Джеральд (смеется). Вы как будто бы люди порядочные, скромные, благовоспитанные…

Берлинг . Мы тоже так считаем…

Джеральд . Так что если это единственное препятствие, то, по–моему, вы, сэр, вполне можете принять мои поздравления сейчас.

Берлинг . Нет–нет, не могу. И никому пока не рассказывайте.

Джеральд . Даже моей матери? Ведь ей было бы так приятно услышать…

Берлинг . Ну что ж, можете намекнуть вашей матушке, когда она вернется. И пообещайте ей, что мы постараемся не попадать ни в какие истории в ближайшую пару месяцев.

Оба смеются. Входит Эрик.

Эрик . Над чем это вы? Анекдоты рассказываете?

Берлинг . Нет. Хочешь еще рюмочку портвейна?

Эрик (садится). Да, не откажусь. (Берет графин и наливает себе.) Мама просит, чтобы мы не слишком долго задерживались. Но, по–моему, это не следует принимать всерьез. Когда я уходил, они снова обсуждали туалеты. Можно подумать, что до свадьбы у девушек вообще нет никаких туалетов. Женщины просто помешаны на нарядах.

Берлинг . Да, но не забывай, сынок, что для женщин наряды значат совсем не то, что для нас. Для них это больше, чем просто одежда, даже больше, чем средство стать красивее, — а что–то вроде символа престижа, способа утвердить свое женское достоинство.

Джеральд . Верно, верно.

Эрик (оживленно). Да, помню… (Не договаривает.)

Берлинг . Ну и что же ты помнишь?

Эрик (в замешательстве). Нет, ничего.

Берлинг . Ничего?

Джеральд (подшучивая). По–моему, это звучит немного подозрительно.

Берлинг (принимает тот же тон). Да, прямо не знаешь, на какие проделки способны теперь некоторые юнцы. Что ж, у них больше карманных денег и больше досуга, чем было у меня в возрасте Эрика. В те времена нас заставляли много трудиться, а на расходы давали гроши. Впрочем, даже тогда нам иной раз удавалось улизнуть из–под надзора и поразвлечься.

Джеральд . Не сомневаюсь.

Берлинг (серьезным тоном). Но дело вот в чем. Я не собираюсь снова обращаться к вам, молодые люди, с наставлениями. Однако именно теперь, когда вам стало куда легче жить, многие из вас, похоже, не понимают, что человек должен сам пробивать себе дорогу, сам заботиться о себе — ну и, конечно, о своей семье, когда он ею обзаведется, — и, пока он поступает так, ничего особенно дурного с ним случиться не может. А послушать или почитать некоторых нынешних умников — получается так, что каждый обязан заботиться обо всех на свете, словно все мы живем роем, как пчелы в улье, — «сообщество людей» и разный прочий вздор. Но вы, молодые люди, поверьте уж мне на слово, ведь я прошел хорошую, трудную жизненную школу: человек должен заниматься только своими делами, заботиться о себе и близких и не…

Резкий звонок в парадную дверь. Берлинг смолкает и прислушивается.

Эрик . Кто–то звонит с парадного хода.

Берлинг . Эдна откроет. Джеральд, выпейте еще рюмочку портвейна, а потом присоединимся к дамам. Это избавит вас от дальнейших моих добрых советов.

Эрик . Да, отец, сегодня ты на советы не скупишься.

Берлинг . Такой уж сегодня день, особенный. Вот я на радостях и решил в кои–то веки поделиться с вами моим опытом.

Входит Эдна.

Эдна . Простите, сэр, там пришел инспектор.

Берлинг . Инспектор? Какой такой инспектор?

Эдна . Полицейский инспектор. Говорит, его зовут — инспектор Гул.

Берлинг . Не знаю такого. Он что, хочет меня видеть?

Эдна . Да, сэр. Говорит, по важному делу.

Берлинг . Ну что ж, Эдна, проводите его сюда. И включите верхний свет.

Эдна включает свет и выходит.

Я ведь все еще заседаю в суде. Наверное, это по поводу какого–нибудь ордера.

Джеральд (беспечно). Ну конечно. Если только не но поводу Эрика — вдруг он выкинул какой–нибудь номер? (С заговорщическим видом кивает Берлингу.) Что было бы сейчас совсем некстати, правда?

Берлинг (подхватывает шутку). Еще бы!

Эрик (задет за живое, резко). Послушайте, о чем это вы?

