Сколь гнусная все-таки штука - жизнь.

  Из-за своего солидного письменного стола Шершунов с отвращением взирал на тщедушную фигурку сидевшего напротив Рабиновича, который просто светился торжеством и праведным гневом.

  - Ну что ты сидишь? Мы все обговорили. Иди, тебя ждут! - Шершунов сделал широкий жест рукой в сторону двери, - Не слишком ли много времени мы тратим на... решение столь незначительного вопроса?

  - Я хочу тебя, и ты это знаешь.

  Гарик, который в дороге придумал очередную длинную и очень убедительную речь, только открыл рот и закрыл его снова.

  - Я не...

  Он хотел сказать "Я не понимаю, к чему все это", но это было бы неправдой.

  - Я хочу тебя, - повторил дядя Миша.

  Он сидел за столом - их встречи всегда проходили только так, дядя Миша за столом, Гарик напротив - и пальцы его судорожно сжимали ярко-зеленый маркер.

  Гарик несколько мгновений не мог оторвать взгляд от этого зеленого цвета, потом он заставил себя поднять глаза.

  В лице дяди Миши была решимость.

  - Я приехал, чтобы обсудить мой сценарий, - произнес Гарик.

  - Я знаю.

  - Вы уверили меня, что сегодня я наконец получу ответ.

  - Ты его услышал.

  Гарик странно улыбнулся.

  - Откровенность нынче в моде?

  Дядя Миша изобразил удивление.

  - А что полагалось ходить вокруг да около? К чему? Ты и так все знаешь. Я всего лишь предлагаю тебе сделку. Ты мне - я тебе.

  - Сделку?.. Вам недостаточно того, что я отказываюсь в вашу пользу от всей возможной прибыли?

  - Нет.

  - Вы сошли с ума.

  - Ты прав. Я сошел с ума.

  Дядя Миша поднялся из-за стола, подошел, ступая мягко, как большой и толстый кот. Гарик едва нашел в себе силы, чтобы не отшатнутся.

  "Что такое со мной случилось? Я уже не могу... так, как раньше. Да неужели? И почему... - подумала одна его половина со смятением и скрежетом зубовным, зато другая холодно возразила, - Цель оправдывает средства".

  - Я сошел с ума, как только увидел тебя, - дядя Миша смотрел на него немного снизу вверх и в глазах его действительно металось безумие. Нечто черное и страшное, - и с тех пор не знаю покоя... Я признаюсь тебе, - он уронил голову Гарику на плечо, - я отдаюсь в твои руки. Я сейчас все готов сделать для тебя, умереть за тебя... И в то же время, я ничего не сделаю для тебя просто так... Ты говоришь о прибыли - плевать мне на деньги, - его голос с каждой фразой становился все жалобнее, он едва уже не хныкал, как ребенок, - даже если бы речь шла о потере всего, что я имею, поверь, я все... поставил бы на карту. Моя жизнь... я...

  Он замолчал, его пальцы больно вцепились Гарику в руку. Он похоже уже не совсем понимал, что говорит. Гарик же стоял и молчал, удивляясь тому, что пламенная речь этого человека абсолютно его не волнует.

   - И что, - спросил он и в голосе его против воли сквозило удивление, - вы готовы на все за одну только ночь? За один раз?

  Дядя Миша поднял голову, посмотрел на него.

  - Вы понимаете, что кроме одного раза ничего быть не может? Я не стану с вами жить.

  - Понимаю. И не хочу этого. Только то, что я сказал, только один раз.

  "Только один раз, - подумал Гарик, - А что я собственно? Боюсь, что он узнает? Откуда он узнает?"

  Но неспокойно было на душе, противно сосало под ложечкой и не хотелось соглашаться... Гарик вспомнил об Ольгерде, с которым все прошло легко и спокойно. А еще он вспомнил о Венике, который должен был играть главную роль и вспомнил о том, как здорово было все это написано...

  Нервы лечит надо...

  - Ну ладно, - сказал он как можно равнодушнее, - Если вы так уж хотите... Но договор подпишем заранее.

  Дядя Миша высоко поднял брови.

  - Какой такой договор?

  - О совладении.

  - Что-что?

  - Я становлюсь вашим компаньоном, покупаю акции, назовите это как хотите - не знаю я, как все это делается, мне нужно, чтобы в этой шараге мой голос тоже что-то значил.

