Коровко был совершенно согласен с полковником Судаковым. Через минуту в реанимацию прибыл главврач Гагаев.
Еще через минуту в палате остались двое: сумасшедший полковник и едва живая девушка.
Шестым чувством Игрек ощутил, что Брокгауз собирается сказку «О мертвой царевне и о семи богатырях» сделать былью. Кукловод мог ему помешать. Но не стал.
* * *
«Коровко слишком уж хлопочет из‑за маразматических причуд чекиста, значит, они повязаны…» — никчемная и никчемушная мысль в Алевтинином положении.
О главном Ведьма старалась не думать: как произойдет оживление? Не отбросит ли чекист сандали в решающий момент?
Отвращение Тины к себе усилилось, когда она окинула взглядом белое, худосочное тело полковника. Не вовремя зачесалась попка, а вернее, жопа. Сердце от страха затарахтело в истерике, заныло, как перед концом света.
«Протянуть еще хоть четверть часика!» — эгоистичная молитва Ведьмы была услышана на небесах. Сердце отпустило.
Бесчувственная девушка на каталке, прелестная в своей беззащитности, показалась Тине неизмеримо выше обычных живых людей, погрязших в разврате и бессмысленной суете.
Возможно, поэтому ни малейшего сексуального желания великолепная статуя у плоти полковника Судакова не вызвала.
Восхищение своим телом не перешло у Алевтины в вожделение.
«Любовь или смерть!» — с таким лозунгом хорошо идти в последний бой, но не на каталку с неземным созданием.
Устроившись рядом с мраморно — холодным телом, бесконечно любимым с раннего детства, Ведьма не испытала ничего, кроме жалости к самой себе. Той, которая вынуждена протухать в потрохах старпера.
«Полюбить ее и умереть! Она прекрасна! Достойна резца Микеланджело!» — эстетические переживания не способствовали плотским устремлениям костлявого любовника.
У грубых мужчин есть свои животные уловки для распаления безжизненной плоти, но Тина о них не ведала.
В палату осмелилась заглянуть Люся, ожидая увидеть что‑нибудь похожее на пожирание вампиром внутренностей своей жертвы.
— В чем дело? — визгливо вскрикнул полковник Судаков. — Кто мешает реанимации больной? Террористы?
— Не сдох еще? — вежливо осведомились медсестра у душевнобольного.
— Он будет с кем‑нибудь трахаться на наших похоронах!
Обнадеживающий диагноз скучающего реаниматора донесся до слуха Алевтины. Но не возбудил в ней спасительного желания овладеть самой собой.
* * *
Осознав тщетность своих усилий по оживлению чувств контрразведчика, Алевтина вновь облачилась в его одежду.
— Реанимация трупа продолжится в более подходящих для этого условиях! — отрывистым, лающим тоном сообщил полковник Судаков публике.
— Где террористы? — осмелился спросить залетный журналист.
— Везде! — лаконично ответил чекист. — Где ваш пропуск? Как вы прошли через два кольца оцепления?
Если б не решетки на окнах, напуганный журналист выпрыгнул бы в окно.
— Я и не знал…
— Сдайте оружие! Приказываю всем сдать оружие!
Офицеры Безопасности узнавали своего шефа.
— Где мой адъютант?
Капитан Мухортых мячиком подскочил к начальнику.
— Я.
Полковник скептически обозрел мешковатую фигуру офицера: разъелся!
— Реанимация трупа продолжится у меня на квартире. Необходимо немедленно доставить туда тело. Справитесь?
— Так точно! А как же террористы…
— Пошлите их в жопу!
— Поздравляю с возвращением!
— Откуда?
— С того света!
— Как там, Сергей Палыч?
— Я дал подписку о неразглашении!
9.
Мадам Судакову огорошило внезапное возвращение супруга из командировки. Офицеры бережно втащили в квартиру мертвую девушку и, по распоряжению Сергея Павловича, поместили ее на супружеское ложе Судаковых.
— Зачем нам чужой труп? — осмелилась открыть рот пышнотелая дама.
— Чужого трупа не бывает! — назидательно проговорил контрразведчик.
«Сереженька убил эту девушку! — мигом сообразила мадам Судакова. — Значит, она плохая».
