К приходу Митчелла облако зла исчезло, но вонь и холод остались, а одна из плиток, над которыми кружился дьявол, была опалена до черноты и до того горяча, что к ней до сих пор невозможно было прикоснуться. По мнению Митчелла, запах шел от протекавшей неподалеку реки, густой и черной, как нефть, а холод объяснялся выключенным центральным отоплением. Свои нехитрые наблюдения он, однако, решил держать при себе, так как уже несколько раз сталкивался с Хелен и потому знал, что на особый успех рассчитывать тут не приходится. Плюс к тому, он не мог найти объяснения плитке; что — за исключением, возможно, исчадия ада — способно опалить мексиканский красный гранит? В этом Митчелл с ней согласился. Не вполне понимая, что делать дальше, он стоял в гостиной, пока она пила вино, и бесцельно размышлял о том, с чего это вдруг черта понесло в Южный Доклендс и какая же вселенская скука его, должно быть, обуяла.

По прошествии долгого времени Хелен поставила стакан с вином и, легонько тронув Митчелла за плечо, шепотом сообщила:

— Он все еще здесь…

Митчелл кивнул и почесал в затылке.

— М-м-м… где конкретно?

— По-моему, в соковыжималке.

Митчелл осторожно глянул на прибор, сияющий медью и хромом на стальном разделочном столе, и сказал, что ничего не видит. Хелен пожала плечами и отошла.

— Ну, не знаю, значит, исчез. Какая разница? Вернется рано или поздно.

Митчелл снова кивнул.

— Ну ладно. Но если он опять, это самое, проявится, ты смотри, сразу же мне скажи — я быстренько подойду разобраться. Со всеми причиндалами: «Мистер Масл»[18] там и прочее.

— Спасибо, Митч, — сказала Хелен, провожая его к двери. — Ты мне так помог.

На следующее утро Хелен лежала в постели, ожидая возвращения дьявола. Услышав шум в кухне, она не сочла его достаточным поводом для беспокойства: не всякий шум неизвестного происхождения обязательно оказывается дьявольщиной. Иногда, думала она, мир чуть-чуть накреняется на своей оси, вещи начинают скользить туда-сюда и, бывает, сталкиваются. В гостиной зазвонил телефон — ясно было, что это тоже не черти, а, скорее всего, Мик, звонит с курсов по продаже узнать, как у нее дела. Или, может, с работы кто, поинтересоваться, куда она подевалась.

Потом в квартире все стихло.

Задремав, она отплыла в свой накренившийся мир, а в полдень ее разбудил телефонный звонок, на который она решила не отвечать. Одевшись, но не умываясь, она присела на белый диванный подлокотник понаблюдать за кухней в преддверии возможных признаков того, что дьявол по-прежнему тут.

Так она просидела час или дольше, глядя в основном на «Гаджию», на миксер с соковыжималкой и на дорогую, малоэксплуатируемую посудомоечную машину «Хотпойнт». После долгого ожидания по центру проявилось поросшее коричневой шерстью существо с раздвоенными копытцами и яростно начало обшаривать холодильник, видимо, в поисках чего-нибудь съестного.

Оно явно чувствовало себя как дома и не обращало никакого внимания на ее присутствие, исследуя содержимое коробочек тарамасалаты и хумуса, купленных в «Марксе и Спенсере»[19], ковыряясь тонкими мохнатыми пальцами в остатках курицы, из которых Хелен намеревалась сварить суп. Воплощение зла опять принялось изводить Хелен вонью и холодом, а миниатюрные лампочки в кухне — неоновая трубка-светильник на потолке, встроенная галогеновая лампа над плитой и малюсенькие фонарики над миксером, соковыжималкой и «Гаджией» — начали мигать, трещать и плеваться непрожеванными кусками трудно усвояемого света.

Шаря в холодильнике, бес ворчанием выражал свое растущее недовольство и раздражение по поводу каждого исследованного им съедобного предмета. Миску с чесночным майонезом он в ярости грохнул об стену, облицованную белой плиткой над разделочным столом; пакет с руколой, кудрявым цикорием и красными молодыми ростками брокколи швырнул, не оборачиваясь, в гостиную. В конце концов существо с воплем отчаяния дематериализовалось в недрах «Гаджии»; в неподвижном воздухе остался лишь клуб ядовитого желтоватого дыма.

