Жизнь и смерть всегда ходят рядом. Они — как сестры-неразлучницы, сколько бы каждая из них ни смотрела на напарницу свысока, тщеславно заявляя: «Весь мир — это я». Нет жизни без смерти, нет смерти без жизни — они и созданы парой, чтобы оттенять друг друга. Так же неразлучны свет и тьма, сон и явь, реальность и… Этот список можно продолжать бесконечно.

И, как яркое тому подтверждение, на старом кладбище малоизвестного (раньше бы сказали — Богом забытого) городка под светлым названием Морнингсайд происходила, пожалуй, самая жизненная из жизненных сцен.

С самых древних времен люди ставили слова «любовь» и «жизнь» рядом. Но момент близости — апогей любви, ее идея и кульминация, даже если все чувство займет несколько минут, и, получив удовлетворение, мужчина и женщина разойдутся навсегда.

Томми был уверен, что его любовь была настоящей; вспыхнув вдруг при виде незнакомки, она оказалась настолько сильной, что не верилось в ее близкий конец. «Ну что ж, — думал он, следуя за своей избранницей, — не я первый… И до меня люди гибли с первого взгляда!»

Их отношения развивались довольно бурно: с момента встречи не прошло и часа, как оба оказались на земле, и притихшие деревья слушали тяжелые, но сладостные стоны — звуки, мало подходящие для места, где должен был царить вечный покой. Но — что поделать, жизнь и смерть ведь…

Молча взирали на это торжество — или безобразие? — темные окна здания, совмещавшего в себе городской морг и склеп. Где-то рядом шелестел ветками раскидистых кустов ветер — но что значило его дуновение в сравнении с бурей страсти, разгулявшейся на старой могильной плите?

Два тела, сплетенные страстью, ритмично двигались. Они могли продолжать до полного изнеможения и ничто, похоже, не могло прервать их близость: ни смертельная усталость, ни даже сама смерть.

«Еще…» — только это слово вертелось в голове у Томми, заменяя собой весь его словарный запас. Весь смысл его существования был сведен сейчас к тому, чтобы быть с этой женщиной — и быть с ней как можно дольше.

Холодало. Замолкали, ежась, ночные птицы, прятались под листья цикады. В воздухе пахло грозой, вдалеке начало громыхать.

«Еще! — просил себя уставший Томми. — Еще!»

Ни разу в жизни у него не было такой необычной ночи. В ней был и романтизм, и таинственность встречи, и какое-то особое, почти неуловимое очарование первого… или последнего раза. Ничего подобного он раньше не испытывал, и в глубине души стыло предчувствие, что в дальнейшем это чудо не повторится. В этом — и жестокость, и прелесть жизненных законов: ничто не может повториться дважды. Значит, остается только растягивать до бесконечности счастливый момент, пока он еще не ушел, держать его за хвост и тянуть, тянуть, тянуть, твердя, как заклинание, одно-единственное слово: «Еще!»

Но и у бесконечности есть предел. Слабеет тело, опускаются руки, туманится голова…

Томми скатился с девушки, — во всяком случае, так ему показалось: они настолько часто менялись местами, что все пошло кругом, и Томми не поручился бы, где сейчас находится верх, а где низ.

Он откинулся на спину и глубоко задышал, втягивая в легкие прохладный освежающий воздух, — и даже в эту минуту ему хотелось прошептать: «Еще!». Наконец он немного отдышался и поразился степени собственной усталости: можно было поспорить, что завтра все мышцы будут ныть.

— Это было здорово, крошка! — пробормотал он, наблюдая за тем, как женщина встает.

В этот момент она казалась ему еще прекрасней, чем раньше. Влюбленным взглядом Томми погладил ее по стройной талии, потом по упругим грудям, чуть прикрытым сиреневой тканью платья.

Это не дало ему возможности увидеть, как незнакомка достала кинжал.

Можно было подумать, что оружие возникло в ее руках из ниоткуда.

Томми поднял глаза выше и вдруг замер от удивления: лицо, только что искаженное страстью, застыло в злобной и бездушной маске. Что-то неуловимое и жестокое появилось во взгляде этой женщины, затем блеснула отточенная сталь…

Статуей победительницы замерла на миг над мертвым телом женская фигура.

Жизнь и смерть всегда ходят рядом…

Для живых соприкосновение со смертью редко бывает приятным, тем более, когда она уносит родственников или друзей.

Джоди — высокий красивый парень — шел по кладбищу, и его лицо, обычно открытое и приветливое, было сейчас мрачным.

Впрочем, не только потеря друга беспокоила его сейчас: каким-то шестым чувством Джоди догадывался, что в смерти Томми скрыто нечто странное.

Что?

Говорить об этом было рано. Только какое-то смутное предчувствие копошилось в душе, заставляя сомневаться в официальной версии.

Скорее всего, его смущал способ, который выбрал Томми, чтобы отправиться на тот свет.

Иногда Джоди казалось, что каждому человеку предназначена своя, особая смерть: одному суждено найти свой конец в пьяной драке, другому — погибнуть в автомобильной катастрофе, третьему — мирно уйти однажды ночью в своей кровати… Смерть Томми не слишком соответствовала его характеру.

Впрочем, эти размышления о смерти могли быть и надуманными — Джоди не слишком обольщался на этот счет. Дано ли человеку и в самом деле знать свой конец?

Последнюю мысль он попросту прогнал: за ней следовала другая: «А когда моя очередь?» — и другое предчувствие, более слабое, но мучительное, нет-нет да и вставляло чуть слышное: «Скоро».

Вот в это Джоди поверить уже не мог. Он — молод, здоров, полон сил, человек из породы победителей. Значит — все выдумки, все чепуха…

Но почему тогда так тяжело на сердце?

Джоди обвел глазами кладбище. Освещенные ярким солнцем могильные камни выглядели весьма мирно. Коротко подстриженная трава ярко зеленела, где-то невдалеке насвистывали птицы.

И кто только сказал, что кладбище — мрачное место? Если не травить душу никому не нужными размышлениями, легко убедиться, что и тут полно жизни и что она прекрасна.

Джоди попробовал заставить себя улыбнуться — но не смог.

— Джоди!

Неожиданно раздавшийся голос вывел его из задумчивости. Джоди обернулся и увидел приятеля — мороженщика Реджи. Его можно было назвать скорее симпатичным и забавным, чем красивым. Сейчас был мрачен и он, и с первого взгляда сложно было догадаться об обычной для него жизнерадостности. Весьма способствовали этому и черные очки.

— Привет, Редж, — без особого энтузиазма поздоровался Джоди. Больше всего ему хотелось сейчас побыть наедине с собой и разобраться в собственных чувствах.

— Как дела? — на мгновение на лице Реджи возникла его обычная улыбка.

Горе и потери могут изменить настроение человека — но суть его остается неизменной до самой смерти. Даже скорбь носила у Реджи оттенок некой беззаботности, проскальзывающей то в жестах, то в таких случайных улыбках, то просто в интонации.

— Томми не стало, — бесцветно произнес Джоди.

Для Реджи это не было новостью — иначе он бы не находился здесь в ожидании похоронной церемонии. Джоди сам не знал точно, что хотел выразить этой фразой: объяснить свое состояние или намекнуть на то, что все остальные разговоры сейчас излишни. Скорее всего он ответил так только для того, чтобы не молчать.

Очки Реджи не дали Джоди заметить, как тот отвел взгляд в сторону и зафиксировал его на одном из могильных камней.

Реджи снова заговорил, и его слова звучали искренне, хотя и несколько торопливо, словно он хотел поскорее избавиться от обязанности их произносить:

— Да, жаль… Просто не верится, что он покончил жизнь самоубийством…

«Не верится! — поморщился про себя Джоди. — А кому в это верится, кроме полиции? Этого не может быть! Это не так, потому что так не может быть…»