— В политику ударился? — удивился в свою очередь Меркулов. — Что-то раньше я за тобой этого не замечал.

— Нет. Просто старею. Засмотрелся на одну девочку, подслушал разговор и сделал далеко идущие выводы.

Конца тосту видно не было, и Гордеев из озорства стал, как бы невзначай, пододвигать рукавом вилку к краю стола. Меркулов заметил его телодвижения и лукаво подмигнул.

— Подслушивать нехорошо!

— Я бы с удовольствием не подслушивал, — улыбнулся Гордеев. Вилка грохнулась на кафельный пол, но никто, кроме официанта, не обратил на нее внимания, — но в самолете уши не заткнешь — больно, тем более на четыре с лишним часа.

— А девочка хоть совершеннолетняя?

— Не совсем. Годика три с половиной.

— Вот как? И что же она такого выдающегося сказала?

— Обсуждала с бабушкой «Курочку Рябу». «А зачем дед яичко бил, бил — не разбил? Зачем, зачем, зачем? Яичко ж золотое? Дорогое. И не бьется. А зачем баба била, била — не разбила? Что, бабка сильнее дедки? Дедка ж не разбил! А почему мышка разбила, она сильней бабки и дедки? А почему дед плачет, когда яичко разбилось? Сам же хотел разбить. А бабка почему плачет? А почему курочка говорит: «Не плачь, дед, не плачь, баба, снесу я вам яичко другое — не золотое, а простое?» Долго ждать же, они целый день будут плакать! Надо в магазин сходить за яичком!» Слушал я это, слушал и понял: движущая сила любой истории — неважно, настоящей ли, вымышленной ли, — глупость.

— Ну что ж, — кивнул Меркулов, — поздравляю.

— С чем? С открытием?

— Нет. С тем, что по стольку часов кряду на самолете летаешь. Не в Сибирь же небось. Дай угадаю. На Канарские острова.

— Не угадали. Как раз в Сибирь, в Златогорск. Представляете, в связи с, казалось бы, давно закрытым и забытым делом об убийстве Вершинина.

— Тем более поздравляю.

— Не с чем, Константин Дмитриевич. Только зря провозился. Клиент от меня практически отказался, так что могу выдать вам тайну. Яковлев, осужденный за убийство Вершинина, утверждает, что преступления не совершал, но ничего вразумительно объяснить не может. Совершенно очевидно, что его припугнули, но он и сам тот еще субчик.

— Ну и?

— Представляете, нашел зацепку: он член молодежной организации ЛДПР. А адвоката соответствующих политических взглядов ему не предоставили. Он, конечно, и не просил, но дело-то громкое! При умелом подходе это достаточный повод для назначения повторного слушания. Вот на суде пусть все и скажет, если ему кто в колонии на хвост наступил. А дядя его рогом уперся. Я же говорю: любой историей движет глупость. Если все организовать по уму, жить станет неинтересно.

— Вот что, — сказал Меркулов после секундного раздумья, — пойдем отсюда, расскажешь все поподробней.

— А как же три тоста?! Еще первый не закончился!

Теперь уже все обернулись к ним, потому что фраза Гордеева попала в середину театральной паузы, предварявшей традиционное «так выпьем же за…». «Давайте выпьем!» — вопреки всем приличиям закончил специалист по судебно-правовой реформе.

3 сентября. А. Б. Турецкий

Утром Турецкого ждал в кабинете неприятный сюрприз. Сюрприз был комплексный. Во-первых, аналитическая записка, на редкость невразумительная, с резолюцией Меркулова: изучить и явиться к нему в кабинет в половине девятого, то есть менее чем через полчаса. Во-вторых, кофе с коньяком, которым следовало немедленно привести себя в рабочее состояние после вчерашнего коньяка без кофе с Грязновым. Но кофе вчера рассыпался по всему сейфу, в пачке осталось на самом донышке, не наскрести и на четверть чашки. А коньяк кончился. Была еще одна непочатая бутылка, но ее Турецкий оставил в неприкосновенности. Плохая примета — начинать с новой бутылки трудовой день, и еще у него возникло чувство, что ей уготована более славная судьба.

Аналитическая записка была посвящена истории, произошедшей нынешней весной в Сибири, — в Златогорске погиб полпред президента. Подробности Турецкий знал на уровне рядового телезрителя. Сенсации из этой истории не получилось, поскольку преступника — омоновского сержанта под хмельком, кажется, по фамилии Яковлев — задержали на месте преступления, и он прямо на месте сознался; было проведено образцово-показательное следствие, что, видимо, не составило особого труда; при данных обстоятельствах следствие — на девяносто девять процентов формальная процедура. Весь пафос свелся к тому, что пьют у нас (а уж в Сибири и подавно) все, но умеют немногие — измельчал народец. И не может честный русский человек не пить — если не пьет, значит, инвалид, наркоман или шпион, такого на работу в органы брать нельзя.

Подробности дела, изложенные на двадцати печатных страницах, — он пробежал их глазами по диагонали — по сути, таковыми не являлись: бесконечный набор казенных фраз, как будто автору заплатили гонорар за количество печатных знаков. Абсолютно ничего нового из справки Турецкий для себя не вынес, все было по ящику. Кроме одного: не кто иной, как старый знакомый Юрка Гордеев, явил миру образец крючкотворства высочайшего полета — откопал нарушение УПК в ходе судебного разбирательства. По сложившейся практике его должны были послать куда Макар телят не гонял: не до того в нынешнее, как всегда тяжелое, время. Но вместо этого кто-то составил аналитическую записку на имя Меркулова, — выходит, есть на то причина. И вот в ней-то вся соль. А за кофе придется сбегать в магазин, но до полдевятого никак не успеть.

Нужно заранее пойти в приемную и выпросить хоть чашечку у секретарши! — нашел Турецкий выход из тупиковой ситуации.

Меркулов встретил его нетерпеливым возгласом:

— Изучил?

— Ознакомился, — осторожно ответил «важняк».

— Все понял?

— В общих чертах понял, хотя…

— А теперь послушай другую историю. Правопреемник покойного Вершинина Шангин не так давно обратился к генеральному с просьбой. Можно сказать, конфиденциальной просьбой, хотя и мне о ней известно, и тебе, и еще много кому, наверное… Неважно. У них в Сибири на факте гибели Вершинина и обстоятельствах, с этим фактом связанных, явно кто-то решил поспекулировать.

— Как это?

— В самых высоких тамошних сферах активно муссируется слух о том, что Вершинин сам готовил на себя покушение, в ходе которого совершенно случайно погиб.

— Но зачем ему это и при чем тут я? — поинтересовался Турецкий.

— Причина у него могла быть: например, объявить в связи с покушением, что показатели по оргпреступности в регионе самые высокие по стране, и, заручившись поддержкой центра, начать закручивать гайки. Или, возможно, акция готовилась против какого-то конкретного человека, которого и следовало в организации этого покушения обвинить. Но люди, знавшие Вершинина, в том числе и президент, насколько я понимаю, во все это не верят. А твоя задача как раз состоит в том, чтобы во всем разобраться. Однако генеральный не желает санкционировать широкомасштабную и беспредметную проверку, поэтому тебе поручено возглавить повторное расследование гибели Вершинина.

— Которое Гордеев инициировал?

— Да, по его надзорной жалобе зональный прокурор из уголовно-судебного управления внес протест в порядке надзора в Судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда России. Протест был удовлетворен и дело возвращено на новое рассмотрение — со стадии предварительного следствия.

— Понятно, я, короче, раскручиваю дело… а если слухи подтвердятся?

— Любая определенность в данном случае гораздо лучше неясности и смутных намеков. Подтвердятся, так и доложишь.

— А ты-то сам что думаешь?

— Ничего. Я Вершинина не знал.

— Хорошо, — продолжал допытываться «важняк», — но ты хоть приблизительно можешь мне сказать, зачем и кому выгодно распускать такие сплетни?

— Не могу и не хочу, — отрезал Меркулов. — На месте разберешься.

4 сентября. А. Б. Турецкий