Майя походил по комнате, порой с усмешкой поглядывая на юношу, спрятавшего руки между колен.
— Знаешь ли, ты забавляешь меня тем, что уж как-то слишком хорошо все понимаешь.
— Ты же знаешь, откуда я и где мое начало.
— Знаю. А ты знаешь, что всякий владыка не очень любит, когда кто-то читает его мысли? И что таких умных убивают, чтобы не слишком завладели владыкой?
— Или берегут, потому что владыке нужно дупло, чтобы туда выкричаться?
Майя криво усмехнулся, отвернулся от юноши.
— Ступай. Будешь пока работать в моей личной канцелярии.
…По коридору за спиной затопали торопливые шаги.
— Господин секретарь? Повелитель зовет, — задыхаясь, проговорил гвардеец.
Элвир повернулся так, чтобы не было видно длинного красного рубца на скуле и заплывающий глаз.
«Да если и увидит — что с того? Тано имеет право. Имеет право выкричаться, имеет право дать по морде. Для этого я здесь. А ведь мог бы, — с какой-то злой насмешкой подумал Элвир, — выместить гнев и на ком-то из них. Так что я, можно сказать, защищаю и их, и его. Надо же, я, оказывается, основа всего их Дела. И никто не знает об этой тайной власти…»
Элвир молча пошел за гвардейцем. Он так и думал — надо было переждать, и майя сам его позовет.
Майя шагал по кабинету, заложив руки за спину и не глядя на как ни в чем не бывало занявшего свое место секретаря.
— Больше не смей задавать мне подобных вопросов, — предупредил майя.
— Слушаюсь, повелитель. Но это был не мой вопрос.
— И чей же? — недобро прищурился майя. Воздух тихонько, на пределе слышимости, зазвенел.
— Твой. Иначе ты бы так не разгневался.
— Я сейчас прикажу запороть тебя насмерть, — спокойно, почти легкомысленно сказал майя.
— Тогда я просто умру, — пожал плечами Элвир. — Я же не Бессмертный, меня тогда уже не вернешь приказом, как сейчас.
— Ты думаешь, тебе нет замены? Я не найду другого?
— Несомненно, найдешь. Но его еще надо искать, а я — уже есть. — И он, мягко улыбаясь, посмотрел на майя своими невинными глазами.
Майя сел, подперев подбородок руками.
— Что ты за человек? Я не понимаю тебя и не верю тебе. Впрочем, это все пустое, я в любой момент могу тебя уничтожить… — Майя резко встал. — Ты хочешь втереться ко мне в доверие и навредить мне? Кто тебя сюда прислал? — Он говорил тихо и мягко. Любой от такого тона майя обычно начинал испытывать странное чувство слабости где-то в животе, некоторые даже падали в обморок. — Решили таким необычным способом обдурить меня? Я давно слежу за тобой.
— И ни в чем не можешь меня обвинить, тано. Я не могу тебя разубедить, потому что ты себя уверил в том, что я прячу камень за пазухой. Потому я и не буду тебя разубеждать. У тебя есть способы выяснить правду. Хотелось бы, чтобы я все же после этого остался жив и не изуродован — единственное, о чем прошу.
— Тебя это пугает? — Майя отвернулся к окну.
— Очень. — Голос у него резко осип.
Майя постоял молча, затем зло топнул ногой.
— Меня раздражает твоя наглость, твоя нелогичная, неправильная правдивость! Так не бывает!
— Но я же есть, — все еще сипло ответил Элвир.
— Я все, что хочу, могу с тобой сделать, все, что хочу, — очередной раз повторил почти дрожащим голосом майя.
Элвир молчал. Подтверждать очевидное не было смысла. Он уже начал уставать от этого. Надежда постепенно угасала. Сначала быстро возвыситься — чтобы наткнуться на стену?
— Ты понимаешь?
— Понимаю. Но я попал в ужасное положение — я не могу говорить тебе правду, потому что ты не веришь, а лгать не хочу, потому что ложь ты почуешь. И переубеждать тебя не могу — ты начинаешь гневаться, а твой гнев может убить меня. Я не знаю, что делать, — тихо закончил он.
Майя медленно повернулся к нему с каким-то странным торжеством в глазах.
— Сказать «да», — красиво округлив брови и ласково улыбнувшись, сказал он. — Открыться.
Элвир облегченно вздохнул, встал, чуть пошатнувшись от пережитого страха.
— Я готов.
Теперь он был открыт. Теперь майя мог не сомневаться в нем. Поначалу открывать сознание было больно — чужой, огромный разум врывался туда бесцеремонно, нарочито болезненно, и иногда Элвиру казалось, что вот сейчас он умрет.
