— В детстве мы с ним вместе ходили в школу, затем вместе учились в училище, и все мы трое — я, муж и он — почти одного возраста и с детских лет дружны, как братья. Я знала, что мой друг еще не просватан, и поэтому именно его имела в виду. Фамилия его — Вэй, имя — Чжуаньчжи. Он благороден, красив и почти одних лет с вами. Этот брак не унизит вас, и, выйдя за него замуж, вы сразу же станете сановной госпожой.

Выслушав все это и узнав, что речь идет о молодом цзиньши, девушка осталась довольна. Она велела старушке побыть с гостьей, а сама отправилась к дедушке рассказать ему обо всем. Тот, зная, что сватается молодой цзиньши, тоже стал всячески одобрять этот брак.

Вскоре молодая госпожа Цзин вернулась к Цзюньцин и попросила ее сказать Цзычжуну, что все решено. Господин Фу устроил пир в благодарность за сватовство и сам принимал Цзычжуна. А во внутренних покоях Цзин принимала и угощала Цзюньцин. Они очень сошлись, говорили по душам, и радостно закончился их пир.

Они договорились, что Чжуаньчжи должен сначала по всем правилам, как и следует после сговора, поднести подарок, а затем выбрать день и отпраздновать свадьбу.

В свадебную ночь, когда Чжуаньчжи увидел свою жену, у него было такое чувство, словно он обрел небесную фею. Он заговорил о яшмовой подвеске, которую оставила ей Цзюньцин.

— Ведь то был мой обручальный подарок по сговору, — сказал он.

— А как же он очутился у нее? — спросила его жена.

И тогда Чжуаньчжи рассказал ей всю историю, связанную со стрелой и надписью на ней, поведал о том, как Цзычжун подобрал эту стрелу, как эта стрела потом очутилась у него, как он думал, что у Цзюньцин есть сестра, и как подарил ей яшмовую подвеску. Молодые долго смеялись и сошлись на том, что, по-видимому, так было суждено судьбой и вся эта путаница произошла, вероятно, не случайно. На следующий день Чжуаньчжи достал стрелу и показал ее жене.

— Теперь надо бы вернуть эту стрелу, — сказала она мужу.

Тогда Чжуаньчжи написал записку супругам Ду:

Затем он упаковал стрелу, вложил туда записку и отправил Цзычжуну. И только тут, когда Цзычжун стал снова рассматривать стрелу, он обнаружил под известными уже ему строками еле заметную надпись «Фэйэ».

— Что означает «Фэйэ»? — спросил Цзычжун у жены.

— Это мое девичье имя, — сказала она.

— Значит, из-за этой вот надписи Чжуаньчжи и решил, что у тебя есть сестра? Если бы я тогда увидел это имя, ни за что не оставил бы стрелу у него.

— Но если бы всего этого не случилось, то мы не сосватали бы Цзин.

Они рассмеялись, и Цзычжун в ответ тоже написал шутливую записку супругам Вэй:

С тех пор обе семьи дружили домами, и между ними установились такие близкие отношения, как между родными братьями и сестрами.

Оба цзиньши стали помогать Вэнь Цюэ, чтобы с него были сняты возведенные на него обвинения.

Ну а положение вещей на свете известно: разве кто-нибудь откажет ходатайству видных людей? Обвинения отпадали одно за другим, и дело кончилось тем, что Вэнь Цюэ был только отстранен от должности.

Но это уже нисколько не волновало самого Вэнь Цюэ.

Впоследствии Чжуаньчжи и Цзычжун стали видными сановниками, а жены их народили им сыновей и дочерей; дети, в свою очередь, женились и повыходили замуж; и дружба этих двух родов из поколения в поколение не прерывалась.

Вся эта удивительная, необыкновенная история могла случиться только в Сычуани, где так много талантливых девиц. И по сравнению с этим случаем история о том, как Вэньцзюнь в городе Чэнду стояла за стойкой и отпускала вино, а также история с Хуан Чунгу, которая была на службе у министра, выглядят самыми заурядными происшествиями.

И есть стихи, которые могут подтвердить сказанное:

Начну свой рассказ с того, что во времена *нашей династии, в годы правления под *девизом *«Цзя-цзин», на троне восседал мудрый император, ветры и дожди были благосклонны, страна процветала, и народ жил мирно. Но случилось так, что к правлению по недосмотру был допущен коварный царедворец — в результате порядок правления оказался вдруг нарушенным, при дворе воцарились хаос и бесчестье, и вся страна чуть не оказалась ввергнутой в смуту. Кто же он, этот коварный царедворец? Это был человек по фамилии Янь, по имени Сун, по *литературному прозвищу Цзеси, уроженец уезда Фэньи провинции Цзянси. Наладив прежде всего отношения с евнухами, человек этот лестью и предупредительностью, усердным отправлением *даосских обрядов и соблюдением постов, а также умелым составлением поминальных молитв, которые подносил императору, заслужил расположение императора, быстро выдвинулся и достиг знатности. Он держал себя чинно и сдержанно, но за благонравной видимостью скрывалась коварная и жестокая натура. Оклеветав и погубив первого министра Ся Яня, Янь Сун занял его пост и обрел такое влияние и силу, что его сторонились и боялись не только придворные, но и те, кто не служил при дворе. Его сын, Янь Шифань, из *гуаньшэна прямым путем выдвинулся на пост помощника начальника Палаты работ. Своей жестокостью сын превосходил отца, но был он человеком не без способностей, обладал широкими познаниями и прекрасной памятью, отличался расчетливостью и сообразительностью. Поэтому Янь Сун охотно прислушивался к мнению сына, во всех трудных и важных делах всегда советовался с ним, и при дворе их так и называли «большой канцлер» и «малый канцлер». Отец и сын творили зло, находя друг в друге поддержку, прибирали к рукам власть, продавали должности и чины. Честолюбивому чиновнику стоило лишь поднести им крупную взятку, попроситься в приемные сыновья и ученики, чтобы тут же получить повышение и важную должность. Не удивительно, что мелких и подлых людишек возле них всегда было полным-полно, а во всех ведомствах и учреждениях у них имелись верные ставленники и слуги. Ну а тех, кто был настроен против них, неизбежно настигала беда: чуть что не так — били и ссылали, допусти они посерьезней проступок — просто казнили, пощады не было никому. Выступить и сказать правдивое слово решались только люди, готовые во имя справедливости пожертвовать собственной жизнью; и если только человек не был настоящим *Гуань Лунпаном или подлинным *Би Ганем, чрезвычайно преданным императору и отчизне, то он предпочитал смотреть, как дела правления идут прахом, лишь бы не навлечь на себя самого гнев первого министра. В связи со всем этим один безымянный поэт тех времен перефразировал известные детские стихи: