В горле саднило. Губы замерзли и одеревенели, слова звучали невнятно, но Мерси продолжила кричать, тревожа морозный воздух:

— Мы прикроем вас!

Она не знала, услышали ли ее, поняли ли, так что снова подняла рупор, чтобы повторить предупреждение. Но на «Шенандоа» закивали — с каждой секундой «Дредноут» подходил к южанам все ближе, и все больше деталей удавалось разобрать.

Конфедераты сбились в кучу, потом снова рассыпались, готовясь спрыгнуть или соскользнуть с поезда в нужный момент.

Что должно случиться дальше — Мерси не знала.

Они приготовились. Ее дело сделано.

«Дредноут» тряхнуло, или это плуг наткнулся на что-то особенно «вкусное», и вагон, на котором стояла Мерси, содрогнулся. Она упала на четвереньки, помяв рупор. Держась за крышу, подцепила его за ободок, подтянула к себе и поползла к ближайшей лестнице.

«Дредноут» загудел.

На этот раз гудок не был ни предостережением, ни угрозой — он объявлял о готовности. Момент приближался, вот-вот поезда окажутся на минимальном расстоянии друг от друга.

Сейчас или никогда.

Мерси задержала дыхание, застыв в ожидании.

Сейчас или никогда.

Сейчас!

Артиллеристы не подкачали: грянул залп, так что не только ближайшие мертвецы, но и все трупы, еще штурмовавшие «Шенандоа», попадали на землю, дав южанам возможность спрыгнуть, сползти, соскользнуть. И они, не глядя дареному коню в зубы, спрыгивали, сползали, соскальзывали в снег, барахтались, вскакивали — и мчались к «Дредноуту».

Еще один залп — и снаряды рвутся в толпе разъяренных мертвецов, разнося их в клочья. Кажется, пропавшие мексиканцы и не замечали, что за их спинами бегут живые.

Еще один залп.

Мерси вспомнила о британцах во время революции, о том, как они строились рядами, один ряд стрелял — и его тут же сменял другой. Вот на что это было похоже, причем стреляли прямо под ней. И когда она перегнулась через край, то увидела высовывающиеся из окон стволы, ряд стволов, в точности как она представляла. И палили они по сигналу: девушка расслышала чей-то короткий приказ даже сквозь завывания ветра:

— Огонь!

Новый залп, снова грохот, и снова кучка мертвых мужчин (и по крайней мере одна мертвая женщина) падают в снег. Кто-то из них еще извивается, пытаясь подняться, но они остаются на земле достаточно долго, чтобы живые успели пробежать мимо.

Мерси насчитала пятерых. Пять оставшихся в живых душ из всего экипажа «Шенандоа», сколько бы их там ни было изначально.

Но выглядели они крепкими. Конечно, самые сильные — они всегда выживают. Кто же еще? Никто. Никто, кроме мужчин, чьи ноги способны работать, как поршни паровоза, неся хозяев к вражескому поезду, потому что сейчас только он способен спасти их. У них не было ни патронов, ни суждений, ни мыслей, они просто бежали: шляпы слетали с голов, полы курток развевались, сапоги отяжелели от налипшей снежной каши, сквозь которую приходилось продираться, проваливаясь пусть и не по колено, но по голень уж точно.

Мерси, цепляясь за крышу вагона, смотрела на бегущих, молясь за них. Молитвы срывались с растрескавшихся губ легкими облачками пара и тотчас уносились ветром вместе со снегом и раскромсанными клочьями тел замешкавшихся на путях мертвецов, обуянных желанием настичь поезд.

Еще три залпа — и клубы порохового дыма рвутся из окон, и в толпе неприятеля возникает новая брешь.

— Ну же!.. — выдохнула Мерси. И когда один из людей споткнулся и упал, когда чудовищные создания навалились на него всем скопом, она закричала оставшимся четверым: — Давайте! Ну же, черт побери, скорее! Еще чуть-чуть!

Ее откинутый капюшон наполнился грязным снегом, руки совсем потеряли чувствительность. Они могли примерзнуть к краю крыши, но сейчас медсестре было плевать на это. Она подбадривала бегущих, пока не охрипла. В одном месте снаряды проделали наконец последнюю брешь в поредевшем круге немертвых, и четверо мужчин ринулись в нее, багровые и грязные, совсем как медсестра на крыше поезда.

— Уже почти! — выкрикнула она.

Да, они уже почти добрались, они бежали параллельно поезду. Но силы покидали их. Они едва тащились по глубокому снегу. Они ослабели, все до единого. Они были близко, очень близко — но этого могло быть недостаточно.

Мерси оторвала ладони от железа и, удерживаясь чем придется — коленями, локтями, поползла к торцевой стене, к сцепке, туда, где пыхтел, выбиваясь из сил, один из южан, еще не приблизившийся настолько, чтобы влезть на поезд.

Наплевав на три последние перекладины, медсестра неловко спрыгнула на открытую площадку. Колени ныли, но ноги не почувствовали удара, словно уже омертвели от ледяного воздуха и то примерзающей, то оттаивающей сырости.

— Эй, ты! — окликнула она человека, как будто здесь был кто-то еще, к кому она могла обратиться.

Он прохрипел в ответ что-то неразборчивое.

— Держись рядом! — скомандовала она и начала торопливо расстегивать оружейный ремень.

Может сработать. А может, и нет. Мужчина, бегущий рядом с поездом, был довольно крупный парень, грузный брюнет, не толстый, но мускулистый. В любом случае весит он, конечно, немало.

Мысленно обратившись к Небесам с горячей молитвой о том, чтобы дубленая кожа выдержала, медсестра захлестнула ременную петлю за поручень, пристегнувшись к платформе, помолившись заодно и за перила. Потом нагнулась и, крепко держась одной, по-прежнему голой рукой за стойку, протянула мужчине вторую:

— Хватайся!

— Ммммпф! — ответил он, послушно рванувшись к ней с растопыренной пятерней, но не достал.

Она чуть спустилась, скользнув вниз по стойке. Мерси тянулась так, как никогда прежде, словно одной только силой воли можно было выиграть пару дюймов. Ее рука все больше отдалялась от платформы, приближаясь к мужчине.

Но и этого не хватило.

Ей оставалось только оторвать руку от перил. Отпустить стойку. Выиграть лишние полфута.

Да.

— На счет «три»! — велела она; ведь срабатывал же этот магический счет до сих пор!

Мужчина кивнул, и капли пота покатились по его лицу, когда он подался вперед, только вперед, из последних сил. Мерси читала это в его глазах.

— Раз… два… три!

Она отпустила опору, положившись на то, что ремень удержит ее, стойка — ремень, а платформа — стойку. На этот раз она вскинула обе руки, распрямилась и вытянулась, насколько смогла. Солдат сделал последний рывок — возможно, последний, на который был способен, — сокращая расстояние между ними.

Их руки встретились.

Медсестра стиснула широкую ладонь. Он тоже попытался сжать пальцы, но сил уже не было, так что держала мужчину в основном Мерси.

Он споткнулся.

— Боже, помоги! — охнула девушка, рванула южанина вверх, и он буквально повис в воздухе, удерживаемый только медсестрой и ее поясом для револьверов.

Он попытался помочь ей, но это оказалось слишком трудно, солдат окончательно выдохся. Она потребовала от него слишком много, теперь Мерси это видела, но она-то еще не лишилась сил, так что продолжала понемногу подтягивать его к себе.

Вот она ухватила его за запястья, потом за предплечья.

Потом за локти.

Потом стойка начала гнуться, руки, казалось, вот-вот оторвутся от тела, а ремень натянулся так, что мог лопнуть в любую секунду.

Глаза южанина расширились.

Мерси поняла, о чем он думает, так ясно, словно это было написано у него на лбу. И прорычала:

— Нет! Не смей! Не делай этого! Держись!

И тут пара крепких рук опустилась ей на плечи. Кто-то потянул ее наверх, назад, и вместе с ней — конфедерата.

Мерси не сопротивлялась, напротив, она стремилась в эти надежные, так вовремя подоспевшие объятия. Вскоре чужие руки обвили ее талию, а потом осталась только одна — другая рука потянулась поверх рук Мерси к южанину, лихорадочно ухватившемуся за нее.

Секунда-другая — и все трое оказались на платформе. Распластавшегося на полу южанина тошнило. Мерси, привязанная к покореженной опоре, расстегнула пряжку трясущимися от перенапряжения руками. Инспектор Гальяно привалился к стене, держась за живот и тяжело дыша.