Ягуар бросил на солдата такой взгляд, как будто хотел проникнуть в его сокровенные помыслы.

— Вы очень смелы, — сказал он драгуну, — но, на мой взгляд, вы взялись за рискованное дело. Я с вами не знаком и вижу вас впервые. Согласитесь, этого недостаточно для того, чтобы — простите меня за откровенность — воспользоваться вашей изменой. Кто поручится мне за вашу верность? Если я дам вам спокойно удалиться, что мне послужит порукой в том, что вы меня не предадите?

— Во-первых, моя личная выгода: если вы при моем содействии овладеете грузом, вы заплатите мне пятьсот золотых.

— Это недорого. Еще одно замечание.

— Говорите, ваша милость.

— У меня нет никакого доказательства того, что вам не обещали вдвое больше за мою голову.

— О-о! — отрицательно покачал головой драгун.

— Да ведь бывали еще более удивительные вещи! Когда дело касается моей головы, то я бываю крайне осторожен. Поэтому я вас предупреждаю, что, если у вас не найдется лучших гарантий, наша сделка не состоится.

— Это будет большой потерей для нас.

— Я отлично понимаю, но тут уж ваша вина, а не моя. Прежде чем меня разыскивать, вам надо было хорошенько обо всем подумать.

— Значит, вы не можете положиться на мои слова?

— Ни в коем случае.

— Но ведь надо же хоть что-нибудь решить! — нетерпеливо вскричал солдат.

— Вполне присоединяюсь к вашему желанию.

— Вы подтверждаете свое обещание дать мне пятьсот золотых?

— Да, если вы мне поможете овладеть караваном.

— Верно ли это?

— Я вам обещаю.

— Этого для меня довольно, я знаю, что вы не изменяете своему слову.

Затем солдат расстегнул свой форменный китель, достал мешочек, который висел у него на шее на стальной цепочке, и показал его капитану.

— Знаете ли вы, что это такое? — спросил он Ягуара.

— Разумеется, — отвечал тот с набожным видом, — это мощи.

— Благословенные самим папой, о чем можно судить по этому свидетельству.

— Это правда.

Драгун снял мешочек с шеи, положил его в руки молодого человека, а затем, скрестив большие пальцы обеих рук, твердым и громким голосом сказал:

— Я, Грегорио Фельпа, даю на этих мощах клятву в том, что в точности исполню все статьи договора, заключенного мною сейчас с благородным капитаном Ягуаром. Если я нарушу свою клятву, то навсегда лишу себя надежды оказаться в раю и обрекаю себя на вечные муки. А теперь, — добавил он, — возьмите себе на хранение эти драгоценные мощи. Вы отдадите их мне при встрече.

Ягуар молча надел мешочек себе на шею.

В человеческом сердце таится странное противоречие, необъяснимая аномалия. Эти люди, индейцы, остающиеся язычниками, несмотря на принятое ими крещение, лишь внешне соблюдают обряды нашей религии, тайком придерживаясь языческих верований. Зато они живо верят в мощи и амулеты: у них у всех на шее надеты небольшие мешочки, и эти негодные развратные люди, для которых нет ничего святого, вся жизнь которых проходит в обманах и предательстве, питают столь большое уважение к этим мощам, что нельзя указать примера нарушения клятвы, если она была дана на этих предметах.

Пусть досужий читатель сам попытается объяснить это странное явление, мы же ограничимся простым подтверждением факта.

После того как солдат произнес клятву, подозрения Ягуара немедленно рассеялись и сменились полным доверием.

Беседа вышла из официального русла, в котором велась до сих пор, солдат уселся на бизоньем черепе, и все трое дружески заговорили о том, как избежать ошибок. План, предложенный солдатом, отличался простотой и легкостью исполнения, обеспечивавшими его успех, поэтому в основных чертах он был принят, и обсуждение коснулось только подробностей.

Наконец, уже довольно поздно, три собеседника разошлись, чтобы хоть немного отдохнуть после тревог истекшего дня и набраться сил для предстоящих трудов.

Грегорио Фельпа спал так крепко, что казался мертвым.

