По видео шел какой-то фильм, фильм красивый и волнующий, привлекший к себе множество блестящих глаз... Что-то из жизни древних римлян. Легионеров. Женечка даже не пытался уловить смысл - было слишком шумно, он смотрел на экран с идиотским выражением изумления на лице, потому как впервые видел фильм голубой тематики, фильм достаточно откровенный, он и не представлял себе, что что-то такое возможно и был весьма поражен. Так поражен, что даже разыскал Толика и вопросил у него, что это за фильм.

  - А, это Джармена, - махнул рукой Толик, - Старый фильм, я давно его уже видел, "Себастьян" называется. О святом Себастьяне.

  - О святом?!

  - Да вроде, а что?

  - Фильм же по теме.

  - По теме.

  - Так при чем тут святой?

  - Пойди и у Джармена спроси!

  Женечка устремил взгляд в экран с еще большим интересом, однако Толик стал мешать на самом интересном моменте (моменте купания двоих обнаженных легионеров), он пихнул его в бок и сказал тихо:

  - Посмотри незаметно влево. Оттуда за тобой наблюдают. Давно и пристально. Оч-чень влиятельный товарищ.

  Женечка кинул мимолетный взгляд в указанную ему сторону и тут же убедился в правоте толиковых слов. Его рассматривали нагло и откровенно. Женечке сразу стало не до фильма.

  Мужчине было что-то около пятидесяти, он сидел в кресле возле журнального столика, разговаривал с каким-то своим знакомым (тоже весьма внушительным) и смотрел на него.

  - Его зовут Каледин. Михаил Игнатьевич, - многозначительно сказал Толик, - Я бы, честно говоря, не советовал тебе с ним связываться.

  - Почему?

  - Он слишком жесток бывает в сексе. Насколько я тебя знаю - тебе не понравится.

  Женечка только улыбнулся.

  Каледин изменил его жизнь сразу и круто, подчинил его своей железной воле и повел туда, куда ему хотелось. Михаил Игнатьевич был действительно крутым товарищем, он работал в министерстве обороны и уже тогда имел счета в швейцарских банках, он заставил Женечку закончить высшую партийную школу, но тут как раз грянула перестройка и все это потеряло смысл.

  Михаил Игнатьевич перестроился быстро и сумел воспользоваться ситуацией в полном объеме.

  - Благословенные времена, Женечка, - говорил он после очередного удачного предприятия, - Все само падает в руки! Боюсь, эта страна так долго не протянет. А жаль. Она всегда вызывала во мне какие-то сентиментальные чувства.

  Женечка соглашался, счастливый вид Михаила Игнатьевича внушал оптимизм. Когда Каледин был доволен делами он становился (в сущности) весьма милым человеком. Женечка быстро привык к перепадам его настроения, с железным спокойствием выдерживая часто случающиеся припадки ярости и неоправданной пугающей жестокости. Можно даже сказать, что он научился управлять ими. Михаил Игнатьевич закалил его характер, заставив усвоить три очень полезных жизненных принципа - не верь, не бойся, не проси.

  И если что-то хочешь - то бери, потому что в этом мире всем правит тот, кто сильнее.

  Женечка научился быть сильным, хотя это было несвойственно его нежной натуре и в конце концов империя Каледина оказалась в его руках.

  В один прекрасный день Женечка тихо и без мучений скончался и родился Евгений Николаевич Шершунов.

  Он привык к тому, что этот мир принадлежит ему, он почувствовал силу и власть, и ему понравилось это чувство. Получать желаемое - это не чудо, это закономерность. Это право того, кто ИМЕЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ получать желаемое.

  Евгений Николаевич умел и любил мыслить логически, он быстро пришёл к тому выводу, что по какой-то странности Гарик ему нужен, а раз так, то его необходимо вернуть. Меланхолия куда-то улетучилась, он сразу почувствовал, что снова владеет собой, а не витает отрешённо в распылённом виде в пространстве. Он ощутил такой прилив сил, что захотелось приняться за дело немедленно, развернуть машину и помчаться в Москву и не прекращать там своих упорных поисков до победного конца. Теперь Шершунов был спокоен - он обрёл почву под ногами, он обрёл цель, в жизни его появилась определённость.

