— Ладно. Только бы не разогнать зевак…
— С ней Бухло. Он опытный солдат, даст команду в крайнем случае. Хотел сам стрелять, да Виолинка ни за что не отдает оружие! Из рук не выпускает…
— Давай, Мышебрат, на самый верх, укрепишь звезду. Остальные будут тебе подавать игрушки… Только поторапливайтесь!
Кот присел на нижней ступеньке, снял сапоги с широкими раструбами, и вот он уже быстро карабкается наверх. Лестница под ним не шелохнулась. А он уже на самых высоких ветвях.
— Подавайте, — мяукнул. — Быстрее! Шары и свечи!
— Я его не вижу, — забеспокоился Узелок.
— Сейчас увидишь, зажигает свечи! Нам повезло — ветра нет… Не погаснут, — сказала Кася.
Осветив верхушку ели, кот спускался все ниже и ниже, а там уже буйствовали оба Узелка — набросили на ветви разноцветные цепи, золотым каскадом рассыпали дождь. Как хорошо у них получилось! Украшения и блестящие стеклянные шары светились, как разноцветные фонарики. Чем сильнее сгущался мрак, тем ярче полыхала огромная ель. Запыленные окна замка с уцелевшими стеклами зеркально повторяли эту праздничную иллюминацию. Снизу, из города, казалось, что горят канделябры в тронной зале. Елка вся светилась, призывала зрителей. Все больше прохожих уже не спешили домой, а через заснеженный газон направлялись поближе к необыкновенной ели. На подходе к замку собралась густая толпа, оттуда доносились голоса — люди интересовались, что бы такое значила эта небывалая елка.
Я собрал товарищей. Каждый включил фонарик. Вполголоса учили стихи, которые раздала Кася. Я напевал мелодию, остальные повторяли, будто настраивали инструменты.
Приятно запела окарина, ей вторили гитара и веером распахнутая гармонь. Парни сдержали слово, созвали всех музыкантов. Я начал петь решительно, полным голосом. Стены замка эхом усиливали песню, она понеслась к городу — и вот уже в ритм забились сердца собравшейся толпы. Некоторые, хоть и щипал мороз, сняли шапки, словно старались поймать, как бабочку, каждое слово.
Нам удалось опередить Директора. Пение вскинулось высоко, как пламя костра. Все новые и новые голоса вливались в песню. И над деревьями парка взмыло ввысь:
Над Блабоною сверкает
долгожданная Звезда.
Гость-Младенец прибывает,
не жалеем мы труда:
в ясли сено подстилаем
и Младенца поджидаем!
Этот рефрен начали инструменты, затем подхватили голоса неподалеку, и вот уже поет вся толпа, зачарованная мелькающими огоньками на гигантской елке, вершиной, кажется, уходящей в самое небо.
Зло, насилие, страданье
трудно силой покорить,
но Звезде дано сияньем
наше сердце озарить!
Ты свою заботу знай
и Младенца охраняй!
Протяни соседу руку,
в дом соседа позови.
Счастье — в помощи друг другу,
в службе Родине, в любви.
В путь! И хватит время тратить.
Твой закон — служенье правде!
В путь веди к великой цели
обновления, но сперва
стань мудрей и чище,
если сердце есть и голова…
Прежде чем на битву выйти,
надо вспомнить ход событий.
На грядущее надеясь,
королеве трон верни.
Зло исторгни, а злодеев
беспощадно обвини!
Затихает ветер вьюжный —
наводить порядок нужно!
И вдруг я услышал тоненький голосок Мышика, дискант, словно шпилькой пронзивший тишину, в ту минуту объявшую всю толпу:
Наконец пришла свобода
для Блабоны, для народа!
Этот припев далеко пронесся громовыми перекатами, волной прилива захлестнул весь город, рыночную площадь, ударил в ратушу, так что в окнах задрожали стекла и дрогнул сам Директор за своим столом, заваленным сверхтайными рапортами, которые делали его таким всесильным.
И Звезда как хвост павлиний,
словно искр волшебный дождь!
Дети, радуйтесь! Ведь ныне
к вам придет Младенец-Гость.
Мои товарищи взмахивали фонариками, а толпа, замершая на заснеженных лужайках, отвечала громовым рокотом:
— Долой Директора! Королеву на трон! Королеву в замок! Да здравствует наша королева!
В неверном свете фонарика я заметил, как счастливая слеза скатилась у Виолинки по щеке, как Мышебрат отер лапкой глаза, а хвост у него задорно взметнулся вверх. Он уже был в сапогах и притопывал, потому что мороз разыгрался не на шутку, руки и ноги прихватывал будто клещами. Темень поднималась от земли до самых быстро угасающих небес. И елка, казалось, парила в великолепном сиянии своих огней.
Внизу, в самом конце парка, что-то началось, чего мы не предусмотрели. Заблестели секиры на алебардах, в лавину зрителей врезался клин алебардщиков. Директор очнулся от столбняка, отдал приказ, службы начали действовать. Прорвутся через толпу заслушавшихся людей, захватят ворота — у них, разумеется, есть ключ, — бросятся на нас… И за шиворот поволокут в подземелье ратуши.
— Гасить фонари и смываться! — приказал я, обеими руками подталкивая онемевших товарищей. — Мышик! В карман! Иначе тебя затопчут!
— Где встречаемся? — дышали мне в лицо. — Что делать?
— Все уже идет само собой. Как лавина. Теперь обойдетесь без меня. Прощайте, друзья! Нам пора уходить! Мирных и сытых вам праздников!
Никто из нас и не подозревал, что мы расстаемся навсегда.
Фонари прикрыли пелеринами, на лица натянули капюшоны — и тут же исчезли. Только Мышебрат быстро влез по лестнице, приставленной к стене замка, вскочив на парапет разбитого окна, оттолкнул лестницу. Заскрипела по неровностям стены и упала, тупо стукнуло истлевшее дерево. Хорошо еще не пустил близнецов взбираться по ней на елку… Кота с коробкой елочных украшений могла выдержать, но не более.
Тяжело было вырвать руку из железного пожатия артиллериста.
— Помни! Берегите Корону! А теперь беги… Привет Эпикуру!
— А я передам от вас привет моей красавице кошечке, — донеслось до меня со второго этажа, где в выбитом окне поблескивали глаза Мышебрата. — Она очень обрадуется…
Стражники, разбросав последние ряды зевак, засмотревшихся на золотистую стрелу — ель, схватились за решетку ворот, начали дергать — звенели цепи и тупо колотился замок.
— Перелезать! — крикнул кто-то.
Начали лезть наверх, когда заблеял козлик — я узнал бы его даже в полной темноте.
— Погодите, у меня ключ! Сейчас вытащу из кафтана…
Мы не мешкали, я потащил Касю в замковый коридор. Спотыкались на кучах мусора, сломанный стул подставил мне ножку — едва не растянулся во весь рост. Я хотел через кабинет Директора и подземный ход выйти за стены Блабоны. Но выломанную дверь кто-то на совесть забил досками. Времени их отрывать не было. Дальше комната пыток — каменная ловушка…