Хелен поняла, что с нее хватит. Вернувшись в спальню, она открыла платяной шкаф и ящики комода, побросала все содержимое в три дешевых чемодана, застегнула их, нацарапала короткую записку Мику на обороте нераспечатанного счета за мобильный телефон и оставила ее на кухонном столе.

Бросив последний взгляд на свое жилище, она вышла и захлопнула за собой дверь. Все происходящее в квартире шло вразрез с доступными ее пониманию принципами.

Мик, конечно, ничего этого не знал; он лишь получил записку «Мик, „Гаджию“ чистить не пытайся».

Короче говоря, теперь Мик женат на Мэнди, у которой, к его разочарованию, кожа абсолютно безвкусная, так что его теперь постоянно тянет на острое — хочется резкой пряности, исчезнувшей из его жизни вместе с Хелен. Поэтому иногда по вечерам он устраивается перед телевизором и под негромкие разрывы бомб в оранжевом дыму нынешней войны ломтями поедает гренки по-валлийски с вустерским соусом или намазанный «Мармайтом» хлеб, запивая все это чаем, и привкус сохраняется у него на губах и языке, пока он ненавязчиво облизывает Мэнди.

Но таким способом дело у него идет не особенно удачно: испытываемое при этом возбуждение не столь непосредственно, как прежде, былая привлекательность отсутствует, и ему приходится иногда отрываться от шеи Мэнди, чтобы провести языком по собственным губам и припомнить желанный вкус.

Мэнди, разумеется, ничего не знает про историю с Хелен, а Мик не может заставить себя объясниться. В моменты наиболее глубокого раздумья у него возникают всякие мысли: почему некоторые люди напоминают что-нибудь на вкус, а другие ничего не напоминают. Эти размышления вгоняют его в нешуточную депрессию. Он теперь часто пребывает в депрессии, непонятно отчего — может, от скуки. Сидя в своей крохотной квартирке в Доклендсе, он физически ощущает, как скука пригвождает их к месту, словно ударом огромного кулака в живот. В такие моменты он думает о том, что вкус «Мармайта» — это еще не все.

Да и с Мэнди есть свои проблемы. Оказывается, она тоже со странностями, шизанутая не хуже крысы из нужника. Интересно, думается иногда Мику, а может, он сам виноват, может, это он женщин с ума сводит. По статистике две совершенно чокнутые женщины подряд человеку попадаются весьма редко — если, конечно, в нем нет ничего такого, что тянуло бы его к сумасшедшим или доводило нормальных женщин до безумия.

Как бы то ни было, в поведении Мэнди появились вещи, не поддающиеся логическому объяснению и не оставляющие никаких возможностей для спасения бегством. Например, однажды вечером, придя домой с работы, Мик застает ее съежившейся в комок на верхней ступеньке металлической лестницы, ведущей в их спальню. Сидит там скрючившись, голова между колен, раскачивается вперед-назад, словно вот-вот опрокинется и покатится вниз по лестнице, к самому подножию. Сняв плащ, Мик так и остался стоять в коридоре, глядя снизу вверх на Мэнди и не зная, что же ему делать; а та не двигалась с места, только все раскачивалась: вперед-назад, вперед-назад. Он подумал было, может, стоит подняться к ней, поговорить, спросить, зачем она так делает, какой во всем этом смысл, но тут же решил, что лучше не вмешиваться. Либо сама прекратит, либо так и будет сидеть, вперед-назад раскачиваться. Не одно, так другое. В общем, Мик со странным, слегка покалывающим ощущением, как будто за ним наблюдают, проходит в дом, берет себе пива из холодильника «Нефф» и, стоя посреди кухни, нервно пьет и размышляет над происшедшим.

Конечно, через пару часов Мэнди спокойненько спускается по лестнице, молча, как ни в чем не бывало, берет книгу и начинает читать. К тому времени Мик уже успел включить ТВ, так что у него нет прямого повода устраивать расспросы про всякое раскачивание вперед-назад в скрюченном виде, особенно теперь, когда все вроде в порядке — сидит себе, читает.