— Ребята, я что, правда так сильно вас расстроил? — встревоженно спрашиваю я у братьев.

В ответ Стивен крепко обнимает меня дрожащими руками. За ним следом Фрэнни делает то же самое. Теперь, когда меня обнимают оба моих старших брата, я понимаю, почему они плачут. Наконец мы расцепляем объятья. Стивен с Фрэнни утирают глаза, им удается взять себя в руки.

— Генри, но ты ведь и петь-то толком не умеешь, — говорит мне Стивен.

— Еще как умею, — уверяю его я.

— Нет, совсем не умеешь, — говорит он.

— На крайний случай у меня есть запасной план, — говорю я.

— Запасной план? И какой же?

— Буду петь под фанеру в мамин вибромассажер, — поясняю я. — Тут есть еще один плюс: поскольку он без шнура, значит не будет связывать движения во время танца.

— Танца? — переспрашивает Стивен. — Подожди, мамин кто?

— Вибромассажер, — повторяю я и вынимаю его из кармана.

У Стивена с Фрэнни глаза лезут на лоб. Стивен говорит: Ну-ка быстро отдал сюда, ты, блядь, дебил, а Фрэнни говорит просто: О господи. Они вдвоем одновременно выхватывают вибромассажер у меня из рук. Тот начинает жужжать, а они все тянут его каждый в свою сторону и никак не выпустят. Тут в туалет заходит святой отец Альминде, на секунду замирает, в изумлении глядя на моих братьев и их жужжащего дружка, затем медленно пятится назад к выходу. Стивен вырывает у Фрэнни массажер и со смехом швыряет в мусорную корзину.

— Уж лучше так, чем если меня застукают, когда я буду класть его на место, — говорит он. — Мне нужно еще выпить. Похоже, Генри, придется тебе петь вживую. А теперь иди и завоюй ее сердце, приятель.

И он снова обнимает меня, затем выходит из туалета, оставляя нас с Фрэнни вдвоем. Пять секунд спустя в дверь заваливается пьяный в говно Фрэнсис Младший, бормочет Йоу, видимо, обращаясь к нам, и топает к писсуару.

— Генри, ты сегодня много общался со Стивеном? — спрашивает он.

— Нет, — отвечаю я.

— А ты не заметил — он что-нибудь пил?

— Нет.

— Готов поклясться, что минуту назад видел, как он пьет. Очень важно, чтобы ты сейчас сказал мне правду.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, и ничего больше не говорю.

Фрэнсис Младший краснеет, застегивается и подходит к раковине. Он смотрит на меня в зеркало и начинает нести что-то вроде: Понимаешь, мне нужно знать, не собирается ли Стивен выкинуть что-то такое, что может его опозорить и опозорить всю нашу семью. Мы с тобой должны быть друг с другом откровенны. Это все на благо семьи. Вообще-то я не такой уж и плохой. Что, один раз сделаешь чего-нибудь из эгоизма — и уже плохой, так, что ли, получается? Да чушь это все. Любой мужик на моем месте поступил бы так же. Ей нужен эгоист — хорошо, получит эгоиста. Все хотят, чтобы я отстал от Стивена, — да пожалуйста. Тогда пошел он нахер. Я умываю руки. Бла, бла, бла, блядь, бла, бла, бла.

Пока он себе треплется и плюется в раковину, я придаю последние штрихи своей прическе и улыбаюсь зеркалу широкой и открытой улыбкой, точно так, как буду сейчас улыбаться со сцены Грейс, Тухи, вообще всем, кто там сидит. Во мне нет ничего, кроме любви. Поток всей этой хрени, которую он несет, иссякает минут через пять, ну максимум десять. Я улыбаюсь папе еще шире прежнего.

— Фрэнсис Тухи Младший, — говорю я, — всего через пару минут ты почувствуешь себя намного лучше.

— Что? — спрашивает он в недоумении. — Какого хрена ты так лыбишься?

Я обнимаю его. Будучи в полной растерянности, он не препятствует мне, но тут же быстро отстраняется и спрашивает, не пьян ли я случайно. Когда в ответ я покатываюсь со смеху, он случайно задевает ногой и опрокидывает мусорную корзину. Со дна доносится жужжание вибромассажера. Фрэнсис Младший как собака замирает на месте, прислушиваясь и наклонив голову, а потом выходит, что-то бормоча себе под нос. Дверь за ним закрывается — и вот я снова один. Я бросаю на себя последний взгляд в зеркало и остаюсь очень доволен увиденным. Глубоко вдохнув, поправляю лацканы пиджака и громко произношу слово любовь. Предоставляя вибромассажеру и дальше лежать и вибрировать на дне корзины, я выхожу из туалета, задерживаюсь у нашего стола, чтобы сказать Сесилии (к ее вящему смущению и удивлению), что я люблю ее и горжусь тем, что я ее сын, а затем с огнем в груди направляюсь прямиком на сцену.