Джеральд (беспечно). Да так, продолжаем разговор, которым вели перед вашим возвращением. Это всего лишь шутка.

Эрик (все еще уязвленный). По–моему, не очень смешная.

Берлинг (резко, пристально глядя на Эрика). Что с тобой?

Эрик (с вызовом). Ничего!

Эдна (открывая дверь, объявляет). Инспектор Гул.

Входит и н с п е к т о р, а Эдна удаляется, закрыв за собой дверь. Инспектор не обязательно должен быть крупным, рослым человеком, но он с первого взгляда производит впечатление цельности, основательности и решительности. Это мужчина пятидесяти с лишним лет, в неброском темном костюме, какие носили в то время. Он говорит точно, веско, тщательно подбирая слова; у него есть обескураживающее обыкновение сверлить взглядом своего собеседника, прежде чем начать говорить.

Инспектор . Мистер Берлинг?

Берлинг . Да. Садитесь, инспектор.

Инспектор (садится). Спасибо, сэр.

Берлинг . Выпейте рюмочку портвейна — или, может быть, немного виски?

Инспектор . Нет, спасибо, мистер Берлинг. Я при исполнении служебных обязанностей.

Берлинг . Вы здесь недавно, правда?

Инспектор . Да, сэр. Только что переведен.

Берлинг . Так я и подумал. Ведь я тут много лет был старшим советником муниципалитета, а два года назад — лорд–мэром, к тому же до сих пор заседаю в суде. Так что все полицейские в Брамли знакомы мне в лицо. А вас я, по–моему, раньше не видел.

Инспектор . Совершенно верно.

Берлинг . Итак, чем могу служить? Какая–нибудь загвоздка с ордером?

Инспектор . Нет, мистер Берлинг.

Берлинг (помолчав, с ноткой нетерпения). Ну а что же тогда вам нужно?

Инспектор . Мне нужны кое–какие сведения, мистер Берлинг, если позволите. Два часа назад в городской больнице умерла молодая женщина. Ее доставили туда сегодня днем уже при смерти: она выпила большое количество какого–то концентрированного дезинфицирующего раствора. Конечно, выжгла себе все внутренности.

Эрик (непроизвольно). О боже!

Инспектор . Да, она ужасно мучилась перед смертью. В больнице сделали все, чтобы спасти ее, но она скончалась. Самоубийство, конечно.

Берлинг (довольно нетерпеливо). Да–да. Ужасная история. Только я не совсем понимаю, инспектор, зачем вам понадобилось являться сюда и…

Инспектор (перебивая, внушительно). Я побывал в комнате, где она жила, и обнаружил там письмо и что–то вроде дневника. Как и многие другие молодые женщины, которым случается попасть в какую–нибудь неприятную передрягу, она была вынуждена менять — притом не раз — свое имя и фамилию. Но первоначальное, и настоящее, ее имя — Ева Смит.

Берлинг (задумчиво). Ева Смит?

Инспектор . Вы помните ее, мистер Берлинг?

Берлинг (медленно). Нет… Кажется, я где–то слыхал это имя… Ева Смит. Однако оно мне ничего не говорит. И я не понимаю, какое отношение это может иметь ко мне?

Инспектор . В свое время она работала на вашей фабрике.

Берлинг . Ах вот оно что! Так имейте в виду, что у нас работают сотни молодых женщин, причем их состав постоянно меняется.

Инспектор . Эта молодая женщина, Ева Смит, была довольно незаурядна. В комнате, где она жила, я нашел ее фотографию. Взгляните, может быть, фото поможет нам вспомнить ее? (Достает из кармана фотографию размером в почтовую открытку и подходит к Берлингу.) Джеральд и Эрик встают, чтобы тоже взглянуть на фотографию, но инспектор преграждает им путь. Оба неприятно удивлены этим. Берлинг пристально — узнавая — всматривается в фотографию, после чего инспектор снова прячет ее в карман.

Джеральд (не без раздражения). Инспектор, почему вы не показали фотографию девушки мне? У вас есть на то особая причина?

Инспектор (спокойно, пристально глядя на него). Может быть, и есть.

Эрик . Надо полагать, это и ко мне относится?

Инспектор . Да.

Джеральд . Представить себе не могу, что за причина.

Эрик . Я тоже.

Берлинг . Признаться, инспектор, я разделяю их недоумение.

Инспектор . Таков уж мой метод работы — в каждый момент я занимаюсь только одним человеком и одной линией расследования. Не то получится путаница.