Слышится его хриплый и отчаянный голос. Ладзаро загораживает дорогу Миле.

Мила. Алиджи! Алиджи! Да поможет тебе Бог! Воздаст он за тебя!.. Не приходи в отчаяние! Нет у меня силы! Нет силы! Но пока есть во мне дыхание — я твоя! Я за тебя! Верь, Алиджи, придет помощь! Мужайся! Бог тебе поможет!..

Мила стоит, устремив взгляд все в ту же сторону и прислушиваясь к удаляющимся голосам. Короткое молчание. Ладзаро в это время внимательно оглядывает пещеру. Издали доносится пение другой группы пилигримов, идущих по долине.

Ладзаро. Теперь ты видишь, женщина, что хозяин — это я. От меня закон. Осталась ты одна со мной. Настает вечер, а в пещере почти ночь. Не бойся, Мила ди Кодра! Не пугайся моего рубца от раны, он покраснел, потому что меня бьет лихорадка. Подойди же! На мой взгляд, ты похудела. У пастуха, наверное, не было хорошего корма для тебя. А у меня там, на равнине, тебе будет всего вдоволь, если пожелаешь. Потому что Ладзаро ди Роио — голова хоть куда!.. Чего ты туда смотришь? Чего ты ждешь?

Мила. Ничего не жду. Никто не идет.

Она зорко смотрит вдаль в надежде, что Орнелла придет ее спасти. Скрывая это и успокаивая Ладзаро, она пытается обмануть его.

Ладзаро. Ты одна со мной… Не надо меня бояться… Сама теперь видишь?

Мила. Я думаю, Ладзаро ди Роио… Думаю о твоих обещаниях… Я думаю… Но кто мне поручится?..

Ладзаро. Не уходи от меня. Держу я свои обещания, говорю я тебе. Пойди сюда!

Мила. А Кандиа делла Леонесса?

Ладзаро. Горькой слюной смачивает она нить пеньки и прядет.

Мила. Три дочери у тебя в доме и невестка. Не верю я тебе.

Ладзаро. Пойди сюда! Не уходи же! Слушай: вот У меня двадцать дукатов защиты в поясе. Хочешь?

Снимает с себя кожаный пояс и бросает его к ногам женщины.

Держи! Слышишь, как звенят? Там двадцать серебряных дукатов.

Мила. Раньше хочу их видеть, хочу раньше сосчитать их, Ладзаро ди Роио… Возьму ножницы и срежу их.

Ладзаро. Что ты туда смотришь? Ах, лиходейка! Наверное, что-то замыслила ты против меня и хочешь держать меня в страхе.

Он бросается к ней, чтобы ее схватить. Она ускользает от него в полутьме и хочет скрыться за изваянием из древесного ствола.

Мила. Нет, нет, нет! Оставь меня! Оставь меня! Не трогай! Вот идет!.. Идет сюда твоя дочь… Орнелла идет…

Она в отчаянии прислоняется к столу, чтобы защищаться от нападения.

Нет, нет!.. Орнелла! Помоги мне!..

Внезапно у входа в пещеру появляется Алиджи, которому удалось освободиться. Он видит в полутьме борьбу, замечает блестящую сталь топора, оставшегося воткнутым в ствол. Бросается и хватает его, потрясает им, обезумев от гнева и отчаяния.

Алиджи. Ради твоей жизни, оставь ее!

Ладзаро падает, пораженный насмерть. Орнелла, которая вбежала в это время в пещеру, склоняется над телом, упавшим у подножия ангела.

Орнелла. О! Ия развязала тебя! И я развязала тебя!

Внутри дома лежит тело Ладзаро на земле со связкой виноградных лоз под головой, по обычаю. Плакальщицы возле него на коленях. Одна из них начинает плач, а другие хором подхватывают и в это время наклоняются одна к другой, лицом к лицу. Под портиком дома родственницы, среди них Сплендоре и Фаветта. Виенда сидит на камне, ее утешают мать и крестная. Орнелла отдельно от других, одна, под дубом, устремив взгляд вправо на тропинку, вдаль.

Плакальщицы. Господи Иисусе! Принял он страдание. Какой смертью злою умер Ладзаро! Видели, все видели, как от вершины до низу вся гора устрашилась! Видели, все видели, как в небе солнце ясное лицо свое закрыло!

Увы! Увы! О, Ладзаро! Ладзаро! Какой великий плач, все плачут по тебе!

Покой ему дай вечный, Господи!

Орнелла. Вот идет! Идет! Видно черное знамя… Пыльно на дороге. Сестры, сестры! Подумайте о матери, чтобы приготовилась она… Чтобы ее сердце не разорвалось от горести… Скоро придет он. Там, возле поворота, видно черное знамя.

Сплендоре. Дева Милосердная, во имя Сына распятого!.. Ты одна можешь поведать матери… Скажи ее душе!

Иные из женщин выходят из портика и смотрят вдаль.

Анна ди Бова. Нет, это кипарисы на поле Фиуморбо.

Фелавиа Сезара. Это на земле тень от тучи.

Орнелла. Нет, это не кипарис и не тень от тучи, женщины. Я вижу, то не кипарис и не туча, увы! Это знамя злодеяния… Идет он для предсмертного прощенья, чтобы принять от матери чашу утешенья и уйти к Богу. Ах, зачем и мы не умрем, все мы вместе с ним!.. Сестры, сестры!

Сестры оборачиваются к двери дома и смотрят внутрь.

Плакальщицы. О, Господи Иисусе! Лучше бы на нас обрушилась крыша дома этого! Увы! Какая скорбь великая тебе, Кандиа делла Леонесса! Муж твой лежит, простертый на земле, и под головой нет у него подушки, а только связка виноградных лоз положена.

Увы, увы, Ладзаро, Ладзаро! Плач великий о тебе!

Покой ему дай вечный, Господи!

Сплендоре. Иди, Фаветта! Иди ты! Скажи ей… Иди, дотронься до ее плеча, чтобы она обернулась к тебе… Сидит она на камнях очага, и смотрит перед собой, и ресницей не шевельнет, ничего не слышит и не видит. И сама точно из камня… Дева Милосердная! Не отнимай разум у несчастной!.. Пусть она взглянет на нас и по глазам нашим поймет… Нет у меня силы прикоснуться к ней! А кто решится ей все сказать!.. Сестра, пойди к ней и скажи только: «Вот идет».

Фаветта. И у меня нет сил. Ужас меня берет. Я уже не помню, какая была она раньше, не помню, какой был голос у нее прежде, чем нас постигло горе. Поседела она, с каждым часом все белее и белее ее волосы. Кажется, будто она уже не с нами, далеко от нас, будто сидит она уже сто лет там на камне, и так останется еще сто лет, и о нас не вспомнит. Смотри, как сжаты ее губы! Теснее сжаты, чем губы того, кто лежит там, на земле, немой… Как мне заговорить с ней? Я не смею до нее дотронуться, сказать ей: «Вот идет…» А если она покачнется, упадет и разобьется?.. Боюсь я!

Сплендоре. Ах, зачем мы родились, сестра! Зачем родила нас мать! Лучше бы смерть взяла нас всех в охапку и унесла с собой!

Родственницы. О, как жаль вас, дети! Как жаль вас! — Мужайтесь! Бог поддержит вас. — Печальный у вас теперь сбор винограда, но будет радостнее сбор оливок. Надейтесь, дети! — Есть среди вас одна несчастней всех. Вошла она в дом, приняла благословенье хлебом, а наутро проснулась для горькой жизни, не знает радости и умирает Виенда! — Она уже в ином мире. — И она не плачет и не стонет. — Ах, как жалко тела нашего христианского и всей нашей жизни! Горе всем людям, родившимся на свет.