Лектору хлопал один-единственный человек — Джон Д. Джон-младший. Блад, растекшийся по креслу, сказал сонным голосом:

— В зеленой юности я допустил слабость и прослушал курс лекций по биологии. В те дни было модно стращать юнцов ересью антропоморфизма — приписывания животным человеческих мыслей и чувств. Теперь Бурш проповедует нам противоположную ересь — что нельзя приписывать человеку мысли и чувства, которых нет у крыс. Как сказал бы один мой любимый писатель, приверженцы школы Бурша заменили антропоморфное представление о крысе крысоморфным представлением о человеке. Остается удивляться, что крысы не отращивают бакенбарды.

— Непочтительность доктора Блада, — откликнулся Бурш с похвальной сдержанностью, — указывает на то, что в ранней юности на него действовали в основном отрицательные стимулы.

— Мне нравился кнут и не устраивал пряник, — заявил Блад. — Как тут быть?

— Непредсказуемость человеческой натуры! — хихикнул Уиндхем. Бурш молча пожал плечами, на чем дискуссия, ко всеобщему облегчению, прекратилась.

В обеденный перерыв в деревне испытывали недавно установленную систему оповещения о воздушной тревоге. Коренное население Шнеердорфа сомневалось в полезности этой системы, полагая, что на них вряд ли сбросят бомбу — разве что сподобятся конкуренты из соседней деревни Шнеерберг, говорящие на чуждом, отвратительном для шнеердорфского уха диалекте; на счастье, бомб в их арсенале не было. Кроме того, колокола на местной церкви отличались звучностью, и их звон при пожаре долетал до самых отдаленных ферм. Плюс к тому в каждом хуторе имелась симпатичная каланча, на которой тоже можно было поднять трезвон, если церковным колоколам вдруг настанет kaputt. Тем не менее, мудрые власти распорядились, чтобы в каждом населенном пункте была сирена, что и было выполнено путем установки сирены на пожарной каланче — за счет денег налогоплательщиков, разумеется По случаю учений бойцы добровольной пожарной команды нарядились в свою славную форму с галунами Наряднее остальных смотрелись герр Пфарре, деревенский бургомистр, усач Густав из Конгресс-центра и некоторые другие начальники. Великан-бургомистр трудился в деревне кузнецом и отличался слабоумием; руководить деревней его выбрали как последнего кузнеца в округе, смекнув, что он будет еще одной туристической достопримечательностью.

Завыванию сирены внимала небольшая кучка людей на главной площади. Когда вой кончился, из громкоговорителя зазвучала сентиментальная песенка с припевом “Auf Wiedersehn”, обращенном к туристам в последнем отъезжающем автобусе. Площадь опустела. Местное население, привыкшее к толпам чужаков, почувствовало себя брошенным.

Нико и Клэр, вышедшие прогуляться, подошли к Густаву и осведомились о последних новостях по радио.

— Новости очень плохие! — откликнулся Густав жизнерадостно. — Туристскому сезону kaputt. — Ощущая себя привилегированным деятелем пожарной команды в мундире, он презрительно поглядывал на односельчан, хозяев пансионов.

— А в Азии? — спросила Клэр. Густав пожал плечами.

— Терке плохо. Стреляют!

Соловьевы устроились на пустой террасе кафе на площади и заказали вино с двумя порциями Wurstl. Горчица казалась на солнце жидким золотом. Соловьевы впервые пренебрегли трапезой в Конгресс-центре.

— Не буду тебя успокаивать, — сказала Клэр. — Утреннее заседание было неудачным.

— Всей конференции kaputt, — сказал Нико.

— Остаются еще доклады Тони и Валенти, — напомнила Клэр. — А также общая дискуссия.

— Заранее знаю, что это будет: обычный лепет слепцов. Удивительно другое: мне почему-то все равно!

— Мне тоже, — сказала Клэр, поднимая рюмку. — За крыс Бурша!

Они вдруг почувствовали себя отпускниками. Местное население называло это Galgenhumor.

Выступление Тони тоже не очень удалось. Его невинность, сочетающаяся с дерзостью, могла бы очаровать Харриет и Блада, но на остальных произвела неважное впечатление.

Тони еще не открыл рта, а Бурш уже поднял руку и потребовал от него объяснений, что вообще представляет собой его Орден, о котором лично Бурш никогда ничего не слышал.

Тони с радостью пустился в объяснения. Орден копертинианцев назван так в честь святого Иосифа Копертино — мужественного святого, жившего в семнадцатом веке и совершавшего неподражаемые деяния левитации практически одновременно с провозглашением Исааком Ньютоном закона всемирного тяготения. При решении папской курией вопроса о его канонизации роль “адвоката дьявола” исполнял кардинал Ламбертини, позднее ставший папой Бенедиктом XIV, известный как “король философов”. Ламбертини прославился также как эксперт-скептик, разоблачавший всяческие чудеса.

Это всего лишь первый шаг. Но и он доказывает, что в один прекрасный день сознание полностью подчинит своему контролю механизм под названием “тело”.

— Переходите ко второму шагу, — поторопила его Харриет. — И, пожалуйста, без картезианских измышлений.

— Второй шаг всем вам хорошо известен, но вы привыкли относиться к этому, как к игрушке, а мы нашли ей более достойное применение. Речь идет об управлении собственными мозговыми импульсами. Новые штучки, выброшенные на рынок в начале 70-х годов, демонстрировали человеку альфа-волны, излучаемые его мозгом. Среди различных типов волн, излучаемых мозгов, медленные альфа-волны с частотой примерно десять импульсов в секунду давно известны как показатель умственного покоя. Когда человек занят напряженной умственной деятельностью — например, математическими вычислениями, — альфа-ритм сменяется частыми сбивчивыми волнами; когда задача решена, ритм снова становится плавным. Йоги, дзен-буддисты и другие мастера созерцания научились увеличивать количество альфа-излучения. Новые игрушки действуют по принципу электроэнцефаллографа, с той разницей, что настроены на прием только альфа-волн, преобразуемых в “бип-бип” динамика. Нескольких часов тренировки достаточно, чтобы научиться повышать процент альфа-волн…

— …и погружаться в созерцательный транс? — спросил Бурш.

— И погружаться в созерцательный транс, — подтвердил Тони.

— Почему бы не принять немножко ЛСД и не забыть про все приборчики?

— Потому что мы преследуем противоположные цели. Нас не интересует наркологическое отключение.

— А что вас интересует?

— Истоки Нила, — с готовностью ответил Тони.

— Лев издал рев, — одобрил Блад.

— Детские шалости! — отмахнулся Бурш. — Когда мы доберемся до левитации?

— Пока что мы добрались только до Омдурмана, — сказал Тони. — То есть до псевдолевитации, продемонстрированной в конце шестидесятых годов коллегой доктора Валенти Греем Уолтером из Бристоля. Два электрода на голове, телевизионный экран, кнопка. При нажатии на кнопку на экране появляется что-нибудь заманчивое. Перед нажатием кнопки мозг излучает характерную “волну намерения” — всплеск напряжения порядка двадцати микровольт. Электроды подают этот всплеск на усилитель, тот включает ток, телевизор включается — за долю секунды ДО того, как испытуемый нажмет на кнопку. Выясняется, что давить на кнопку нет нужды — достаточно пожелать картинку, чтобы она появилась. Потом испытуемый обучается выключать картинку волевым актом… По-моему, это отчасти приближает нас к истокам Нила. Уолтер сообщает, что двое взрослых добровольцев были так воодушевлены открывшейся в них способностью управлять усилием мысли картинками на экране, что даже напустили в штаны…

Фон Хальдер взъерошил себе гриву в знак протеста, потом вскинул руку.

— Где же тут магия? Электроды, сеть… Чистая механика!

— Совершенно верно, — ответил за Тони Нико, — за исключением пожелания, производящего волну.

Далее начинается механика. Перед этим — никакой механики.

— Вы правильно уловили, куда я клоню, — молвил Тони. — Можете считать сам эксперимент просто трюком, метафорой. Провода заменяют нервы, кнопка — мышцы, которые в нормальных условиях осуществляют волю. Но в нормальных условиях мы считаем очевидным, что воля приводит в действие нервы и мышцы, то есть от нас ускользает магия процесса. Механическая метафора Уолтера ставит все на свои места. Неудивительно, что у испытуемых не выдерживает мочевой пузырь. Перед ними внезапно предстает голая загадка — власть сознания над материей.