— Здесь так шумно! — сказала Эмили. — Мне уже нравится.

— Твоей маме тоже здесь нравилось. Насколько я знаю, там в скалах есть маленький грот, где собирались Розы Мэллари. И правили пляжем все лето. — Джулия закинула за плечо пляжную сумку и повела Эмили к спуску на пляж.

На пляже было так много народу, что им приходилось идти гуськом. Джулия постоянно оглядывалась — проверяла, не отстала ли Эмили. Та шла улыбаясь. Один раз замешкалась, чтобы снять босоножки, но быстро догнала Джулию.

Они выбрали место на полпути между дощатым тротуаром и озером. На этой стороне озера над берегом стояли дома — большие дома со стеклянными стенами, выходящими на сверкающую синюю воду. Пока Джулия расстилала на песке полотенца, Эмили огляделась вокруг, прикрывая глаза от яркого солнца.

— Вы с Савьером договорились здесь встретиться?

— Нет. А почему ты спросила? — Джулия сняла белые шорты, под которыми оказались красные плавки бикини. Но почему-то не стала снимать полупрозрачную рубашку с длинными рукавами, хотя под рубашкой был верх купальника.

— Потому что он идет сюда.

Джулия обернулась и увидела, что Савьер действительно идет к ним. Савьер всегда выделялся, в любом окружении. Но сейчас, на желтом песчаном пляже под ярким солнцем, он буквально излучал золотое сияние. Король Солнце.

— Он такой милый, — мечтательно проговорила Эмили. — Как только я его увидела, я сразу же поняла, что у него будет такой акцент. Даже не знаю почему.

— Есть люди, о которых сразу понятно, что они южане. Еще до того, как они скажут хоть слово. — Джулия с Эмили смотрели на Савьера как завороженные. Словно и вправду не могли отвести взгляд. — Смотришь на них, и сразу думаешь о чем-то хорошем… о пикниках на природе, о бенгальских огнях. Мужчины-южане всегда открывают дверь перед женщиной, никогда не повышают голос и всегда держатся за свою гордость, не взирая ни на что. Но с ними надо быть настороже. И не верить всему, что они говорят. Они могут заставить тебя поверить во что угодно, потому что умеют так это сказать, что нельзя не поверить.

— Как так? — с интересом спросила Эмили.

— Надеюсь, ты никогда не узнаешь.

— А с вами так говорили?

— Да, — тихо ответила Джулия.

Савьер подошел совсем близко и встал рядом с их полотенцами, расстеленными на песке.

— Привет, барышни.

— Привет, Савьер, — сказала Эмили, усаживаясь на полотенце.

Джулия тоже села и убрала в сумку свои белые шорты.

— Что ты здесь делаешь?

— Не знаю, Джулия, — сказал Савьер. — На медведей охочусь?

Она посмотрела на него, прищурившись.

— Это такой эвфемизм?

Он ничего не ответил, просто уселся на ее полотенце у ее ног. Джулия увидела свое отражение в его темных зеркальных очках и поняла, что он на нее смотрит. Что он делает? С чего вдруг такая фамильярность? Восемнадцать лет молчания, пока ее не было в Мэллаби, плюс полтора года холодного безразличия с ее стороны — более чем достаточно, чтобы отбить у него желание садиться на ее пляжное полотенце, буквально в нескольких дюймах от ее голых ног.

И все-таки вот он сидит.

И все потому, что она сдуру сказала Стелле, что печет торты из-за него.

Дура, дура, дура.

— Сестра приехала в гости на выходные, — сказал он. — Они с дочкой остановились в нашем летнем доме на озере. Я пришел их проведать.

— То есть это никак не связано с тем, что я тебе говорила, что в субботу хочу свозить Эмили на озеро? — скептически спросила она.

— Это было бы слишком просто, да?

— Для тебя все просто, Савьер.

— Не все. — Прежде чем Джулия успела ответить, он указал подбородком куда-то поверх ее плеча. — А это моя племянница. Ингрид! — позвал он.

Джулия с Эмили оглянулись и увидели красивую рыжеволосую девушку-подростка, которая направлялась к ним. Джулия смутно припоминала, что у старшей сестры Савьера были рыжие волосы.

— Это Джулия Уинтерсон, — сказал он племяннице.

Ингрид улыбнулась.

