— Тем лучше, тем лучше, если он придет к новой должности не с пустыми руками, — молвил отец Жозеф. — Его ждет много работы, ибо потеря такой тучной и стратегически важной земли, как Чехия, нанесет смертельный удар габсбургской гегемонии в Европе, и следует ожидать, что император будет противиться осуществлению этого проекта всеми оставшимися у него силами, — так же как и Вальдштейн, о котором в кругах посвященных ходят слухи, будто он, представьте, сам точит зубы на чешский трон. Но Пьер, герцог Страмбы, — человек сильный, человек действий и молниеносных решений, и если к благословению, дарованному ему свыше, добавить благословение Вашего Святейшества, да если канцлер Оксеншерна, хотя бы в данное время, сдержит свое обещание, что правительство Швеции не будет ничего менять в планах покойного короля и ни в чем не отступит от его смелых замыслов, да еще если герцог Страмбы получит для почину кое-какую финансовую поддержку от французского правительства, — что до некоторой степени ограничит свободу его решений и сделает его не совсем независимым от французских указаний и пожеланий, — тогда, eh bien [73], не остается на горизонте, parbleu [74], ничего такого, что могло бы помешать успеху его инициативы. Я употребил слова «его инициатива», несмотря на то, что сам он, герцог Страмбы, до сих пор не ведает ничего о том, что его ждет и что готовил для него покойный король. Но когда он это узнает — тут уж все будет зависеть от него самого, от его ловкости, отваги, ума, стойкости и прочих сверхчеловеческих кукановских свойств, в наличии и действенности коих я сам имел честь и удовольствие убедиться — и был изумленным и восторженным свидетелем их проявления; повторяю, тогда уж желаемый успех будет зависеть только от него самого.

Сцепив руки за спиной, папа принялся расхаживать по залу. Смерив несколько раз шагами помещение, он после долгого молчания заявил:

— Что ж, в конце концов не может произойти ничего худшего, чем неудача предприятия, и тогда да Кукана преждевременно постигнет конец всех авантюристов. По метрике он католик, что несомненная выгода, при этом исповедует атеизм, что тоже выгодно, ибо чешские протестанты смогут не принимать слишком уж всерьез католичество своего короля… Вот элегантное решение квадратуры круга, иными словами загадки, как сделать так, чтоб и волк насытился, и овцы были целы. К тому же Пьетро — чех по роду и происхождению, а это — выгода номер три.

— Несомненно, — подхватил капуцин. — Это великая выгода, но также, позволю себе заметить, и большая невыгода, более того, это единственное слабое место в кукановском проекте покойного царственного рыцаря.

— Не понял, — сказал папа. — Но это не важно. Не в первый раз я вас не понимаю, отче, но не обращайте внимания. Я терпелив и восприимчив к учению.

— Попробую обосновать свое утверждение, не слишком испытывая терпение Вашего Святейшества. У трона покойного короля толпилась, а теперь толпится у кресла канцлера-регента, пестрая компания так называемых чешских панов, бежавших с родины после поражения на Белой Горе, и заверяю Ваше Святейшество, люди эти весьма мало симпатичны — долгие годы, проведенные ими на чужбине в пассивности и материальном недостатке, усилили в них низменные склонности, коими они неприятным образом отличались и прежде; по причинам взаимной ревности и эгоистического ослепления они оказались неспособными избрать короля из собственной среды, не желая мириться с тем, чтобы над ними возвысился один из них. Поэтому они и призывали на трон своей страны сомнительных чужеземцев, в том числе самого сомнительного из них, пфальцского курфюрста Фридриха, личность, насквозь зараженную ересью кальвинизма. Ревность эта пылает в сердцах чешских панов до сего дня, и могу себе представить, какой они поднимут гвалт, узнав, что чешским — временным — антикоролем должен стать чешский рыцарь. Неприятно, но ничего не поделаешь, согласие этой группы чешской знати безусловно необходимо для избрания нового короля.

— Пьетро да Кукан не только чешский рыцарь, — возразил папа, — но также и итальянский граф ди Монте-Кьяра, а главное — герцог Страмбы, так что есть надежда, что чешские паны простят ему рождение от чешских родителей.

— A la bonne heur [75], — с облегчением вымолвил отец Жозеф с таким выражением, словно понятия не имел о странностях гражданского состояния Петра и только последние слова папы рассеяли мрак, закрывавший его взор. — Это действительно очень выгодное обстоятельство. Впрочем, предвижу и возражения: ведь остров Монте-Кьяра исчез в морской пучине, а герцогство Страмба утратило самостоятельность и сделалось частью папского государства.

Папа позвонил, и в зал вошел незаменимый секретарь, тот самый красивый кардинал в мантии, препоясанной золотой цепочкой, который служил еще предшественнику папы Урбана VIII и предшественнику его предшественника; заметим в скобках, что со времен папы Павла V красивое лицо кардинала несколько располнело и цепочку на поясе пришлось ему распустить на четыре звенышка.

— Я хочу знать, какой ежегодный доход приносит бывшее герцогство Страмба, — сказал ему папа.

— Я тотчас наведу справки о точных цифрах, надо только в книги заглянуть, — ответил красивый кардинал. — Но предварительно могу в общем информировать, что наивысший доход от Страмбы поступал в кассу апостольского престола во времена герцога Танкреда, когда настоящим хозяином Страмбы был тот capitano di giustizia, которого собственноручно застрелил Пьетро Кукан да Кукан. Затем поступления от Страмбы существенно снизились и не поднялись даже после включения ее в папское государство.

— Благодарю, мне этого довольно, — сказал папа и, когда кардинал удалился, добавил: — Видите, стало уже традицией, что мы доплачиваем за подвиги вашего Пьетро. Но да будет так — когда речь идет об успехе доброго дела, мы готовы на любые жертвы. Пускай же будет по-вашему.

Примерно через неделю после этой беседы в Страмбу прибыл из Рима некий важный господин в сопровождении двух юношей, по виду подмастерьев. Все трое остановились в гостинице «У павлиньего хвоста», что на главной площади, и на другое же утро отправились в герцогский дворец. Весть, что это — архитектор, состоящий на службе у папы, приехавший осмотреть оком специалиста резиденцию герцогов и, если нужно, позаботиться о ремонте, потому что по решению Святого отца Страмба снова станет герцогством и будет подчинена тому же Пьетро да Кукану, который однажды с треском провалился здесь со своим замыслом превратить Страмбу в идеальное государство справедливости, вызвала повсюду сильное волнение. Герцогиня Диана, скромно жившая в своем appartamento на вдовью пенсию, назначенную ей Ватиканом, в обществе единственной старушки, оставшейся от штата придворных дам, и порой принимавшая у себя бывшую знать города, в первую очередь престарелого банкира Тремацци, с которым любила ссориться, упрекая его в скряжничестве, провинциальной мелочности и называя его «мокрой курицей», — так вот, герцогиня Диана, женщина уже немолодая, но со следами былой красоты на вдохновенном лице, поплатилась жизнью за известие о предполагаемом возвращении Петра. Охваченная столь страшной яростью, что у нее отказало сердце, герцогиня еще некоторое время боролась со смертью, бормоча ужасающие проклятия, но наконец все же испустила дух, причем так крепко сжала в кулаки свои руки, некогда будившие зависть у королевы Франции, что отец Луго, управитель Страмбы, призванный к ложу Дианы, не в силах был разжать их. Так была уложена в гроб и похоронена в фамильном склепе герцогиня Диана — не со сложенными на груди руками, как принято, а с кулаками, скрытыми под потертым парчовым покровом (у герцогини не было ни одной не потертой вещи).

Вот что скажем о жалостной кончине вдовствующей герцогини Дианы, женщины прекрасной и очень симпатичной; жизнь ее была так трудна, что если и были у Дианы отрицательные качества, — а у кого их нет? — то следует простить ей и вспоминать о ней только добром.