Ощущения Лео, когда тот замечает, что взгляд Марии Эстер устремлен в том же направлении, куда смотрит Гладис

Мать настаивает на своем, заверяя медсестер, что будет все делать очень осторожно. Наконец, одна из сестер подводит ее к ванночке и дает ей в руку губку. Мать принимается с любовной нежностью мыть русую головку — мелкие кудри не в силах разгладить даже мыльная вода. Затем переходит к ручкам, нежным подмышкам, грудке, пупку... Одна из сестер убеждает ее, что младенец уже чист, в то время как другая пытается отобрать у нее губку. Но мать твердо намерена довести дело до конца, во что бы то ни стало, ибо в ушах ее звенит радостный смех ребенка, которому нравятся ласковые прикосновения материнских рук. Вдруг лицо слепой искажает гримаса ужаса и отвращения — и сестрам приходится смириться с фактом, что непоправимое все же свершилось. Одна из них вынимает младенца из ванночки и сажает на приготовленное заранее полотенце, стараясь не смотреть на теперь уже очевидное его уродство. Ребенок действительно урод: его мошонка, густо заросшая темными волосами, переходит в половые органы зрелого мужчины — и с покрасневшего члена, смешиваясь с белой пеной, текут густые капли спермы.

Ощущения, испытанные Лео, когда Мария Эстер, под влиянием смутного побуждения как-то разрядить обстановку, вдруг запускает руку под обмотанное им вокруг пояса полотенце и, со словами «Что это у тебя там — птичка?», берет его за член

Прославленная скульптура: идеал грации и изящества, к которому стремилось искусство IV века до нашей эры, воплотился прежде всего в греческих статуях. Красота с легкой примесью меланхолии, запечатленная в божественных творениях Праксителя. Свет скользит по поверхности тел: Пракситель отдавал предпочтение мрамору за его свойства реагировать на освещение. Среди руин Олимпии был найден почти неповрежденным один из его шедевров — статуя Гермеса. Бога, который изначально служил символом плодородия, затем, став обитателем Олимпа, превратился в посланца богов и позже, в римской мифологии, получил имя Меркурия. Изваяние, выполненное Праксителем, отличает красота настолько совершенная, что место ее уже где-то на границе между реальностью и мечтой: лепка утонченная и болезненная. Лицо Гермеса выражает некое, едва уловимое дремотное колебание между абсолютной отрешенностью и раздумьем. В произведениях Праксителя вообще, а особенно в этом, ощущается дух, отличный от суровых норм, характеризовавших расцвет греческой цивилизации. Пропорции Гермеса безукоризненны, и статуя почти не пострадала от времени: отсутствуют лишь правая рука и член божества. Однако размеры тестикулов и густота волос на лобке Гермеса позволяют заключить, что Пракситель не был последователем норм, разработанных его предшественниками (согласно которым уменьшенное изображение мужских гениталий считалось признаком хорошего тона) и потому снабдил своего бога половым органом могучего вида. Впрочем, нынешняя ущербность скульптуры оставляет все эти рассуждения на уровне предположений.

Ощущения, испытываемые Лео, когда он ощущает, как его член, который все еще находится в руке Марии Эстер, начинает медленно возбуждаться

Знаменитый шедевр живописи: папа Сикстус IV повелел воздвигнуть в Ватикане часовню, стены которой позже расписал фресками Микеланджело. На одной из центральных картин росписи — «Страшный суд» — изображено четыреста человеческих фигур. Верхнюю же половину целиком занимает царство небесное, с Христом-судией в центре и Девой Марией подле него. Под ними — души избранных, устремляющиеся к небу; еще ниже, слева — грешники, влекомые в преисподнюю, в центре — поднимающие мертвых из могил ангелы, а справа — лодка Хирона. В группе, окружающей Христа и Богородицу, выделяется святой Севастиан: он сжимает в руке пучок стрел. Этой деталью художник хотел подчеркнуть, что тот принадлежал к римскому войску, возглавляя личную гвардию жестокого императора Диоклетиана. Да и физически он кажется сильнее большинства персонажей фрески: массивный, почти квадратный торс, крупные руки и ноги. Даже жест, в котором застыли его руки, выражает силу и решимость. Лицо же его, напротив, отличает благородная чувствительность, волосы кудрявыми волнами ниспадают на плечи. Край драпировки прикрывает ему пах, однако принимает при этом форму скрываемого под ним органа, который, судя по очертаниям, значительно превосходит размерами аналогичные органы других изображенных художником мужских фигур. Святой Севастиан предстает одной из самых прекрасных, мощных и благородных фигур в сцене Страшного суда — нарисованный в сдержанной гамме охряных оттенков среди пестроты прочих многоцветных персонажей, на фоне прозрачно-голубого неба.

Ощущения Лео в тот момент, как Мария Эстер выпускает из рук его член, уже напрягшийся, не скрываемый, но обрамленный складками полотенца

Представление прославленной оперы: злобный карлик находит в лесной пещере новорожденного младенца и решает, что это тот самый грядущий мститель за человечество, о пришествии которого возвещали птицы в лесу. Зигфрид растет среди лесной чащи, учась у карлика боевому искусству. Тот выковывает для своего воспитанника непобедимый меч, призванный поразить дракона, который охраняет сокровище богов. Однажды, любуясь юным героем, одаренным сверхчеловеческой силой, его наставник осознает, что решающий день настал. В самом дремучем конце леса спрятано логово дракона, мрачная пещера. Карлик предупреждает Зигфрида о кровожадности чудовища и смертельном страхе, который внушает один его вид. В ответ юноша спрашивает, что такое «страх». При встрече с драконом ты это узнаешь, отвечает тот. Однако Зигфрид пропускает мимо ушей рассуждения карлика и велит, чтобы тот оставил его одного. Затем укладывается отдохнуть под кущей дерев, в мертвой лесной тиши. Юноша чувствует на сердце тоску, не понимая, отчего, — как непонятно ему и значение слова «одиночество». Не знавший своих родителей, он пытается представить себе их лица. Лесные птахи, сжалившись над грустящим, начинают щебетать песни, чтобы развеселить его. Зигфрид решает присоединиться к их музыке и делает себе из тростника флейту — однако звуки ее кажутся ему чересчур тихими. Тогда он берет свой серебряный рог и трубит в него. Зычный, ликующий голос рога будит дракона, который выползает из своего логова, чтобы расправиться с неосторожным смельчаком. Зигфрид замечает приближение чудовища, но пульс его бьется ровно, как всегда: герою неведома дрожь страха. Одним прыжком он оказывается лицом к лицу с драконом и вонзает тому в горло свой меч. Чудище, умирая, успевает поведать юноше, что над его мечом вечно будет тяготеть коварный рок, так как существует на свете человек, живущий лишь ради того, чтобы убить его и завладеть его мечом. Дракон испускает дух, кровь его заливает руки Зигфрида и словно обжигает их. Герой подносит горящую руку ко рту — и вкус этой крови наделяет его новым даром: он начинает понимать язык птиц.

Ощущения Лео при виде улыбки на губах Марии Эстер

Из песни жаворонка Зигфрид узнает, что среди сокровищ, охранявшихся драконом, есть волшебное кольцо. Герой находит его, надевает на палец и зовет карлика, желая показать тому сокровище, — однако птицы предупреждают его, что тот лелеет предательские планы и попытается отравить Зигфрида. Юноша отказывается этому верить, но когда бывший его наставник приближается к нему, предлагая якобы освежающий напиток — ему становится очевиден смысл этого коварного жеста и завистливых славословий карлика. В кубке скрывается яд, с помощью которого гном думает умертвить его и завладеть сокровищем. Все еще не в силах поверить в подобную низость, Зигфрид отворачивается, чтобы не видеть этой подлости, но невольно видит отражение искаженного ненавистью лица карлика на блестящей поверхности своего меча — и, внезапно обернувшись, одним ударом поражает изменника. Лесные звери встречают этот поступок восторженным ревом. Птицы заливаются щебетом. Герой стоит в центре сцены, залитый светом самых мощных прожекторов оперного театра, затем на глазах у ошеломленных зрителей срывает с себя покрывающую его львиную шкуру и остается нагишом. Величественная музыка Вагнера заглушает восхищенные ахи и возмущенный ропот лож. Зигфрид намеревается искупаться в крови дракона и обрести неуязвимость.