Орсола миновала мельницу, прошла виллу. Какая-то нервная энергия придавала особую силу ее ногам. Она чувствовала, как ветер порывисто ударяет ее в затылок, а в промежутках затишья слышала шелест тополей. Однако мелькание теней и пыль начали немного утомлять ее зрение, она разгорячилась от ходьбы, а жар ударил ей в голову. В конце концов ей стало не по себе, тогда, побежденная усталостью и жарой, она взобралась на косогор, куда манила ее группа масличных деревьев.

Мимо нее проехало несколько полуобнаженных цыган, с бронзовыми телами и блестящими амулетами на груди, они сидели верхом на своих рыжеватых осликах. Один из них понукал свое животное, колотя его ногами по брюху. У всех в руках были палки, а сбоку свешивались кожаные котомки. Они взглянули на укрывшуюся в тени оливковых деревьев женщину и, смеясь, стали перешептываться.

Орсолу испугали эти страшные глаза, и она, вся дрожа, стояла, пока группа не исчезла из виду. Уныние снова начинало овладевать ею, одиночество стало казаться ей страшным, тем более что в поле чувствовалось приближение дождя и почти зловещая тишина воцарилась в воздухе. Она присела на пень, ветер переменился и резко дул ей в лицо, охлаждая вспотевшее тело, померкшее солнце казалось отражением в отдаленных водах. У подножья олив колыхались бледно-желтые головки цветов.

Новое воспоминание как бы спустилось в душу женщины с вершины деревьев. В тот день церковь была полна благословенных пальм и благоуханий, и она, охваченная ужасом, шла сквозь толпу, опираясь на руку Марчелло… Едва Орсола сосредоточилась на этой картине, как память ее вновь ослабела, все смешалось в неясный сон. Глухие удары сердца и острые приступы тоски задерживали ее дыхание. Ощущение какой-то тупой сонливости теперь придавило ее мозг, как удар тяжелого молота. Она собрала последние силы, слегка отряхнулась и вышла на дорогу.

Сгустившиеся над Майэллой облака приобрели прозрачный и серый цвет воды. А с моря приближались еще более густые полосы, над головой еще синело небо. Уже влажный запах подымался от песка и от всего поля, замершего в ожидании. Неподвижные деревья, казалось, поглощали свет, чернея, высились в подернутом дымкой воздухе и населяли даль неведомыми образами.

Орсола шла дальше, она страшно устала и чувствовала, что силы покидают ее. «Вот, — думала она, — дойду до того дерева и упаду». Но не падала. Справа показались домики Сан-Рокко. Ей встретился какой-то крестьянин.

— Добрый человек, это — Сан-Рокко?

— Да, да, сверните на первый проселок.

Начали с шумом падать крупные капли, затем внезапно пошел сильный дождь, рассекая воздух длинными белыми стрелами, которые отскакивали, ударяясь о землю. Облака пришли в сильное движение, там и сям прорывались лучи света. На мгновение все холмы, пересекаемые полосами дождя, вспыхнули и вновь погасли. Над Майэллой открылась узкая серебряная полоса, похожая на тонкую отточенную шпагу.

Орсола старалась добежать до дуба, видневшегося на расстоянии оружейного выстрела. Дождевые капли били ее по затылку, стекали по спине, хлестали в лицо, платье насквозь промокло. Ей трудно было двигаться по скользкой земле. Она два раза упала и поднялась. Затем, как безумная, начала кричать возле одного домика:

— Помогите! Помогите!

В дверях показалась какая-то женщина и пошла к ней на помощь в сопровождении двух лающих собак.

Орсола дала себя вести, посиневшая, с искаженным лицом, она не в состоянии была произнести ни слова, зубы ее были стиснуты. Лишь спустя некоторое время она пришла в себя. Женщина засыпала ее вопросами. Вдруг, услышав имя Спаконэ, она все вспомнила.

— Ах, где Спаконэ? — спросила она.

— Он в Пополи, милая. Его позвали.

Орсола больше не владела собой: она начала рыдать и рвать на себе волосы.

— Чего вы хотите, милая? Чего хотите? Я — жена его, я здесь вместо него… — бормотала колдунья, всплескивая руками и заставляя ее говорить.

Орсола колебалась одно мгновение, затем рассказала все, закрыв лицо руками и прерывая свой рассказ рыданиями.

— Подождите. У нас имеется средство, но оно стоит пятьдесят сольди, милая, — объявила колдунья своим обычным мягким голосом, произнося слова нараспев.

Орсола развязала узел платочка и дала ей пять маленьких серебряных монет. Затем, немного успокоившись, стала ждать.

Комната была просторная, но низкая. Стены, покрытые местами слоем селитры, казались чешуйчатыми и зеленоватыми. Множество грубо изваянных майоликовых фигурок наполняло пещеру, странной формы утварь и инструменты валялись на столе. Это была какая-то суровая обитель, сохраняемая в монашеской простоте. Жена Спаконэ, стоя у камина, процеживала свой напиток Это была высокая костлявая женщина с белым лицом, изуродованным носом, фиолетовым, как винная ягода, с рыжими волосами, гладкими у висков, и двумя маленькими белесоватыми глазами, ее подбородок, лоб и руки были покрыты татуировкой.

— Готово, милая! Мужайтесь!

Орсола залпом выпила жидкость, и в то же мгновение почувствовала сильную резь в нёбе и в желудке. Она так и замерла с открытым ртом, сжимая живот руками, быстро ударяя о пол ногою. То была первая спазма маточного сокращения.

— Мужайтесь, милая, мужайтесь! — повторяла колдунья, смотря на нее белесоватыми глазами и похлопывая по спине. — Вы успеете дойти до Пескары… Ну! Ну!..

Орсола не могла отвечать: изо рта вырывались лишь вопли. Судороги сжимали ей живот, мускулы гортани коченели, вызывая рвоту. Глаза выскакивали из орбит, как будто ее охватил приступ эпилепсии. Благодаря ослабевшему организму, напиток оказал неожиданно быстрое воздействие. Почти внезапно начались искусственные роды, сопровождающиеся ужасной потерей крови.

— Иисусе! Иисусе! Иисусе! — бормотала взволнованная колдунья, в испуге глядя на судороги бедного тела. — Иисусе, помоги мне!

С ее помощью Орсола пришла в себя. Так как, спустя некоторое время, кровотечение прекратилось, то бедняжка поднялась на ноги и, побуждаемая женщиной, ушла. Она, шатаясь, дошла до главной дороги мертвенно бледная, как будто в теле ее не осталось ни капли крови, она жила лишь надеждой, что худшая опасность миновала.

Было свежо после дождя. Мимо Орсолы потянулись телеги, нагруженные мешками с гипсом, толстые пьяные ломовые извозчики развалились на мешках и курили. Когда Орсола очутилась позади телег, один из них, сидевший на самом конце, закричал:

— Эй, подвезти вас, девочка?

Почти не сопротивляясь, Орсола дала втащить себя сильным рукам мужчины и села на мешки. Она не слышала грубого смеха и циничных слов, перелетавших из одной телеги в другую.

Инстинктивно стиснув колени, чтобы задержать кровотечение, она чувствовала, как постепенно немеют ее ноги, так что частые толчки наезжавшей на кочки телеги причиняли ей едва заметную боль, а запах вонючих трубок чуть-чуть щекотал ее ноздри. Затем начался отдаленный шум в ушах, а в глазах замелькали светящиеся зигзаги. Она несколько раз свалилась бы, если бы ее не поддерживал извозчик, который, видя ее безмолвную кротость, покушался на зверские ласки.

На горизонте показалась озаренная солнцем Пескара.

— Идет процессия, — объявил один из возчиков. Прочие начали хлестать лошадей, дорога огласилась громыханием тяжелых телег, звоном бубенчиков и хлопаньем бича.

Страшная тряска и шум на минуту привели Орсолу в чувство. Один из мужиков обнял ее за талию, почувствовав у своего лица запах вина, она в слепом ужасе начала кричать и метаться, как в кошмаре. Образ Линдоро вдруг всплыл у нее в памяти, и она начала дрожать всем телом. Лишь только телега остановилась, она сползла на землю и, шатаясь, побрела искать какое-нибудь удобное место, где можно было упасть.

Навстречу шли девушки, покрытые белыми покрывалами, они держали в руках разрисованные свечи и пели. Вслед за этим хором ангелов развевались хоругви, хор пел хвалебную песнь в честь только что выпавшего дождя: