А прямо над яичным контейнером, под изгибом арок из проводов, висел светящийся шарик, не крупнее четвертака, но яркий, как солнце. Гарденер невольно вскинул руку, чтобы прикрыться от нестерпимого сияния, мощным лучом ударившего через открытую дверцу, так что на земляной пол легла четкая тень заглянувшего в нагреватель Джима. Смотреть на шарик он мог, только сильно сощурившись и чуть раздвинув пальцы.

Яркий, как солнце…

Правда, не желтый, а ослепительно голубоватый, словно сапфир. Сияние пульсировало, переливалось, застывало на какое-то время, и все повторялось снова, по определенному циклу.

«Но где же сам жар? – удивился Джим, мало-помалу приходя в себя. – Где жар?»

Он еще раз приложил ладонь к гладкой эмалированной поверхности бака – и через миг отдернул. Там, в ванной, струя испускала пар, выходя из-под крана. В котле, разумеется, помещалось много горячей воды, но для такого эффекта она должна была вся испариться еще здесь, в погребе, и, выкипев, давно взорвать нагреватель. Почему этого не произошло? Загадка. Но что еще более странно: Джим не чувствовал, чтобы из дверцы тянуло жаром. Или хотя бы теплом. Он чуть не обжег себе пальцы до волдырей, когда открывал ее, так что маленькое солнце внутри могло бы запросто оставить его лицо без кожи. Ну и?..

Медленно, с опаской Гарденер потянулся к отверстию левой рукой, не отнимая правой от глаз, чтобы не ослепнуть. Рот у него заранее сложился в болезненную гримасу в ожидании сильного ожога.

Пальцы робко проникли в люк… и наткнулись на что-то упругое. Словно растянутые нейлоновые колготки, как он подумает позже. Вот только колготки можно порвать, а эта преграда, еле заметно поддавшись, не пропустила его дальше.

Но никакого барьера там не было! Видимого, по крайней мере.

Джим перестал давить, и мембрана мягко вытолкнула его руку обратно. Гарденер посмотрел на пальцы; они дрожали.

«Это силовое поле, вот почему меня не обожгло. Силовое поле, которое не проводит температуру. Господи, я угодил в научно-фантастический рассказ из серии «Стартлинг сториз»[50] примерно 1947 года выпуска. Может быть, даже попал на обложку? Интересно, кто бы взялся меня рисовать – Верджил Финлэй или Ханнес Бок[51]?»

Рука задрожала сильнее. Он потянулся к дверце, промахнулся с первого раза, потом все-таки нащупал ее и захлопнул, перекрыв поток ослепительно белого сияния. Наконец опустил правую ладонь. Перед глазами пульсировало остаточное изображение, как бывает, если выключить лампочку, на которую вы перед этим пристально смотрели. Только Гарденер увидел большую зеленую ладонь с голубыми просветами между пальцев.

Потом изображение понемногу исчезло. А дрожь – не прошла.

Гарду еще ни разу в жизни так не хотелось выпить.

В кухне Андерсон было все, что нужно.

Бобби сама почти не употребляла спиртное, но хранила запасы горячительного в шкафчике за кастрюлями и сковородками: джин, шотландское виски, бурбон и водка, все – по одной бутылке. Джим вытащил бурбон (не лучший сорт с какой-нибудь распродажи, но не в его положении привередничать), плеснул себе в бокал из цветного пластика пару глотков и выпил.

«Ты бы поосторожнее, Гард. Не искушай судьбу».

А он и не искушал. Ему почти хотелось набраться, но циклон в этот раз унесся в неизвестную даль… по крайней мере, на время. Гард налил себе еще. Задумался. Выплеснул больше половины в раковину, добавил воды и льда. Пусть уж вместо жидкого динамита будет цивилизованное пойло.

Тот мальчик с пляжа одобрил бы.

Полусонное оцепенение, охватившее Джима когда-то, при выходе из Лабиринта Зеркал, и вернувшееся сейчас, было, наверное, защитной реакцией психики. Чтобы не рухнуть на пол и не вопить до потери сознания. Больше всего Гарда напугала готовность разума убедить его, что все увиденное сегодня – одна сплошная галлюцинация.

К примеру, – хотите верьте, хотите нет, – маленькое солнце внутри нагревателя казалось теперь просто излишне яркой, где-то на двести ватт, лампочкой.

