«Как это произошло?»
«Ужасно… — Мухин не понимал, какую игру ведет с ним дух полковника. И на всякий случай слегка придуривался. — Вы открыли камеру и сказали: пошел вон!»
«Как я был одет?»
«В спортивном костюме. Как в Воробьевке».
Бесплотный дух полковника застонал: в Службу безопасности в таком виде!
«Куда я оттуда пошел?»
«В Воробьевку».
Думалось полковнику с такой же легкостью, как передвигалось в пространстве.
«Мальчик совершил подлость по наущению своей шлюхи! С ней пора кончать! Впрочем, я уже кончил…» — от мужской гордости, распиравшей призрак, тот слегка приподнялся в воздух — метра на два. И плавно опустился. Хотелось еще о чем‑нибудь подумать, но все мысли кончились.
Лейтенант Мухин собирался задать полковнику бестактный вопрос: от чего тот все-таки умер, но Судаков вновь поднялся в воздух, как бы подхваченный теплым воздушным потоком. Не выказывая ни малейшего удивления, чекист достиг шестого этажа и облачком просочился в окно.
«Даже не попрощался! — удивился Муха. — Испарился по-английски!»
* * *
Неверие майора Коробочкина в то, что полковник Судаков ни с того ни с сего откинет копыта, было совершенно естественным, следовательно, здоровым. Психическим расстройством тут не пахло.
Лейтенант Мухин, узревший душу полковника, невольно ввел сыщика в заблуждение. На некоторое время расставшись с телом, душа Судакова вновь обрела приличествующее ей место сразу же после содержательной беседы с пограничником в больничном саду.
Разумеется, то же самое произошло и с душой Алевтины, которая, освободившись от телесных тенет, отправилась на поиски Игрека. Едва она обнаружила своего ангела, как неодолимая сила повлекла ее назад — в опостылевшую плоть старика.
6.
Причина душевных порывов девушки и мужчины крылась в искусстве врачей.
Доставленный в реанимацию так называемый Брокгауз после необходимых манипуляций услышал голоса:
— Ее до смерти… сам чуть Богу душу не отдал! Красивая смерть!
— Прямо Ромео и Джульетта какие-то!
Первый голос принадлежал юноше, второй — девушке.
«Кажется, это обо мне!» — догадалась Алевтина.
Душа полковника Судакова, занявшая по воле провидения свое место, сразу же впала в спячку, называемую мертвым сном.
Ведьма еще помедлила и отверзла веки.
Молоденький реаниматор и сестричка, похожая на балерину, возились с кислородной маской.
— О! — с удовлетворением воскликнул доктор. — С днем рождения!
— Счастливчик! Теперь у вас будет два дня рождения! — подхватила балерина.
«Даже три, — не испытывая никаких эмоций, уточнила Тина. — Еще один — день рождения Судакова».
Ведьме стало совестно от того, что радость реаниматоров из‑за ее спасения несравнима с ее собственной.
— После инфарктика будете как новенький!
«Доктор любит меня, потому что спас, а мне за что его любить?» — спаситель вызывал у Тины раздражение. Она терпеть не могла врачебных нежностей: «инфарктик», «рачок», «абортик»…
— Скажите что‑нибудь! — осторожно попросил больного доктор.
— Привет с того света!
Незамысловатая шутка вызвала восторг спасителей.
Другая бригада реаниматоров священнодействовала за соседним столом с бесчувственным телом девушки, которую звали Алевтиной. Минут двадцать назад о ней стали говорить в прошедшем времени. О едва уловимых признаках жизни свидетельствовали только показания приборов. Причина коматозного состояния больной была неизвестна. Зубоскальство более удачливых коллег о том, что секс со старичком довел девушку до такого состояния, только ко всему привыкшим медикам казалось забавным.
— Финиш?
Услышав вопрос, не имеющий к нему отношения, Брокгауз резво привстал на своем лежбище, демонстрируя живейший интерес ко всему сущему.
— Аля?
Волнение больного обеспокоило его спасителей.
— Лежите! Вы перенесли инфаркт! Успокойтесь.
— Что с девушкой?
— Все в порядке.