— Все свободны! — прозвучало столь внушительно, что чекисты чертиками из табакерки высыпали на лестницу. — Я сказал: все свободны! — с ненавистью повторил Сергей Павлович, гипнотизируя свою супругу. — Иди к детям!
— У нас нет детей! — рыхлое лицо полковницы плаксиво заколыхалось.
— Тогда ничем не могу тебе помочь!
* * *
Чутье жены контрразведчика не подвело мадам Судакову: мертвая девушка оказалась плохой.
Внезапное безумие супруга подействовало на полковницу столь удручающе, что у нее достало сил лишь спуститься во двор. Она обтекла жидким, как кисель, телом скамейку и замерла в ожидании дальнейших событий. Жизнь не могла остановиться в столь неподходящий момент.
Продолжилась она в жанре чертовщины.
Из подъезда вышла пыщущая здоровьем мертвая девушка. Она была в любимом вечернем платье полковницы, ушитом на скорую руку, и в ее туфлях, приметных хотя бы выдающимся размером и тем, что приобретены в Париже.
Мадам Судакова кинулась к непостижимому явлению природы.
— Это моя одежда! — полковница схватилась за платье.
— Вы ошиблись, мадам! — с обескураживающим достоинством откликнулась мертвая девушка. — У вас дома в шкафу висит точно такое же платье.
— А туфли?
— Это туфли сорокового размера! — с непонятной гордостью сообщила плохая девушка.
— И у меня сороковой!
— Приятно было познакомиться! — красотка попыталась обойти препятствие, но мадам Судакова, наподобие гаишника, развела руки в стороны.
— Где Сергей Палыч?
— Галимзян?
— Судаков.
— Понятия не имею. Сергей Палыч Галимзян — мой покойный супруг. Он нашел приют на Востряковском кладбище в конце аллеи.
С мученическим изумлением на лице полковница осталась распятой, даже когда мертвая девушка горделиво удалилась, теряя по дороге туфли с чужой ноги.
* * *
«Аферистка прикинулась мертвой, чтоб убить Сергея Палыча и прибарахлиться!»
Мадам Судакова застала мужа в постели голым, как ангел. Он едва дышал.
— Сереня, что с тобой?
Беззвучное шевеление губ:
— Я Брокгауз…
— Только без самоедства! Что она с тобой сделала?
— по-моему, здесь кто-то был…
— Это не ты дал ей мое платье и туфли? Тогда можно заявить в милицию!
— Скоро я смогу доложить об этом даже Лаврентию Палычу…
* * *
Мерзкий невидимка с удовольствием ковырялся ножом в левой груди Сергея Павловича. Полковник помнил этого злостного диссидента и намеревался в скором времени с ним разобраться.
Дурное впечатление произвел на Судакова и кошмарный сон о том, что он отпустил Мухина на все четыре стороны. Тягостный бред о том, что он якобы угодил в реанимацию, тоже не улучшил настроения.
— Сереня, почему ты голый?
Внезапное сумасшествие жены вызвало у Сергея Павловича прилив ненависти к любопытной толстухе. С наслаждением он ущипнул жидкое тесто у нее на заднице.
— Почему ты голый? — взвизгнула от боли полковница.
— Потому что разделся!
10.
Напрасны были опасения Судакова, что Игрек, дознавшись об измене своей возлюбленной, отшатнулся от лучшего друга. Плохо знал своего любимца Сергей Павлович!
Прослышав о беззастенчивом прелюбодеянии, дылда испытал к Иоанну Васильевичу теплое, почти братское чувство. По его языческим представлениям, обладание одной женщиной должно сближать мужчин. Игрек с нетерпением стал ждать встречи с Брокгаузом. Отнюдь не для обмена сексуальными впечатлениями. Игрек даже не собирался касаться интимной темы в беседах с другом. Невысказанная тайна связала бы их, как молоко матери.
«Если есть братья по матери или по отцу, почему бы не быть братьям по любовнице?» — глубокомысленно рассуждал наивный рогоносец.
* * *
К Алевтине Игрек тоже не стал относиться хуже из-за ее измены. Он и слова-то такого не употреблял, обходясь физиологическим термином из прекрасно известного ему свода ненормативной лексики, напрочь лишенного какой‑либо моральной оценки.