Иногда непроизвольно пытался закрыться и получал в лицо жестокую насмешку — значит, врешь, есть что скрывать. Но он должен был доказать. Должен был приучить майя к мысли, что он полностью откровенен и ничего не скрывает. И постепенно вторжения стали все более редкими. Майя поверил — но только ему. Элвир видел это. Другим майя не доверял, хотя и был уверен, что способен пресечь в зародыше любую попытку вольничать в душе или явно.
«Да кто бы вольничал. Каждый получил то, что хотел, разве не так? Все честно. А если кто считает, что его обманули, так сначала надо думать о последствиях, а потом уже говорить „да“. Но все равно — человек всегда почему-то думает, что его обманули. Что ему чего-то недодали или дали не то. Нет, дорогие мои. Каждый получил именно то, чего желал. Но ведь за все надо платить, не так ли? Люди, люди, почему же вы так неблагодарны и себялюбивы? Как обмануть, понимаете ли, врага, так благо, а как платить по счетам — так сразу кричим, что обманули нас, глупеньких. А когда хихикаем в душе над глупым Врагом — тогда мы умненькие?
Даже лучшие из людей таковы. Ничего, придет время совершенства. Оно придет».
— И что будет потом?
Майя резко обернулся. Нет, такого не может быть. Жалкий человечишка, даже не одаренный кольцом, не может читать его, майя, мыслей, ежели он сам того не пожелает. А это бывает, лишь когда он отдает приказы.
— Ты говорил вслух, Повелитель.
— А ты слушал? — нехорошо осклабился майя, по-птичьи склонив голову набок.
— Слушал. Я же все время был здесь, только ты забыл обо мне.
— И что?
— Ты прав, — пожал плечами Элвир. — Человек всегда думает, что ему чего-то недодали. Он никогда не будет удовлетворен. Как и ты.
— То есть? — Майя оперся ладонями на стол, нависая над хрупким светловолосым юношей. — Говори.
Элвир кивнул — будто клюнул, вздохнул, собираясь с силами. Он чувствовал, что сейчас надо быть откровенным до бесстыдства. Это было опасно. Это было страшно. В горле пересохло. Неужели так трудно отдавать свою верность, искреннюю верность, пусть и понимаешь, что избранный путь может оказаться чудовищно неверным?
— Я не знаю другого пути и не хочу, — пробормотал он сам себе. Решился — иди и не оглядывайся. Если сказал «да», то сожалеть поздно. Остается только принимать все что дается, и уверять себя, что это благо. Впрочем, все благое — так относительно… Ты не будешь доволен моими словами, — заговорил он сбивчиво и торопливо, пригвожденный к креслу взглядом майя — насмешливым и страшным, похожим на скальпель лекаря. — Ты строишь совершенное государство. Ты его построишь. В нем будут жить совершенные люди — ты их воспитаешь, ты создашь совершенное общество. И что потом? Ты удовлетворишься и остановишься? Неужто остановишься? Ведь ты, как и Тано, выбрал вечный Путь.
Майя молчал, неотрывно глядя в лицо человеку. Взгляд был непроницаем. Если бы хоть искорка, хоть намек на то, что думает майя, — но взгляд был непроницаем. Человек почувствовал себя совсем маленьким и ничтожным, страх нарастал дикой волной, и он говорил, продолжал говорить, потому что иначе страх стал бы таким, что человек умер бы:
— Ты не хочешь об этом думать, потому что не знаешь… Ты боишься, что достигнешь конечной цели. И тогда Дело твое будет бессмысленно… потому что все кончится. Тебе важна не конечная цель. Тебе важно само действие… Что будет потом, что? Ты сейчас живешь ради этой цели, даже не ради себя, вообще ни для кого, только для цели…
Майя чуть повернул голову и теперь смотрел немного искоса. Свет из окна еле заметно изменил выражение его лица, и оно теперь казалось растерянным. И человек воспрянул духом, говоря все быстрее:
— Ты поставил на людей. Ну, не на катапультное же тупое орочье мясо, это раса слуг. Они тебе не помогут, когда настанет конец. Если он будет… Они все хотят конца — и Тано, чтобы вернуться, и остальные… А ты не хочешь конца. Ты хочешь вечного продолжения. — Он стиснул зубы, собрав все свое мужество, прежде чем продолжить. — Если сбудется все, что предсказано, то Дагор Дагорат будет… И что тогда? На чьей ты будешь стороне? И зачем тогда все твои труды, если все равно будет конец? На что ты надеешься? Или ты что-то знаешь? Конца не будет?