Без двадцати минут шесть я поставил машину на стоянке фирмы кондиционеров и, выходя, окликнул Лианн Ковальски. Кажется, она кого-то ждала.

— Как дела, Лианн?

— Какие могут быть дела, если этот скотина Лайал до сих пор не приехал?

Лианн, сколько я ее знал, пребывала в двух состояниях: просто раздраженном и очень раздраженном. Высокая, худая, узкобедрая, плоскогрудая. Одним словом, тощая стерва. Короткие, чуть с проседью черные волосы, длинная челка, которую нужно постоянно убирать со лба.

— А где твой автомобиль? — поинтересовался я.

Обычно ее старый синий «форд-эксплорер» стоял рядом с «фольксвагеном» Джан.

— Лайал отдал свою развалюху в ремонт и взял мою. И вот теперь жди его. Он должен быть здесь уже полчаса назад.

Я понимающе кивнул и вошел в офис. Джан уже выключила компьютер и повесила сумочку на плечо.

— Лианн, как всегда, в своем репертуаре, — произнес я.

Она улыбнулась.

А за окном в это время разыгрывалась такая сцена. Машина Лианн заехала на стоянку. За ветровым стеклом можно было разглядеть круглую физиономию Лайала и даже сжимающие руль толстые, похожие на сосиски пальцы. Сзади на сиденье застыл крупный пес. Я ожидал, что Лианн сядет рядом, но она распахнула дверцу водителя и разразилась криком. Слова различить было нельзя, да нам это и не было особенно интересно. Просто не хотелось появляться в такой момент.

Лайал, почти совсем лысый, грузный, в майке-безрукавке, послушно вылез и, почти крадучись обойдя машину, молча скользнул на сиденье.

— Ему не позавидуешь, — заметил я.

— Не знаю, почему она с ним живет, — отозвалась Джан. — Пилит его постоянно. Неужели действительно любит этого лузера?

Лианн села за руль, муж опустил голову.

— Рада снова видеть чету Харвуд, — с улыбкой проговорила Джина, провожая нас к столику. Из двадцати столиков в этот час были заняты только три.

Это была полная женщина лет шестидесяти. Ее ресторан славился в городе и за его пределами своей великолепной кухней. Подали минестроне, овощной суп по-милански.

— Ты сказал своим родителям, когда мы приедем за Итаном? — спросила Джан.

— В половине девятого, может, чуть позже.

Она потянулась левой рукой за солью — в правой у нее была ложка, — рукав скользнул наверх, открыв забинтованное запястье, и задумчиво проговорила:

— Ему у них действительно хорошо.

Это прозвучало как уступка, если вспомнить ее слова о моих родителях, произнесенные совсем недавно.

— Да, — кивнул я.

— Твоя мама энергичная женщина, — продолжила Джан. — И выглядит моложе своего возраста.

— Да и отец еще хоть куда.

— Вот и чудесно. — Джан помолчала. — Так что если со мной… что-то случится, ну или с тобой, они помогут.

— Что такое с нами может случиться, Джан? А почему у тебя забинтована рука?

Она поспешно одернула рукав, оставив ложку в тарелке.

— Ничего. Просто порезалась.

— Дай посмотреть.

Я потянулся через стол, схватил ее руку и приподнял рукав. Запястье было плотно перебинтовано.

— Что это, Джан?

— Отпусти меня! — выкрикнула она, высвобождая руку.

Люди за соседними столиками посмотрели в нашу сторону. Джина, стоящая у входа в зал, тоже.

— Успокойся, — тихо произнес я. — И объясни, что случилось.

— Ничего не случилось. Я резала овощи, и нож нечаянно соскользнул. Вот и все.

— Когда нарезаешь овощи, можно порезать палец, но как нож мог соскользнуть так высоко, к запястью?

— Клянусь, все было именно так. — Джан смутилась.

— Дело в том, что в последнее время я… я сильно о тебе беспокоюсь.

— А чего беспокоиться? — пожала плечами она, доедая суп. — Все в порядке.

— Потому что… люблю тебя.

Мы перешли ко второму блюду. Джан дважды пыталась заговорить и замолкала. Наконец решилась:

— Понимаешь, иногда мне кажется, что вам с Итаном без меня было бы лучше.

— Что за чушь ты несешь?

Она не ответила.

— Джан, скажи честно, почему в последнее время тебе лезут в голову такие мысли?

— Не знаю, — ответила она, сосредоточенно глядя в тарелку.

Бывают в жизни моменты, когда чувствуешь, что земля проваливается у тебя под ногами. Например, когда кто-то из близких неожиданно оказывается в больнице, или когда тебя вызывает босс и сообщает об увольнении, или когда ты в кабинете врача, а он смотрит твою карту, качает головой и предлагает сесть.

Мне показалось, что наступил именно такой момент. С моей женой что-то случилось. Она больна. Видимо, произошел какой-то сбой в организме.

— Неужели ты думаешь о самоубийстве?

Она едва заметно кивнула.

— И как давно это у тебя?

— Около недели. И я не знаю, почему мне лезут в голову подобные мысли и как от них избавиться. Я вдруг почувствовала себя обузой, якорем, который тащит тебя на дно.

— Ужас. — Я погладил ее руку. — Но, наверное, есть этому какая-то причина?

— Понятия не имею.

— Может, на работе… Лианн довела тебя до ручки? С нее станется.

— Ну с Лианн… с ней, конечно, трудно ладить, но я приспособилась. Не знаю, что со мной происходит.

— Тебе нужно показаться доктору.

— Даже не хочу об этом слышать.

— Поговоришь, расскажешь о своем состоянии. Что тут особенного?

— А то, что он сразу упрячет меня в психушку. Думаешь, я не знаю, как это делается?

— Почему обязательно в психушку? Просто он…

К нашему столику приблизилась Джина.

— Значит, ты решил от меня избавиться? — спросила Джан, повысив голос. — Навсегда?

— Извините, — сказала Джина. — Можно подавать десерт?

— Не надо, мы сейчас уходим, — зло произнесла Джан, отодвигая стул.

Этой ночью я долго не мог заснуть. По дороге домой пытался поговорить с Джан и перед тем, как лечь в постель, тоже, но она не желала ничего обсуждать, особенно визиты к врачу.

Утром, удрученный, невыспавшийся, я поставил автомобиль на стоянке газеты «Стандард» и понуро поплелся ко входу, чуть не врезавшись в человека, загородившего мне путь.

Это был огромный детина, метра два ростом, белокожий, с бритой головой, в черном костюме, черном галстуке и белой рубашке, из-под воротника которой выглядывала тюремная татуировка. На вид ему было лет тридцать. Костюм шикарный, не хуже, чем у Обамы.

— Вы мистер Харвуд? — резко спросил он.

— Да.

— Мистер Себастьян просит оказать ему честь и выпить с ним чашечку кофе. Он желает перекинуться с вами парой слов. И ждет вас в парке, куда я буду рад вас подвезти.

— Элмонт Себастьян?

Уже несколько недель я безуспешно пытался взять у него интервью, но он не отвечал на звонки.

— Да. Кстати, моя фамилия Уэлленд. Я водитель мистера Себастьяна.

— Хорошо, поехали.

Уэлленд проводил меня к черному лимузину и открыл заднюю дверцу. Устроившись на роскошном кожаном сиденье, я подождал, пока он сядет за руль, и спросил:

— Давно вы работаете у мистера Себастьяна?

— Три месяца, — ответил Уэлленд, умело въезжая в поток машин.

— А чем занимались раньше?

— Отсиживал тюремный срок.

— И сколько?

Уэлленд пожал плечами.

— Семь лет три месяца и два дня. Последние годы в одной из тюрем, которая принадлежит мистеру Себастьяну в Атланте. — Уэлленд свернул к центру города. — Я попал под программу исправления преступников, которую разработала фирма мистера Себастьяна, а когда вышел, он дал мне работу. Как говорится, предоставил шанс. Думаю, я у него не один такой.

— А за что вы сидели, если не секрет?

Уэлленд взглянул в зеркальце заднего вида.

— Ударил одного ножом в шею.

Я помолчал.

— И что с ним?

— Жил какое-то время, но недолго.

Он остановил автомобиль у парка под водопадом, в честь которого назвали город. Вышел, открыл мне дверцу и показал, куда идти. На берегу реки на скамейке спиной к столу для пикника сидел представительный седоватый мужчина лет шестидесяти и бросал уткам попкорн. Увидев меня, он поднялся и с улыбкой протянул руку. Элмонт Себастьян был одного роста с Уэллендом, но не такой здоровяк.