Гарри знакомит меня с ребятами из оркестра.

— Генри, вот, познакомься: на трубе у нас Мертвец Фрэдди, — говорит Гарри, — в свое время он играл в одном ансамбле с бывшим отчимом двоюродного брата Майлза Дэвиса.

— Йоу, Генри, — приветствует меня Мертвец Фрэдди. — Обломись, Гар, ошибочка. Это был бывший отчим двоюродного брата Пистона ЛаФунке.

— А вот Скелет Малхолик, он у нас сегодня на кларнете. У него ангина, но он все равно пришел.

— Как деля, бля? — здоровается Скелет. — Генри, етить твою налево, не слушай его, у меня геморрой, Гар, а никакая не ангина. А у вас часом подушечки под сиденье подложить не найдется?

— А это Пит Плисотрус, — продолжает знакомить меня Гарри. — Чувак так же хорошо гладит себе портки, как и играет на басу.

— Видал, как сидят на мне, Генри? — хвастается Пит. — Такими складками можно мясо разделывать.

Гарри знакомит меня с последним чуваком — Пятерней Фингерти, — после чего я поворачиваюсь спиной к толпе и дергаю плечами и ногами, стараясь их как можно больше расслабить. Незачем даже оглядываться — и так можно понять по гулу из-за спины, что народ пришел в волнение. Оно и понятно: диджей остановил пластинку, зажегся свет, на сцене настраивает инструменты маленький джазовый оркестр, здесь же, спиной к зрителям, разминается Тухи-младший, здесь же с видом заправского продюсера бегает туда-сюда Карран-младший и хлопает в ладоши, отдавая какие-то распоряжения. Определенно что-то намечается. Кроме шуток.

Гарри тащит к сцене алюминиевый стул для Грейс и ставит его в двух футах от диджейского пульта. Оркестр расположился справа у стены. Музыканты пробуют инструменты. Я, разминая шею, трусцой бегу на свое место на сцене. Гул в зале усиливается. Диджей тем временем включает микрофон — щелк — и протягивает его стоящему рядом с ним Гарри. Тот проверяет его, стуча по нему пальцем. Тук-тук-тук. Раз, раз, раз, раз, два. Я мысленно говорю себе: Сосредоточься, просто не отпускай из сердца любовь — и Грейс будет твоей. Ты миллион раз репетировал все движения, ничего, бля, страшного нет. Зато твои родители перестанут драться и снова полюбят друг друга, как раньше. Присесть, два, три, четыре. Руки вперед. Колени согнул. Еще, два, три, четыре. Грейс любит, Стивен весел. Попой назад. Большая ферма. Деревья с шинами на веревках, чтоб кататься. Любовь и радость, никаких драк. Пчелы, деревья. Пошли руки, два, три, четыре. И назад, два, три, четыре. Вдох, выдох, вдох, выдох. Зелень. Трава. Благодать.

— Добрый вечер всем, — говорит Гарри, — как настроение? Как вы все прекрасно знаете, меня зовут Гарри Карран, и я стригу газоны по самой низкой цене. Помните, впереди осталась всего пара теплых недель. Так что торопитесь, и если вам необходима помощь специалиста по ландшафту, то, пожалуйста, стучитесь не задумываясь в дверь моего дома рядом со статуей святого Давида. Спасибо. Итак, сегодня мы приготовили специально для вас особое представление, так что усаживайтесь поудобнее и наслаждайтесь. Леди и джентльмены, для меня большая честь представить вам уже во второй раз за сегодняшний вечер единственного и неповторимого Генри Тухи.

Я срываюсь с места и подбегаю к своему другу Гарри Каррану. Улыбочка. Я беру микрофон у него из рук, и мы с Гарри крепко обнимаемся. Затем он кладет мне руку на плечо и желает в левое ухо удачи. Зал встречает нас бурными и веселыми аплодисментами. Я ищу глазами Грейс и наконец вижу в толпе лиц ее улыбку; как раз в этот момент свет в зале начинает гаснуть, и мое сердце распускается, как цветок, под косым лучом прожектора.