— Я вас узнала по розовой пряди. Иногда я вас вижу в городе, когда мы с мамой сюда приезжаем, — сказала она. — Кстати, вам очень идет.

— Спасибо, — сказала Джулия. — Это Эмили. Она недавно сюда переехала.

— Там у грота ребята устроили пикник. Пригласили меня. Я только сначала спрошу у мамы. Эмили, хочешь пойти со мной? — спросила Ингрид.

Эмили тупо уставилась на нее.

— А что там такое?

— В каком смысле?

— Это какой-то клуб?

— Это просто пикник. Вроде как вечеринка, но днем. — Ингрид вопросительно посмотрела на Эмили. — Ладно, я сейчас вернусь.

Она пошла прочь. Эмили растерянно смотрела ей вслед.

— Зачем все так усложнять? — сказала Джулия, со смехом похлопав Эмили по руке. — Надо было просто сказать: «Да, я бы очень хотела пойти».

— Вот так, смотри, — сказал Савьер. — Джулия, пойдешь со мной на свидание в понедельник?

— Да, я бы очень хотела пойти! — подыграла ему Джулия. — Видишь? Ничего сложного. И потом, это просто вечеринка. Ты что, никогда не ходила на вечеринки в своей старой школе?

— Ну, я помогала маме организовывать вечеринки. В основном благотворительные мероприятия. И у некоторых из общественных клубов у нас в школе были свои вечеринки в конце учебного года.

— Ты в какую школу ходила?

— В школу для девочек Роксли. Мама была одной из учредительниц этой школы. Там поощряли общественную активность и волонтерскую деятельность. Волонтерство входило в учебный план.

Вот опять указание на то, что Далси сделала в жизни немало хорошего. Эмили что-то такое упоминала в их первую встречу: о Далси и ее общественной деятельности. Как бы ни было трудно в это поверить, кажется, после отъезда из Мэллаби Далси очень изменилась.

— Ну, это обычная вечеринка. Без всякой причины. Просто ради веселья.

Эмили посмотрела на нее с сомнением.

Джулия вновь рассмеялась.

— Все будет хорошо. Когда захочешь уйти домой, я буду здесь и тебя отвезу. Тебя никто не неволит.

Ингрид уже вернулась.

— Ну что, Эмили? Ты идешь?

Эмили поднялась, изобразила вымученную улыбку (во всяком случае, Джулии показалось, что она была вымученной) и ушла вместе с Ингрид.

— Кто бы мог подумать, что Далси воспитает такую скромную дочь? — сказал Савьер.

— Да, она очень хорошая девочка.

— И ты хорошо с ней общаешься. И нет, меня это не удивляет.

Джулия смущенно пожала плечами. Она вдруг очень остро осознала, что осталась с Савьером наедине и теперь ей не удастся уклониться от разговора. Она знала, о чем он хочет с ней поговорить.

— Я подумала, ей нужен кто-то, к кому она могла бы обращаться, пока окончательно здесь не устроится. Я помню, как это непросто — быть подростком. И, поверь мне, я очень рада, что для меня все это уже в прошлом.

Савьер молча смотрел на нее. Ей хотелось, чтобы он снял очки. Ей не нравилось видеть свое отражение в зеркальных стеклах. Она была слишком растерянной и смущенной.

Наверное, это было вполне естественно: ощущать напряжение и неловкость, когда он рядом. Твои сверстники навсегда остаются хранителями твоих конфузов и сожалений. В этом и заключается одна из величайших несправедливостей жизни: ты преодолеваешь все подростковые комплексы, живешь своей жизнью, считаешь себя состоявшейся и счастливой, но как только ты видишь кого-то, с кем когда-то училась в школе, ты мгновенно становишься той, кем была тогда, а не той, кто ты сейчас.

Когда рядом был Савьер, она становилась той, прежней Джулией — потерянной и несчастной дочерью человека, который не окончил старшую школу и зарабатывал себе на жизнь приготовлением барбекю. Хотя Савьер ни разу не сделал ничего такого, что заставило бы ее ощущать себя именно так. Она могла бы во многом его обвинить, но только не в этом. Просто так получалось. По-другому и быть не могло.

— Почему ты не снимаешь рубашку? — наконец спросил он.

— Даже не сомневаюсь, что ты говоришь так всем женщинам. — Он ничего не ответил, и она добавила. — Ты знаешь почему.