Вот только сидеть на попе ровно Фауль не мог и не хотел. Родители очень самонадеянно полагали, что смогут его удержать. Наивные, если уж он раньше от них сбегать ухитрялся, то сейчас, после того как Фауль провел в замке Карри полгода, его арсенал трюков и уловок возрос многократно. А что вы хотели, если Корбин в гневе чуть что хватается за ремень? Научиться маскировать свои проделки, а заодно уж, на случай, если истина все же вскроется, лихо драпать. Этими искусствами Фауль овладел пусть не в совершенстве, но все равно очень неплохо, и сейчас, когда сидение в четырех стенах было уже невыносимо, активно искал пути выхода из положения. Хорошо знающий, каких размеров у ученика шило в заднице, Корбин, без сомнения, предположил бы такой расклад и принял меры, но родителей, свято убежденных, что контролируют свое чадо, ожидал большой сюрприз.

Вот уже который день Фауль думал над тем, как сбежать. Ничего особенного в этом, в принципе, не было – сбегал уже, и не раз, было дело. Вот только всегда при этом у него была хоть какая-то свобода маневра, сейчас же он попросту не мог выйти из дому. На двери и окнах охраняющие заклинания, которые он не мог перешибить и к которым, как ни старался, не смог подобрать ключик. Да что там двери и окна – даже на каминной трубе стояла защита. И очень правильно стояла – мысль сбежать через нее у Фауля возникла почти сразу. Однако кончилась попытка только укоризненными взглядами матери да испачканной одеждой, так что Фаулю было потом стыдно. Удивительно даже – до недавнего времени это чувство было ему незнакомо, а вот пообщался с людьми – и появилось откуда-то. Правда, это только подхлестнуло его желание сбежать, и он упорно искал лазейку – не могло быть, чтобы ее не оказалось, идеальной преграды быть не может в принципе. Да и потом, граф учил его никогда не сдаваться. "Даже если вам кажется, что все, конец, все равно бейте, рубите, стреляйте, и, возможно, последняя стрела, последний взмах меча или даже удар кулаком принесут вам победу". Фауль еще недавно даже не предполагал, насколько наставления графа въелись ему в мозг и перевернули образ мысли, но сейчас именно они заставляли его упорно искать способ выбраться на волю.

Возможно, он бы искал еще неделю или две. Возможно, даже придумал бы что-нибудь изящное и незаметное, но как раз в тот момент, когда он раздумал калечить ни в чем неповинную железяку, висевший на его груди амулет вдруг слабо тренькнул и рассыпался прахом. Амулет… Невзрачный камушек в простой серебряной оправе. Единственный подарок его дочери… Игрушка, которая, как сказала Джурайя, сможет предупредить, если с ней что-то случится. Фауль и не думал, что она способна работать между мирами. Однако мысль насчет разных миров, которая пришла в голову первой, была лишь данью образованию, которое успели дать ему родители, и воспитанию, о котором позаботились они же, и которое требовало искать несоответствия во всем. А вот вторая мысль была проще, прагматичнее и важнее. С Джурайей что-то случилось. С ЕГО ДОЧЕРЬЮ что-то случилось!

И решение нашлось, причем мгновенно. Как там говорил граф? Любую проблему, которая может встретиться боевому магу, можно решить с помощью грубой силы – главное, чтобы силы хватило. Фауль не считал себя боевым магом, зато сил у него было много. Когда его родители вбежали в комнату, привлеченные грохотом, они обнаружили только огромную, в половину стены, дыру. Фауль точно рассчитал, что защита стоит только там, где его ждут. А вот что он может попросту развалить дом, родители даже не подумали. За те минуты, которые они потратили, чтобы сначала добраться до комнаты сына, а потом чтобы прийти в себя от картины разрушений, которая им предстала, Фауль успел отбежать достаточно далеко от дома, за пределы действия второго заклинания, мешающего открыть портал. Короткая вспышка – и Фауль исчез. Только валялась на полу завязанная узлом кочерга.

Пока их тащили во дворец, Джурайя почти не сопротивлялась. Нет, вначале побрыкалась, конечно, но живо поняла, что без магии, да со скованными руками, толку от нее будет немного. Пытаться драться сейчас – значит, бесполезно тратить силы, а раз так, надо затаиться и выждать момент, когда представится шанс. Кошмар! Раньше подобное не пришло бы ей в голову в принципе, но, пообщавшись с графом, она волей-неволей впитала в себя многое из того, что он рассказывал и чему учил своих подопечных. Да, она на дух не переносила, когда он начинал занудствовать, но умом при этом отлично понимала – каждое его ворчание, каждая недовольная отповедь несут в себе крупицы информации, которые она, как наставница, в свою очередь должна донести до своих девчонок. И даже если ее коробило от цинично-жестоких наставлений Корбина, она все равно вынуждена была вбивать в головы своих подопечных как раз их. Просто для того, чтобы девушки выжили, а не пали в первом же бою – слишком хорошо она понимала, что граф прав, говоря, что ни в героической смерти, ни в самой обыкновенной нет ничего красивого. Есть только боль и смерть, и главное, что должен понять любой обучаемый – или ты убьешь, или убьют тебя.

Так что, обучая других, она училась и сама, незаметно поняв и осмыслив очень многое. Еще полгода назад она боролась бы до конца, как бы это не было безнадежно, но сейчас она выжидала. Увы, случая так и не представилось, поэтому ей оставалось только стиснуть зубы и терпеть хамские шуточки и лапанье одного из конвоиров. Второй конвоир и оба мага, которые ее сопровождали, а также те двое, что тащили сзади бесчувственное тело Адриса, вели себя куда более сдержано, или, скорее, осторожно – видать, слова насчет Корбина достигли цели, а может, просто совесть еще не пропили. Ну, те, которые Адриса волокли, возможно, и по другой причине молчали – он все же здоровый лось, они аж упарились, а вот трое других явно начали что-то соображать, вот и осторожничали. Правда, и помешать своему товарищу они не пытались, что не добавляло Джурайе симпатии по отношению к ним. Хотя, если честно, она даже не ожидала от себя, что будет наслаждаться фактом того, что знает их дальнейшую судьбу. Уж кто-кто, а она-то знала точно, что Корбин жив, здоров, и очень скоро явится, чтобы поговорить с этими дятлами за жизнь. Не из великой любви к ней, хотя это все же немножечко обидно, а просто чтобы другим неповадно было поднимать руку на его, Корбина, друзей. Интересно, он их просто убьет, или придумает что-нибудь особо интересное? А то ведь с него станется, опыт у него богатый, фантазией графа Единый тоже не обделил, а хороший враг – мертвый враг, Корбин повторял это с достойным лучшего применения занудством. Так что конкретно этих вот шестерых можно было считать уже мертвыми, что она им и сказала, когда ее приволокли в дворцовую тюрьму. Ну и врезала тому, который ее лапал, сапогом по гениталиям – все равно сделать что-нибудь более серьезное шанса ей так и не дали.

Пока увечный с непонятным мычанием, которое означало, очевидно, его крайнюю неудовлетворенность ситуацией, корчился у стены, его товарищи ловко закинули Джурайю в камеру, и уже там, внутри, освободили ее руки от кандалов. Правда, никакой разницы она не почувствовала, разве что руками могла теперь двигать немного свободнее. А вот магия не вернулась – стены камеры гасили ее наглухо, отрезая Джурайю от внешних источников, и почти моментально, как она ни сопротивлялась, высосав ее резерв. Кто бы ни строил эту камеру, он явно знал, что делал. Вряд ли девушку обрадовал бы тот факт, что создавал тюрьму для магов лично Корнелиус, но она, к счастью для своих и его нервов, этого не знала.

Правда, даже лишенная магии девушка все же попыталась взбрыкнуть напоследок, однако второй солдат к ее рукомашеству и дрыгоножеству был готов, и ловко засветил Джурайе кулаком в лоб, заставив глаза собраться в кучку и отправив девушку отдохнуть на пару минут. Пока она с трудом приходила в себя, ее аккуратно усадили у стены, внесли туда же, в камеру, Адриса, без лишних церемонии бросили его лицом вниз, и вышли. С металлическим лязгом провернулся ключ в замке, и только сапоги простучали по лестнице.