— Вы уже назвали меня идиотом, болваном, скотом — не этими ли любезностями надеетесь вы повысить мою симпатию к вашей особе до такой степени, что я мгновенно сделаюсь вашим преданным другом и слугой? Видимо, вы больше привыкли рубить головы, чем уговаривать людей медовыми речами. Но хватит болтать. Прошло пять минут с того момента, как должна была взлететь желтая ракета. Ваши союзники за рекой, поди, тревожатся: что случилось? А тут взлетает синяя ракета. Что под этим зашифровано? Понятия не имею. Знаю только — совсем не то, что вы хотели дать понять желтой ракетой.

Он поднес пламя свечи к фитилю.

— Я запрещаю! — крикнул Вальдштейн.

Фитиль загорелся, а герцог, поняв свое бессилие, снова сел в кресло, и на лицо его вернулось обычное выражение всевластного и презрительного равнодушия. Но чуть только огонек подбежал по фитилю к телу ракеты, он рывком наклонился вперед и одним взмахом опрокинул упор — в то самое мгновение, когда внутри ракеты раздался трескуче-шипящий звук, предшествующий взрыву. И Петр вынужден был раздавить ракету каблуком.

Вальдштейн откинулся на спинку кресла с довольным видом.

— Код моих ракет вам, правда, неизвестен, но выбрали вы правильно, — спокойно, уравновешенным тоном сказал он. — Синяя ракета означает: все пропало, нас предали, ничего не предпринимать. Эта позорная синяя ракета была у меня в единственном экземпляре, и вы только что ее уничтожили. Теперь да свершится воля Божия.

— Ладно, да свершится его воля, — согласился Петр и, отстегнув от пояса кортик прямо с ножнами, подвесил к кончику всю связку оставшихся ракет, предварительно туго стянув их шнуром. Вальдштейн даже не пошевелился.

— Что еще за дикая идея? — спросил он.

— Сейчас будет фейерверк, который изрядно запутает ваших людей за рекой, — объяснил Петр, поджигая фитили всех ракет сразу.

— Дурак, дом спалите, — безразличным тоном изрек Вальдштейн, покручивая ус. — Вот и все, чего вы добьетесь.

Ракеты взорвались не одновременно, поэтому связка не сразу сорвалась с кончика кортика, который Петр выставил в окно. Но затем неуклюже, словно раненый нетопырь, связка вылетела, вращаясь и рассыпая разноцветные искры во все стороны, потом повисла над Дунаем, вернее, над одним из островков напротив городских стен, и там упала на землю. Сноп искр, поднявшийся вслед за этим к небу, сменился вдруг яркими языками пламени и треском горящего дерева.

— Ну и достукались, — сказал Вальдштейн. — Предупреждал же я вас, что устроите пожар. А знаете, как в Германии поступают с поджигателями? Их сжигают.

— Пять раз избегал я смерти, которую вы подстраивали мне, — возразил Петр, пристегивая кортик к поясу. — Может, избегу и костра.

— Пять раз? Неужто? — удивился Вальдштейн и принялся считать по пальцам. — Герберт — раз…

— Герберт — это та горилла? — осведомился Петр.

— Ну да, мой телохранитель. Вы его так отделали, что он уже никогда не придет в себя. Затем две мои пули, что промахнулись, — это два и три. Джузеппе — четыре, моя попытка пырнуть вас кинжалом — пять… Да, Кукань, вы парень не промах. Однако не воображайте, что вы бессмертны. Кстати, как вам удалось уйти от Джузеппе и его людей? Он подавал мне сигнал, что вы убиты.

— А вот этого я вам не открою, не то используете мне во зло.

— Хотел бы я знать, как я, по вашему бесстыдному выражению, человек слабый и беспомощный, мог бы еще что-то там использовать вам во зло?

С этими словами герцог молниеносным движением поднял с полу кинжал и ударил Петра в грудь. Клинок наткнулся на кольчугу, которую Петр носил под кафтаном, и обломился. Петр даже не покачнулся, только сказал:

— Это уже шестая попытка.

— Надеюсь, вы не обиделись, — ухмыльнулся Вальдштейн.