«Но только это была не лампочка и не галлюцинация, а солнце, хотя и крошечное, но ослепительно сияющее, горячее, зависшее в воздухе под аркой из проводов, над яичной картонкой, наполненной батарейками. А теперь сходи с ума сколько влезет, обратись к Иисусу, пей до беспамятства, но ты видел то, что ты видел, и давай не будем подслащивать пилюлю, договорились? Вот и ладненько».

Андерсон все еще спала крепким сном. Гарденер вспомнил, что собирался разбудить ее в половине одиннадцатого. Он посмотрел на часы. Всего лишь двадцать минут десятого. Да неужели? Оказывается, Джим провел в погребе куда меньше времени, чем ему показалось.

Стоило подумать о погребе – вспомнилось это сюрреалистическое солнце в миниатюре, застывшее под изогнутыми проводами… и мерзкое чувство раздвоения собственного сознания. Гарденер постарался отогнать мысль подальше, но она упорно не уходила. Он поднажал, пообещав непременно вернуться к ней, как только проснется Бобби и объяснит, что же тут происходит.

Джим посмотрел на свои руки: оказывается, он сильно вспотел.

Гарденер вышел с напитком во двор и свернул за дом, где наткнулся на очередное последствие вспышки нечеловеческой активности, обуявшей Бобби.

Ее трактор «Томкэт» стоял у дверей большого сарая в левой половине сада. Обычное дело, хозяйка часто его там бросала в тех случаях, когда по радио не обещали осадков. Однако теперь даже с расстояния в двадцать футов Джим заметил, что Андерсон кардинально переделала двигатель.

«О нет, только не это. Забудь, Гард, и возвращайся скорее в дом».

А вот в этом голосе уже не было и следа полусонной отрешенности – он звенел от испуга и беспокойства. Джим чуть не поддался… но не решился пойти на столь отвратительное предательство по отношению к Бобби и к самому себе. Мысль о подруге вчера удержала его от самоубийства. Теперь нужно и о ней позаботиться. Как говорят китайцы: «Спас чью-то жизнь – отвечай за нее». И если Бобби действительно в нем нуждается, как можно ей помочь? Для начала не мешало бы разобраться, что происходит вокруг, верно?

Он опрокинул в рот остатки бурбона со льдом, поставил пустой бокал на верхнюю ступеньку крыльца и направился к «Томкэту». Где-то в высокой траве трещали кузнечики. Гарденер был не пьян и даже не навеселе, насколько он мог судить; он принял на грудь в самый раз, чтобы привести в порядок нервы.

(Лепреконы в сказках часто тачали сапоги, пока спал сапожник… Тук-тук-тук-перестук!)

Да, но Бобби как раз не спала. Она вкалывала как одержимая, пока не рухнула – в буквальном смысле – на руки Гарду.

(Туки-туки-перестуки! Если б только вы знали, как громко в ночи в мою дверь томминокер стучит и стучит.)

Заглянув в открытый моторный отсек «Томкэта», Джим даже не содрогнулся – его затрясло, будто умирающего. Гарденер закусил нижнюю губу. Его побледневший лоб и виски взмокли от пота.

(Они в котел полезли и в трактор: чух-чух-чух. Раздолье томминокерам – работай, не хочу!)

«Томкэт» прежде был довольно скромной рабочей машинкой, практически бесполезной для тех, кто живет и кормится фермерством. Чуть крупнее газонокосилки, но мельче самого мелкого трактора «Джон Дир» или «Фармолл». В самый раз для хозяйства Бобби, занимающего полтора акра земли, на которых произрастали фасоль, огурцы, горошек, редис и картошка. А вот, например, морковью, капустой, баклажанами и кабачками здесь и не пахло.

«Я не развожу то, что мне не нравится, – сказала однажды хозяйка Гарду. – Жизнь и так слишком коротка».

«Томкэт» был довольно универсален (еще бы: даже состоятельному фермеру нужны веские причины, чтобы купить мини-трактор за две с половиной тысячи для огорода в полтора акра) – он мог пахать по прямой, одной насадкой стричь траву, другой – косить сено, мог перетаскивать тяжести по пересеченной местности (осенью Бобби даже перевозила с его помощью поваленные деревья и лишь однажды застряла), а зимой расчищал подъездную дорожку от снега за полчаса. Мотор у него был крепкий…