Часа за два до восхода солнца Ягуар наклонился к спящему и разбудил его. Солдат тотчас же встал, быстро протер глаза, а через пять минут выглядел таким свежим и бодрым, как будто спал целые сутки.

— Пора отправляться, — вполголоса сказал ему Ягуар. — Джон Дэвис уже взнуздал и оседлал вашу лошадь.

Они вышли из палатки. Действительно, американец держал лошадь драгуна под уздцы. Грегорио Фельпа в один миг без помощи стремян очутился в седле, показывая, что он вполне отдохнул.

— Особенно советую вам, — заметил Ягуар, — следить за своими словами и действиями — вам предстоит иметь дело с очень доблестным офицером, известным во всей армии своей проницательностью.

— Положитесь на меня, капитан. Con mil demonios! Игра стоит свеч!

— Еще одно слово.

— Я слушаю.

— Устройте дело так, чтобы достигнуть ущелья только с наступлением ночи. Мрак поможет усилить неожиданность нападения. А теперь до свидания! Желаю вам полного успеха!

— И вам тоже.

Ягуар и американец проводили драгуна до часовых, чтобы познакомить его с ними, так как те могли выстрелить в него, обманутые его военной формой.

Затем, когда солдат уехал из лагеря, оба товарища долго следили за ним, пока наконец силуэт всадника совершенно не исчез вдали.

— Гм! — промолвил Джон Дэвис. — Вот кого можно назвать отъявленным негодяем. Он хитрее опоссума. By God! Какой гнусный мерзавец!

— Э-э! Мой друг, — небрежно ответил Ягуар. — Люди такого закала нужны, без них нам нечего было бы делать.

— Это верно. Они необходимы, как чума или проказа. Но все равно, я повторяю еще раз: из всей коллекции негодяев, которых я встречал в своей жизни, это самый великолепный экземпляр!

Спустя несколько минут пограничные бродяги снялись с бивака и сели на коней, чтобы двинуться в поход к ущелью, где была назначена встреча с Грегорио Фельпа, ординарцем генерала Рубио, оказавшего ему такое доверие.

Ягуар прекрасно справился с делом. Изменник, взявшийся быть проводником каравана, так искусно выполнил свою роль, что мексиканцы буквально попали в осиное гнездо, выбраться из которого было очень трудно, почти невозможно. Придя в минутное замешательство при виде падения своего командира, лошадь которого была поражена насмерть в самом начале сражения, они повиновались голосу капитана, который, с большим усилием поднявшись на ноги, приказал им сгруппироваться вокруг вьючных животных, нагруженных деньгами, и, составив каре, храбро защищать груз, вверенный их охране.

Конвой, бывший под командой Мелендеса, несмотря на свою малочисленность, состоял из старых, испытанных солдат, привыкших к партизанской войне. Для них критическое положение, в которое они попали, было не в диковинку.

Драгуны спешились и, бросив свои длинные пики, не способные принести никакой пользы в той битве, которая им предстояла, взялись за карабины. Приложившись к прикладам, они спокойно ждали приказания открыть огонь по кустарникам.

Капитан Мелендес с одного взгляда оценил поле битвы. Оно не представляло никаких почти выгод защищающимся. Справа и слева обрывистые спуски, занятые врагами; в тылу многочисленная шайка пограничных бродяг, притаившихся за деревьями и успевших, точно чудом, преградить путь и отрезать отступление. Прямо перед собой капитан увидел бездонную пропасть шириной почти в двадцать метров.

Всякая надежда выпутаться из этой переделки целыми и невредимыми была, по-видимому, отнята у мексиканцев — и не столько из-за многочисленности врагов, окружавших их со всех сторон, сколько из-за неудобства занятой позиции. Однако после более внимательного осмотра местности глаза капитана сверкнули, и на устах появилась мрачная улыбка.

Драгуны давно знали своего командира, верили в него. Поэтому, заметив, что на его устах мелькнула улыбка, они приободрились. Капитан улыбался — значит, в нем жила надежда на спасение.

Правда, во всем отряде не было ни одного человека, который бы мог сказать, в чем она состояла.