  Дядя Миша посмеялся зловеще.

  - А я не против, - сказал он вдруг нежно, - Я совсем-совсем не против. Давай, - он вернулся к столу и нажал на кнопку коммутатора, вызывая секретаршу, - сейчас же и составим договор. Так, как захочешь. Но этим, мой мальчик, ты обрекаешь себя на ПОСТОЯННОЕ общение со мной, ты это понимаешь?

  Гарик улыбнулся.

  - Отдаю себя в жертву искусству.

  3

  ...Тошнило.

  Глаза не открывались.

  Потому что не было сил их открыть. Не было сил пошевелиться, двинуть даже пальцем...

  "Что со мной случилось?" - подумал он, - Я болен или я умер? Только что я был мертв, но что-то заставило меня..."

  И тут он вспомнил, что заставило его прийти в себя, почти против воли - родной до головокружения. Голос.

  Два голоса.

  Один из них принадлежал его матери, а другой - его любовнику. Они громко ругались в коридоре. Женский голос срывался на крик, едва ли не на визг, мужской был спокойным и размеренным.

  И в обоих этих голосах сквозило отчаяние.

  "Она его обвиняет, - подумал Гарик, - Теперь его. Бедный мой Шершунов."

  Он мысленно усмехнулся.

  Все было так далеко, все настолько не имело значения сейчас.

  "Я едва не умер? Почему?.."

  "Он выгнал меня. Вот что, он меня действительно выгнал!"

   "А что такое я сделал?.. А-а, дядя Миша..."

  ... Выстрел, глухой, какой-то нереальный, будто из детского пистолета. Помнится Гарик подумал тогда, что это Нюмкин пистолет, что Шершунов зачем-то пугает его.

  Но он понял все уже через мгновение, потому что толстая туша дяди Миши странно подпрыгнула в постели и потом обмякла.

  Мертвым грузом.

  Вот тогда стало страшно. Мертвое, что было только что еще живым, двигалось, говорило и...

  И теперь дуло пистолета смотрело на него самого.

  Душа заледенела от страха. Но дуло медленно опустилось...

  Что было потом?

  Он почти ничего не мог вспомнить. Все заканчивалось на том моменте, как опустилось дуло пистолета, и он понял, что выстрела в него не будет... А вот потом... потом...

  Гарик попытался поднять руки, но не смог. Словно что-то держало их.

  "Меня связали? Я в психушке? Чего давно и безнадежно хотела мамочка?"

  Он скосил глаза, и увидел справа от себя капельницу.

  "Я в больнице. Он все-таки выстрелил?"

  Нет, он не стрелял...

  Была все еще ночь, хотя, видимо, рассвет уже близился. Со всей свойственной ему неотвратимостью. Они лежали в постели усталые, готовые уснуть, но еще не засыпали, думали каждый о своем. Дядя Миша держал в руке гарикову ладонь, нежно гладил ее пальцами, темнота скрывала его очень серьезное, не соответствующее, казалось бы, моменту лицо.

  А Гарик улыбался. Он вспоминал прошлое и думал о будущем, о том, что теперь дорога открыта, широкая и прямая, что теперь он сможет все, он добился...

  Вдруг рука дяди Миши вздрогнула, размеренно двигающиеся пальцы замерли.

  - Что?..

  Гарик повернулся к нему, увидел беспокойно расширенные глаза.

  - Шум какой-то... в коридоре, - прошептал дядя Миша, - Там кто-то...

  - Я ничего не...

  Он не договорил, потому что увидел в дверях темный силуэт.

  Несколько секунд Гарик и дядя Миша молча взирали на этот невесть откуда появившийся силуэт, и холод ужаса овладевал их сердцами.

  Не успели они придти в себя, как вспыхнула люстра под потолком. И на какое-то время они просто ослепли.

  Яркий свет облил обнаженные фигуры юноши и мужчины... смятые простыни... сброшенное на пол одеяло... Вот уже их глаза почти привыкли к свету, они могут видеть.

  Потерянное, беззащитное бормотание мужчины:

  - Что происходит? Кто вы такой?

  И затопленные ужасом широко открытые фиалковые глаза. Губы что-то шепчут - что, не разберешь. Еще немного, и он придет в себя, он что-нибудь скажет, начнет уговаривать.