Тогда начальник уезда велел Лу Наню представить его договор с батраком Ню Чэном и, объявив договор фальшивым, порвал его на мелкие куски; затем, подвергнув поэта жестоким пыткам, тут же приговорил его к смертной казни. Наконец, он приказал дать Лу Наню двадцать тяжелых ударов палками, на руки и шею надеть длинную *кангу и заключить в камеру для смертников. Слуги Лу Наня, получив по тридцать палок, были осуждены на три года каторги, но под поручительство их освободили впредь до особого распоряжения. Жена и брат покойного Ню Чэна, свидетели и все привлеченные к делу были отпущены по домам. Гроб с покойником пока оставался на месте.

Затем, составив из всех показаний и свидетельств дело, начальник уезда сопроводил его донесением высшему начальству, указав на неповиновение Лу Наня и на его неуважение к должностным лицам. Никаких убеждений и доводов влиятельных людей начальник уезда не желал даже и слушать. И вот что говорят стихи:

Лу Нань — человек из знатной семьи. Бывало, вскочит у него какой-нибудь прыщик, как уж зовут на помощь врача. Не удивительно, что после таких побоев он долго лежал без сознания. На его счастье, все тюремщики знали, что он богат, поэтому ухаживали за ним и тотчас постарались достать целебную мазь. Жена Лу Наня прислала врача, так что не прошло и месяца, как поэт поправился.

Друзья Лу Наня не забывали о нем и постоянно приходили в тюрьму навещать его. Тюремщики уже давно получили свое, были очень довольны и всех беспрепятственно пропускали к поэту. Цай Сянь был единственным тюремщиком, который старался во всем угождать начальнику уезда и каждый раз бегал докладывать ему о посетителях Лу Наня.

Как-то раз, никого не предупредив, начальник уезда нагрянул в тюрьму, где действительно застал приятелей Лу Наня. Так как все это были люди ученые, влиятельные и известные, Ван Цэнь ничего не посмел им сделать и велел лишь выпроводить их из тюрьмы. Однако он приказал дать двадцать палок Лу Наню и строго наказать всех тюремщиков. Те отлично понимали, что это дело рук Цай Сяня, но им ничего не оставалось, как молчать, стиснув зубы, — связываться с Цай Сянем, своим человеком у начальника уезда, никто, конечно, не решался.

Лу Нань привык жить в высоких и просторных комнатах, носить парчовые одежды, есть отменные блюда. Глаза его любовались стройными деревьями и бамбуками, цветами и травами; слух его услаждали звуки свирелей и флейт; вечером к нему приходили наложницы в пурпурных лазоревых одеяниях, и он то обнимал одну красавицу, то ласкал другую; он жил беззаботно, как небожитель. Теперь он сидел в крохотной каморке, где не поместилась бы и половина его тахты; он видел изо дня в день одних лишь смертников, которые своими свирепыми лицами, руганью и криками напоминали Лу Наню сборище бесов. В ушах непрерывно стоял звон цепей, шум колодок и наручников. С наступлением вечера раздавались окрики ночной тюремной стражи, сопровождаемые ударами в колотушку и в гонг и тягучим монотонным пением стражников. Грусть и тоска наполняли душу поэта. И хотя Лу Нань был вообще человеком веселым и беспечным, но все это невольно навевало на него печальные мысли. Временами он досадовал, что у него нет крыльев, чтобы улететь из тюрьмы. Порою ему так и хотелось топором разнести двери и выпустить всех узников. А при воспоминании о пережитом позоре у Лу Наня волосы на голове вставали дыбом от ярости и гнева.

«Всю свою жизнь я прожил достойным мужем и попался в руки этому преступному подлецу, — рассуждал Лу Нань. — По его милости я здесь. Настанет ли день, когда я смогу вырваться? Но пусть даже вырвусь я отсюда, с каким лицом предстану я перед людьми? Да и зачем мне нужна такая жизнь! Не лучше ли покончить с собой, и все. Нет, так нельзя, нельзя. В древности *Вэнь-ван находился в заключении в Юли, *Чэн Тан сидел в башне Ся, *Сунь Бинь и Сыма Цянь подверглись позорному наказанию. А это все были мудрые, высоконравственные люди. И раз они находили нужным терпеть позор и ждать своего времени, то смею ли я думать о том, чтобы покончить с собой? В конце концов, у меня знакомых полон свет, — продолжал рассуждать Лу Нань, — среди них немало известных ученых, чиновников и видных людей вообще. Неужели они будут сидеть сложа руки и ждать моей гибели? Или, может быть, они не знают, что я жертва возмутительной и жестокой несправедливости? Надо будет подробно написать им обо всем, чтобы они похлопотали перед высшими властями о моем освобождении».

Лу Нань тут же написал несколько писем и через своих слуг разослал их во все концы. Среди друзей, к которым обратился поэт, были и состоящие на службе, были и чиновники в отставке. Получив письма, они были потрясены случившимся. Одни обратились прямо к начальнику уезда, настаивая на смягчении приговора, другие — к высшим властям с просьбой пересмотреть дело Лу Наня. Высшие ведомственные чиновники, зная Лу Наня как одного из талантливейших людей и желая ему помочь, вернули донесения Ван Цэня в уезд, причем дали понять, что семье Лу Наня следовало бы подать жалобу в высшую инстанцию, тогда дело можно было бы передать в другое ведомство на пересмотр. Узнав об этом, Лу Нань ожил. Он тут же велел домашним разослать во все вышестоящие ямэни жалобы на несправедливые действия Ван Цэня, и каждый ямэнь действительно вынес решение о передаче дела Лу Наня в областную судебную управу для пересмотра. Областной судья, который был уже в курсе дела, тем временем успел получить много писем и просьб — и больше всего из уезда, где начальником был Ван Цэнь. Сам Ван Цэнь за несколько дней получил десятки писем с ходатайством об освобождении поэта и просто не знал, как ему быть, а тут еще вернулись его донесения по делу Лу Наня. Ко всему этому через несколько дней из областной судебной управы пришло распоряжение: Лу Наня вместе с материалами дела доставить в область. Начальник уезда понял, что вышестоящие ведомства намерены освободить Лу Наня, и не на шутку испугался.

«До чего изворотлив, негодяй! — возмущался начальник уезда. — Как это он, сидя в тюрьме, сумел связаться с различными учреждениями и все наладить? Если его освободят, он мне не простит. Ладно, раз начал дело, надо его кончать. Худую траву надо рвать с корнем, а то потом бед не оберешься!»

В тот же вечер Ван Цэнь велел Тань Цзуню отправиться в тюрьму и приказать Цай Сяню немедленно заготовить свидетельство о болезни Лу Наня. Ночью поэта должны были вывести в уединенное место и покончить с ним.

Как жаль, что человек такого таланта и эрудиции канет в вечность в глубинах этой тюрьмы! Да!

Но надо немного вернуться и сказать, что в уезде Сюньсянь помощником уездного инспектора по уголовным делам был некий Дун Шэнь из чиновной семьи. Дела он вел энергично, действовал всегда справедливо, мягко, без крайностей. Дун Шэнь никак не мог в душе смириться с лицеприятным решением начальника уезда по делу Лу Наня. Но он был всего-навсего мелким чиновником и не посмел вмешиваться. Каждый раз, когда Дун Шэнь приходил по делам службы в тюрьму, он непременно заходил к Лу Наню побеседовать, так что вскоре между ними завязалась дружба.