— Ничего вы не надеетесь, вам ведь совершенно безразлично, что я думаю, — отпарировал Петр — Теперь вы понимаете, почему я не хотел открыть, как я ушел от вашего прекрасного Джузеппе. Если б я сказал вам, что ношу кольчугу, вы ткнули бы меня в живот. Ваши наемники выстрелили мне в грудь, и у меня перехватило дыхание. А когда они бросили меня в реку, я очнулся. И поплыл по течению, пока не увидел.

— …наполовину обвалившийся вал, — подхватил Вальдштейн. — На северо-восточной границе города.

— Откуда вы знаете? — удивился Петр.

— Из некоего замечательного доклада о состоянии наших укреплений. К тому же вы заметили, что на том берегу Дуная взлетела красная ракета, за которой последовала зеленая, пушенная из моего окна. Вы поняли, что это сигналы, которыми я обмениваюсь со своими людьми за Дунаем, перелезли через вал, поспешили к дому Кеплера, и вот вы здесь, наглый, настырный клоп. Так ведь?

— Восхищаюсь догадливостью вашего высочества, — заметил Петр, — правда, с оговоркой, что трудно представить, как бы события могли развернуться иначе.

— Ну, хорошо — и что же дальше? Дальше-то что? Вы помешали мне выпустить желтую ракету, но это ваш единственный успех. Теперь вы торчите здесь и не знаете как быть. Или собираетесь стоять тут всю ночь, до завтра, до одиннадцати часов, когда Альбрехту Вальдштейну будет вынесен окончательный приговор? В данный момент вы, правда, связали меня по рукам и ногам, но ведь и я вас связал: если я не могу двинуться отсюда, то и вы сделать этого не можете. Но вы одиноки, вашей сказочке о настоящем и мнимом Вальдштейне не верит даже мой злейший враг, отец Жозеф; а мои сторонники всюду, куда ни глянь. Через четверть, самое позднее через полчаса они начнут сходиться сюда для заключительного совещания. Прежде чем догорит эта свеча, в доме будет полно моих приверженцев. И что же, мокрая вы курица — это я говорю буквально, вы действительно мокры, — что вы сможете против них? Что, по-вашему, произойдет?

— А ничего, — ответил Петр. — До сих пор вся моя жизнь была сплошной большой импровизацией.

— И несомненно, успешной. То-то вы и зашли так далеко и забрались так высоко. Послушайте, Кукань, бросьте вы все да переходите ко мне. Вы обладаете мужеством, здоровьем, силой — и умом. Слишком жалко расходовать все это на тщетные и заранее обреченные авантюры, как, например, на борьбу против Альбрехта Вальдштейна. Еще несколько часов, и я стану самым могущественным владыкой Германии, а тем самым и Европы. Вы теперь сами видите, что ваши приватные любительские попытки преградить мне путь — смешны. Помогите мне, вместо того чтобы вредить мне и надоедать. Под моей охраной и под моим руководством перед вами откроются такие перспективы, какие вам и не снились.

— Нечто подобное говорил мне папа, посылая против вас.

— И тут же вас отозвал, — заметил Вальдштейн. — Не забывайте, я знаю, о чем вы беседовали с отцом Жозефом в монастырском садике.

Петр выглянул из окна.

— Вы сказали, ваши сообщники начнут собираться через четверть часа?

— Да, я так сказал, — ответ Вальдштейна звучал несколько вопросительно.

— По-моему, они уже собираются, только они почему-то больше похожи на стражников.

Внизу сильно застучали в домовую дверь. Затем с лестницы донеслись возбужденные голоса, и минутой позже кто-то нажал ручку двери, ведущей в каморку.

— Простите, что помешал, господин, но тут пришли люди из ратуши, — послышался из-за двери голос астролога Сени, голос робкий, старческий, и тотчас его заглушил стук в дверь и грубый полицейский окрик:

— Открывайте! Немедленно открыть!

Петр отодвинул засов, и в мансарду, с пистолетом в руке, вошел начальник городской стражи, сопровождаемый тремя вооруженными стражниками.

— Вы пускали ракеты из окна! — заявил он.

— Это не запрещено, — возразил Петр.

— Нет, если это не причиняет ущерба частной собственности, — сказал начальник. — Но ваши ракеты подожгли склад тряпья на Верхнем Верде. Сдайте оружие и предъявите документы.

Петр отдал начальнику стражи свой кортик и вынул из кармана дорожный паспорт, пропитанный водой.

— Тьфу, черт, — выругался начальник, пытаясь разобрать расплывшиеся буквы. — А кто этот второй господин?