Из голоса Стросса исчезла резкость, он почти умолял.

— Однако население нельзя сократить демократическим путем. Вы сами знаете. Дело не в половом влечении, современная медицина давно и полностью решила проблему контроля рождаемости. Дело в национализме. Каждая этническая группа хочет, чтоб прежде сократились другие, и я с этим согласен. Я хочу, чтоб возобладала моя, наша этническая группа. Чтобы Землю унаследовали избранные, то есть такие, как мы. Мы — настоящие люди, а орды полуобезьян сдерживают наше развитие, тянут к погибели. Мы в любом случае обречены; почему не спасти хотя бы себя?

— Нет, — твердо отвечал Дженнингс. — Ни одно сообщество не вправе объявить себя солью Землю. Ваши пять миллионов, лишенные изменчивости и многообразия, вымрут от скуки — и поделом.

— Эмоциональная чепуха, Дженнингс. Вы сами себе не верите. Просто вас оболванили наши так называемые гуманисты. Послушайте, Устройство — это то, чего нам не хватало. Пусть мы не сумеем разобраться в его работе, построить такие же. Достанет и одного. Мы сможем воздействовать на сознание ключевых политических фигур и, мало-помалу, внушить миру наши воззрения. У нас есть организация. Вы должны это знать, раз прочли мои мысли. У нас твердые убеждения и разветвленная структура — самая мощная в мире. Все больше людей вливается в наши ряды. Присоединяйтесь и вы! Вы сами сказали, что этот инструмент — ключ; но не просто к новому знанию. Это ключ к окончательному разрешению человеческих проблем. Будьте с нами! Будьте с нами!

Он говорил с жаром, какого Дженнингс в нем прежде не замечал.

Стросс положил руку на Устройство, оно мигнуло и сразу погасло.

Дженнингс печально улыбнулся. Он понимал, что за этим кроется. Стросс нарочно распалял себя, чтобы включить Устройство, но так и не сумел.

— Оно вас не слушает, — сказал Дженнингс, — и виной тому ваша сверхчеловеческая выдержка. Вы даже сорваться не можете, ведь так? — Он дрожащими руками коснулся Устройства, и оно снова засветилось.

— Тогда вы будете им управлять. Вы спасете человечество.

— Никогда! — Дженнингс задыхался от обуревающих его чувств. —Я немедленно отправлю отчет.

— Нет. — Стросс схватил со стола нож. — Имейте в виду — острый.

— Не остроумно, — произнес Дженнингс, даже в такую минуту заметив каламбур. — Я вижу, чего вы добиваетесь Заполучив Устройство, вы внушите всем, будто меня никогда не существовало. Вы приведете Ультра к победе.

Стросс кивнул:

— Вы верно читаете мои мысли.

— Ничего у вас не выйдет, — проговорил Дженнингс, — покуда Устройство у меня. — Он мысленно приказал Строссу не шевелиться.

Стросс зашатался. Рука с ножом дрожала, он не мог сделать и шага.

Оба вспотели.

Стросс выговорил сквозь зубы:

— Вы не... сможете... держать его... весь день.

Ощущение было очень четкое, но Дженнингс не знал,

можно ли описать его словами. Ему казалось, что он держит бьющегося, скользкого, неимоверно сильного зверя. Главное было — сосредоточиться на мысли о неподвижности.

Дженнингс впервые пользовался Устройством, у него не было ни навыка, ни знаний. Попробуйте впервые взять шпагу и сражаться с ловкостью мушкетера.

— Вот именно, — сказал Стросс, читая его мысли, и с трудом шагнул вперед.

Дженнингс знал, что ему не совладать с безумной решимостью Стросса. Они оба это знали. Но оставался глиссер. Дженнингсу надо было бежать. С Устройством.

Однако Дженнингс не мог ничего утаить. Стросс прочел его мысли и шагнул наперерез.

Дженнингс удвоил усилия. Не неподвижность, но обморок. Спать, Стросс, спать, думал он в отчаянии. Спать!

У Стросса подогнулись колени, глаза закрылись.

Дженнингс метнулся вперед. Сердце колотилось. Если бы чем-нибудь ударить, вырвать нож...

Однако за этими мыслями он отвлекся от своей сосредоточенности на сне. В то же мгновение Стросс ухватил его за щиколотку и дернул.

Дженнингс упал. Стросс не колебался. Блеснул нож, Дженнингс почувствовал острую боль, в глазах потемнело от страха и отчаяния.

От такого прилива чувств мигавшее до той поры Устройство вспыхнуло красным. Стросс молча разжал пальцы, из его мозга рвалась сумятица отчаяния и страха.

Стросс рухнул, лицо его страшно исказилось.

Дженнингс неуверенно встал и попятился. Он не смел думать ни о чем, кроме Стросса и его обморока. Любая попытка ответных действий потребовала бы слишком больших умственных усилий, тех самых бестолковых усилий, которые он не мог направить в нужное русло.

Он пятился к глиссеру. Там должен быть скафандр... бинты...

Глиссер не годился для дальнего перелета. И Дженнингс, в его теперешнем состоянии — тоже. Повязка на правом боку намокла, кровь хлюпала в скафандре.

Преследования не было видно, но Дженнингс понимал, что рано или поздно Стросс его догонит. Корабль гораздо мощнее глиссера, а его детекторы различат оставленный ионными двигателями заряженный след.

Дженнингс лихорадочно вызывал станцию Луна, но радио не отвечало, и он бросил безуспешные попытки. Позывные только быстрее наведут Стросса на след.

Дотянуть до станции Луна? Нет, Стросс догонит раньше. Или смерть наступит в полете, глиссер разобьется. Ему не долететь. Надо спрятать Устройство, а уж потом взять курс на станцию.

Устройство...

Может быть, он не прав. Может быть, Устройство погубит человеческий род, но оно — бесценно. Уничтожить его? Единственное свидетельство внеземного разума? В нем заключена разгадка передовой технологии, оно служило орудием высочайшей науки. Как ни велика опасность, ценность... потенциальная ценность...

Нет, надо спрятать так, чтоб Устройство нашли — но не Ультра, а просвещенные умеренные из правительства...

Глиссер остановился у северного внутреннего края кратера. Дженнингс знал, что это за кратер. Он спрячет Устройство здесь. Если не удастся достичь станции Луна или передать сообщение, он хотя бы улетит от места, где закопает Устройство — улетит далеко, чтоб тело не навело на след. И еще: надо оставить какое-то указание, ключ для будущих поисков.

Он дивился ясности своих мыслей. Может быть, Устройство, которое он по-прежнему держит в руках, стимулирует работу мозга, подсказывает идеальный шифр? Или это бред умирающего, который никто не разберет?

Карл Дженнингс понимал, что умирает. У него оставалось несколько часов и дело, которое надо закончить.

X. Сетон Дейвенпорт из Американского отдела Земного бюро расследований машинально потер звездочку шрама на левой щеке.

— Я прекрасно знаю, сэр, как опасны Ультра.

Начальник отдела М. Т. Эшли пристально глядел на Дейвенпорта. Худое лицо собралось неодобрительными морщинами. Он снова бросил курить, и сейчас, вытащив пластинку жевательной резинки, смял ее и с отвращением сунул в рот. С годами он стал еще раздражительнее, его короткие сивые усы топорщились, когда он тер их костяшками пальцев.

— Вы не знаете, насколько они опасны. Их мало, но они сильны среди имеющих власть, а те, куда ни кинь, всегда склонны почитать себя избранными. Никто не знает, сколько их и кто они.

— Даже в Бюро?

— Бюро пока держится. Но и мы, кстати, не без того. Вот вы?

Дейвенпорт нахмурился:

— Я не Ультра.

— Я не говорю, что вы состоите в организации, — сказал Эшли. — Я спросил, вполне ли вы свободны от предрассудков? Не размышляли вы о том, что творится с Землей в последние два столетия? Не приходило вам в голову, что умеренное снижение численности пошло бы ей на пользу? Не думается вам порой, что хорошо бы избавиться от безмозглых, бесчувственных, неспособных? Мне, черт возьми, думается.

Да, я ловил себя на подобных мыслях. Но считать что-либо желательным еще не значит возрождать Третий Рейх в масштабах планеты.

Путь от желания к действию не так велик, как вам кажется. Убедите себя, что цель достаточно важна, опасность достаточно велика, и средства не покажутся вам такими уж чудовищными. Ладно, теперь, когда в Стамбуле уладилось, я введу вас в курс следующего дела. Стамбульское по сравнению с ним — безобидный пустяк. Вы знали агента Феррана?