Реальность словно ударила Дэвида; боль потери стиснула его грудь.

— Как раз тогда, когда были убиты мои родители?

— Я с самого начала подозревал в их убийстве ЭТА. Там были все признаки, если можно так сказать, проведенной террористической акции. Испорченный автомобиль, отвратительный взрыв — все было таким же, как другие убийства, совершенные ЭТА, все, что мы расследовали в то время. И я подозревал, что в этом замешан молодой Мигель Гаровильо; у нас даже был свидетель.

— Так какого черта вы его не арестовали?

Сарриа нахмурился:

— Когда я находился в полицейском участке Наваррена, туда приехал один из старших офицеров всей той области.

— И кто это был?

— Неважно. А важно вот что: он приказал мне закрыть дело. Приказал прекратить расследование и пометить его как безнадежное. Хотя у нас были улики. Я очень разозлился тогда.

— Но зачем? Зачем им это делать?

Сарриа посмотрел на Эми.

— Первой моей мыслью было, что тут замешан ГАЛ.

Дэвид тоже посмотрел на Эми.

— Не понял… кто такой этот «галл»?

Эми пояснила:

— Это не человек, Дэвид. Это ГАЛ, — девушка побледнела от волнения. — Заглавная «Г», заглавная «А», заглавная «Л». ГАЛ. Это были отряды, созданные испанскими властями для того, чтобы похищать и казнить баскских радикалов. В восьмидесятых и девяностых годах. Их тайно поддерживали некоторые… элементы во французском правительстве.

— Совершенно верно, мисс Майерсон. — Сарриа коротко кивнул. — Это был очевидный ответ. И мой начальник сразу понял намек. Это сделал ГАЛ — и оставьте все это. Значит, в дело вовлечены власти, и нам дали понять, что ваши родители были баскскими террористами, мсье Мартинес. А следовательно, их смерть не была такой уж трагедией для французского государства.

Дэвид молча смотрел на полицейского, ожидая продолжения.

Сарриа вздохнул:

— Но мне это казалось бессмыслицей. Полной бессмыслицей. Насколько я мог понять, ваши родители никак не были связаны с террористами. Обычный американец и женщина-англичанка, путешествующие по здешним местам. И зачем бы известному баскскому радикалу, возможно самому жестокому из всех террористов ЭТА, Otsoko, Волку, сыну великого Хосе Гаровильо, — с какой бы стати ему вдруг начать работать на ГАЛ? Решил вдруг стать предателем ради именно этого случая?

Вопрос повис в воздухе, как соленый привкус моря, плескавшегося в сотне метров к западу от них.

— Ну, и… — тихо произнесла Эми, — и зачем бы?

— Вот в том-то и вопрос. Зачем были совершены три эти убийства?

Дэвид перебил его:

— Три убийства?

— Да. Конечно. — Сарриа вдруг помрачнел и нахмурился. — Вы… вы что же, не знали?

— Мне было тогда пятнадцать. Мне никто ничего не говорил. Я не знал чего?

— Результатов вскрытия. Ваша мать была на пятом месяце беременности, когда умерла. Она носила девочку…

За столом стало очень тихо. В душе Дэвида творилось нечто невообразимое. Всю свою жизнь он был единственным ребенком. Страстно мечтал иметь сестру или брата. А когда он осиротел, это одиночество, эта жажда иметь кого-то лишь усилилась. И теперь вот это. У него почти уже появилась сестренка…

Его болезненные воспоминания сами собой перешли от отчаяния к глубокой задумчивости. Возможно, именно поэтому мама и папа устроили себе эти странные каникулы во Франции? У них возникло желание исследовать свои корни? И возникло оно в результате так давно ожидаемой второй беременности?

Сарриа снова заговорил:

— Мне очень жаль, мсье Мартинес. Вы теперь понимаете: я здесь, чтобы помочь вам. Как только я увидел снимок в газете, сразу узнал вас. Вы очень похожи на своего отца. Я ведь видел его там, в машине… — Офицер на мгновение отвел взгляд, посмотрев на море, потом снова повернулся к Дэвиду. — Мне бы очень хотелось отправить Мигеля Гаровильо во французскую тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Но прежде чем я расскажу вам кое-что еще, мне нужно знать всю вашу историю.

Он передвинул свою крохотную кофейную чашку и оперся локтем на стол.

— Désolé[56]. Вы можете не захотеть мне поверить. И я даже уверен, что вы мне не доверяете. Но я помню, как все это было, когда мы нашли ваших родителей. Уж поверьте, такие картины никогда не забываются. Поэтому мой вам совет: расскажите мне обо всем, прямо сейчас, и побыстрее… — Он немного помолчал, тяжело вздохнул. — К тому же, по правде говоря, разве у вас есть выбор?

Дэвид бросил на Эми долгий многозначительный взгляд, и их пальцы переплелись на столе. Эми сказала:

— Да, придется. Нам придется быть откровенными.

Конечно, она была права. Возможность выбора у них сжалась практически до нуля. Поэтому Дэвид кивнул, сделал глубокий вздох — и рассказал полицейскому всё, всю историю от начала и до конца. О связи местных событий с убийствами в Британии, Франции и Канаде. О журналисте из Англии. О дверях каготов. Об их с Эми сюрреалистическом путешествии по дороге, каждый дюйм которой был окрашен кровью.

К концу его монолога Сарриа снял фуражку и положил ее на белую бумажную скатерть. Но его взгляд ни разу не оторвался от Дэвида.

— Так, значит… Как я и думал. Les églises… La Societé…[57] — Он говорил как бы сам с собой, глядя поверх голов Дэвида и Эми, словно искал ответа в небе над Биаррицем.

Потом он, наконец, вынырнул из своих мыслей и объяснил кое-что:

— Все дело в тех церквях. Мигель выслеживал вас не просто с помощью мобильных телефонов, мсье Мартинес. Дело в тех церквях. В дело замешаны священники Наваррена.

Эми тут же спросила:

— Что вы имеете в виду?

— Когда меня отстранили от расследования убийства семьи Мартинесов, когда это дело было закрыто… я… в общем, я предпринял собственное, частное расследование. Я покопался в прошлом тех, кто связал мне руки. Проверил, не связаны ли они как-то с ГАЛ, «эскадронами смерти». Конечно, такой связи не обнаружилось. Mais…[58] — Он опять немного помолчал, потом продолжил: — Но имелась связь с церквями. Точнее, с Обществом Пия X.

На лице Эми отразилось неприкрытое удивление.

— Я слышала о них. Да. И… и… Хосе был связан с этим Обществом. У него было распятие, благословленное Пием X. Да… — Она стиснула руку Дэвида. — Тот священник, в Наваррене!

Дэвид вспомнил.

— Да, он упоминал об этом Обществе. Говорил, что его просили сообщить им… или кому-нибудь… о нас. И в некоторых церквях висел портрет этого человека. — Дэвид был в растерянности, он пытался осмыслить подсказанную ему идею. — Но кто они такие?

Сарриа разъяснил:

— Это большая группа, отколовшаяся от католической церкви, она имеет сильную поддержку на юге Франции. И в Стране Басков. Поддерживает традиции. Основатель этого течения — архиепископ Лефевр. Они связаны с Национальным фронтом, самым правым политическим крылом. Некоторые из их епископов отрицают холокост. И у них есть единомышленники во всем государстве. Они… — Офицер нахмурился. — Они также действуют за границей. В Баварии и Квебеке, в Южной Америке. У них есть друзья-политики в Польше, это Союз польских семей. И крепкая рука в Австрии. Предполагается, что у них около восьмисот тысяч членов. Собственные священники, свои семинарии, свои церкви.

Эми спросила:

— Вы уверены, что все это касается нас напрямую?

— Совершенно уверен. Куда бы я ни посмотрел, мадемуазель, я нахожу связь с Обществом. Un réseau, une conspiration![59] Мой собственный начальник был их решительным сторонником. Самое правое крыло.

Дэвид во все глаза смотрел на офицера, по-прежнему совершенно озадаченный.

— Но зачем, почему они все это делают?

Офицер неуверенно покачал головой.

— Мне лично кажется, что католическая церковь хочет… скрыть некое знание, некие сведения, обнаруженные во время войны. Возможно, связанные с Гюрсом. Ваши родители случайно открыли… ту самую тайну. Может быть, просто нечаянно, по ошибке. Accidentellement[60].