— Я должен в этом убедиться! — душевнобольной с проворством юноши соскочил со смертного одра на пол, выдернув трубочки, торчавшие из его носа.
Реаниматоры не успели изловить прыткого старикана.
Склонившись над телом девушки, умалишенный приник губами к ее губам. И отметил: похоже на поцелуй со статуей.
Медики попытались бережно оттащить полоумного от умирающей, но тот отчаянно сопротивлялся. У вернувшихся с того света бывает психоз.
— Больной, если вы сейчас не ляжете, вам хана!
— Я лягу только с ней! — задохнулся Брокгауз. — Только я смогу ее оживить!
Медики переглянулись: психоз застарелый. Хуже всего оживлять сумасшедших. Скрутишь его, чтоб не буянил — от сердечной недостаточности помрет.
Воспользовавшись колебаниями реаниматоров, безумец попытался смертное ложе превратить в брачное. Ему удалось вскарабкаться на стол, где лежала девушка, и улечься рядом с ней.
После этого медики взяли некрофила за руки‑за ноги и понесли подальше от греха.
— Она ждет меня! Я ее спасу! — вопли престарелого любовника разносились по Воробьевке, вызывая разноречивые толки душевнобольных.
7.
Когда Игрек слышал «Ромео и Джульетту» или «Красную Шапочку и Волка», он знал — это о них. О Брокгаузе и Алевтине. Даже увидев в библиотеке книжку «Чук и Гек», Долговязый тоже подумал:
«Наверно, и это про них».
В одночасье Игрек лишился лучшего друга и любимой. Их умопомешательство началось, когда они отправились в женскую палату заниматься любовью. Игрек не сомневался, что до того момента возлюбленные не переносили друг друга. Все последующее было расплатой за совершенную гнусность. Так Игрек понимал мировой порядок.
Интересно, что за полчаса до того, как произошла беда, Игрек предвидел ее. Фантазируя о том, с кем могла бы ему изменить Алевтина, Долговязый представил любовную сцену Брокгауза с Тиной.
Нарисованное воображением впечатлительного юноши было настолько диким, что Игрек, любивший себя помучить, не испытал никакого удовольствия.
Может быть, он совершил грех, проделав в своем сознании то, что мужчина и женщина осуществили в действительности, и стал виновником прелюбодеяния? Тогда мечтателю воздалось по заслугам.
До того, как любовники оказались в реанимации, Игрек решил прекратить с ними всякие отношения. Но все его мысли были о них — значит, отношения продолжались. Связь с Тиной и Брокгаузом мальчик ощущал как натянутые нити.
«Допустим, я мог на них повлиять… Но теперь от полуживых людей можно требовать лишь одного: надо ожить, не умирать…»
Игрек не был уверен, что этого хочет.
8.
Алевтина, усидев кое‑как в теле Судакова, подивилась своей прозорливости. Кошмарный сон о том, что она не сможет вернуться в свое тело из‑за того, что его поспешат отвезти в морг, оказался в руку.
Вместилище души, доступное ее глазу, лежало в нескольких шагах, но было недосягаемо. Труп прелестной девушки похоронят, вдосталь посудачив о том, какой молоденькой она умерла, наврут что‑нибудь и о неразделенной любви, наверно.
«Сколько мне суждено прозябать в прогнившем теле полудохлого старикашки?»
Тело Алевтины переложили на каталку и накрыли простыней.
— Она умерла?
Хрип Брокгауза вновь встревожил реаниматоров.
— Я полковник безопасности! — Алевтина вспомнила о своем чине. — Прошу всех присутствующих немедленно покинуть палату реанимации!
Люся со шприцем в руке двинулась к параноику, но реаниматор ее остановил.
— Не надо. Сердце не выдержит.
— Все, оставшиеся в палате, будут расстреляны! — совсем разошлась Тина.
Никто ее не боялся.
* * *
Оставалось последнее. Ведьма связалась по мобильнику с приемной мэра Коровко. Полковника Судакова сразу соединили с градоначальником.
— Поступило сообщение, что в Воробьевке заложена бомба. Немедленно свяжитесь с главврачом больницы. Все должны выполнять любые мои распоряжения! Даже если они кому-то покажутся нелепыми!