  Даже серый дождливый день сделался не столь отвратителен. По прежнему, пахло сыростью, за сплошной пеленой дождя всё было только зелёным и серым, под ногами блестела жидкая грязь, и не было только той безнадёжности, которая съедает изнутри волю к жизни и силы.

  И сонная тишина в доме уже не угнетала и тускло блестящий паркет выглядел не столь уныло.

  Евгений Николаевич поспешил уединиться, чтобы составить план решительных действий. В коридоре возле двери в шершуновские покои с игрушечной машинкой ползал Нюмочка. Шершунов не умел обращаться с детьми, при встрече с Нюмой он нерешительно останавливался, не зная как к нему подступиться. В этот раз его посетило некое вдохновение. Он присел на корточки и, когда нюмина машинка натолкнулась на препятствие в виде его ботинка и Нюма поднял на него немного настороженные и внимательные глаза, Евгений Николаевич спросил:

  - Нюмочка, ты хочешь, чтобы Гарик вернулся?

  Чуда не произошло, Нюма не ответил, он продолжал смотреть на Шершунова недоверчиво. Шершунов понедоумевал немного по поводу что можно делать с детьми, когда пытаешься наладить с ними отношения и поступил банально: схватил Нюму на руки и, потискав немного, подкинул его в воздух.

  Радостный визг был ему ответом. Нюме понравилось и он хотел продолжения. Ребёнок рос явно любителем острых ощущений.

  С утра было пасмурно, потом заморосило, потом дождь хлынул как из ведра, и все это на целый день.

  И вероятно, на всю ночь.

  - Я просто хотел спросить все ли у тебя в порядке, - говорил Гарик в телефонную трубку, лежа на несторовой кровати. Нестор лежал рядом, глядя в телевизор.

  Вопрос, что задал он мамочке был чисто риторическим и дурацким - у нее никогда в жизни не было все в порядке, и это она тот час же поспешила подтвердить.

  - Ничего у меня не в порядке. Почему ты так давно не звонил?

  - Времени не было. А теперь вот - до кучи.

  - Ты домой собираешься возвращаться?

  - Не-а. Чтоб опять там с тобой ругаться? На фиг мне это надо?

  - Мерзавец ты.

  - Да ладно.

  Сегодня мать была в каком-то бессильном настроении, ей и хотелось поругаться и было лень, это по голосу чувствовалось.

  - Зашел бы хоть, думаешь мне тут хорошо одной? Сижу целыми днями... с котом.

  Она была такая милая всегда, когда хотела заманить. Пыталась вызвать сентиментальные чувства, надежду на примирение, Гарик давно уже не ловился на ее удочку.

  - Может и зайду... когда-нибудь.

  - Тетя Маша приезжала в выходные, спрашивала о тебе. А я даже не знала, что и сказать.

  - А то она не знает! И чего спрашивала?

  - Она не знает.

  - Да ладно, все знают.

  - А тебе все равно?

  - Мне все равно.

  Этот разговор ни о чем повергал в еще большую депрессию - в голосе матери слышалась безысходная серая тоска и она была заразной.

  - Ладно, пока, - сказал Гарик.

  - Пока, - ответила она, - Звони.

  Нестор смотрел по видео фильм Милоша Формана "Амадей", Гарик положил трубку как раз, когда мелькнул последний кадр, и он увидел на глазах Нестора слезы.

  - Чего это ты?

  - Ничего.

  Нестор отвернулся и выключил свет.

  Электронные часы на тумбочке высвечивали зеленым половину первого ночи. Димочка сегодня не пришел ночевать.

  О ком плачет дождь?

  Почему так серо и уныло сегодня в нашей комнате, почему нам плохо и нет сил ничего изменить?

  Почему сейчас, в темноте, мы слушаем мерный стук капель, смотрим в черную бесконечность перед глазами и не видим ничего кроме этой черной бесконечности?

  Почему в глазах слезы?

  - Что-то не так... Как будто вернулся домой, а дома... не знаю как сказать... как будто это уже не твой дом. Был когда-то твоим, но уже не твой.

  Они с Нестором часто чувствовали одно и то же и понимали друг друга без всяких слов, а сегодня у них было все одинаково и мысли текли в одну сторону, они были словно двумя половинами чьего-то разделившегося сознания.