Принято говорить, что подобные секунды опасности кажутся | вечностью. Я не могу сказать, сколько секунд продолжалось наше барахтанье в воде, но мне оно показалось страшно продолжительным. Вместе с мыслями о спасении и гибели в голове промелькнули другие. Передо мною пронеслись картины нашего путешествия: гибель Баева, Архиреева, четырех человек пешеходов, Нильсена и Луняева со Шпаковским и вот — последние мы с Контрадом. После этого можно поставить «точку», если бы кто-нибудь вздумал рассказать о нас. Очень хорошо помню, что нечто в этом роде промелькнуло в голове, но сейчас же был и ответ на эту мысль: «А кто же узнает про нашу гибель? Никто»… Сознание возмущалось, протестовало против гибели. В этот момент мои ноги попали на ноги Контрада, мы вытолкнули друг друга из мешка, сбросили малицы, а в следующее мгновение уже стояли на подводной «подошве» айсберга, по грудь в воде. Кругом плавали малицы, сапоги, шапки и прочие предметы, которые мы поспешно ловили и швыряли на льдину. Малицы были так тяжелы от воды, что мы должны были поднимать каждую вдвоем, а одеяло так и не поймали, оно утонуло. Мы стояли на льду в одних носках, и ноги почти теряли чувствительность. Мы дрожали и от холода и от волнения. Зуб на зуб не попадал. Еще стоя в воде, я напрасно ломал себе голову, что же теперь делать? Ведь мы замерзнем.
Как бы в ответ на этот вопрос, с вершины льдины полетел в воду каяк, который или сдуло ветром или пол ним подломился лед. Не упади каяк или упади не так счастливо, — прорвись об острый, разъеденный водою лед, — я думаю, мы пропали бы на этой льдине, плывшей в море. Завернувшись в мокрые малицы, не имея провизии, дрожащие от холода, мы напрасно старались бы согреться, а потом уже вряд ли хватило решимости что-либо предпринять.
Но теперь мы знали, что делать. Побросали в каяк мокрые принадлежности туалета, выжали носки и куртки, надели их опять, разрубили нарту, и, взяв несколько кусков с собой, а остатки бросив в воду, сели в каяк и давай грести. О, с каким остервенением мы гребли! Не так заботясь о быстроте хода, как о том, чтобы хотя немного согреться, мы гребли до изнеможения, и только это, я думаю, спасло нас.
Туман рассеялся, и острова были видны. Ближайшим был остров Белль. Теперь до него было километров двенадцать или пятнадцать, но холодный встречный ветер сильно задерживал ход. Ноги и колени коченели от холода, так как им мы не могли дать никакой работы, а прикрыть было нечем. Через шесть часов нам удалось подойти к острову Белль. Первым делом принялись мы, как сумасшедшие, бегать по льду, стараясь согреть закоченевшие ноги; если бы кто-нибудь увидел нас в эту минуту, то без сомнения принял бы за бесноватых, — до того была дика эта пляска. Но согреться не удалось, так как место было совершенно открытое. Тогда мы, насколько возможно, выжали малицы и надели на себя, чтобы хоть немного защититься от пронизывающего ветра. Развели огонь, на что употребили дерево от нарты, лыжи, бинты из аптеки, словом все, что только могло гореть. На наше счастье около кромки льда летало и плавало много нырков. Нам удалось убить несколько штук; через час мы уже пили горячий бульон и с жадностью ели горячих нырков. Как будто стало легче. Я забрался с головой в мокрую малицу и, все еще трясясь от озноба, то дремля, то пробуждаясь, просидел у ропака до утра. Контрад же, кажется, так и не отдыхал; он продолжал «греться», бегая и приплясывая на льду. Снаружи малица на ветре немного просыхала, но внутри ничуть, от нее только пар валил. Утром погода стала лучше: проглянуло солнце, ветер затих совершенно, и море успокоилось».
Мыс Флора
Итак, из десяти спутников с Альбановым остался один. Партия растерялась почти у самой цели. Приключение на айсберге было последним испытанием. Следующий же день принес разительную перемену в положении. Запись 11 июля была занесена Альбановым в дневник уже на мысе Флора острова Нордбрук.
В маленьком теплом домике топится чугунная печь, жарко, но тем не менее я дрожу от озноба. У Контрада отморожены пальцы, и только сейчас я окончил делать ему перевязку.
Пищи у нас теперь довольно всякой. На тарелке лежат сухари, галеты двух сортов. Из галет, если их умеючи распарить, получается хлеб, настоящий белый хлеб. Но запишу все по порядку.
Девятого утром мы отправились к мысу Флора, от которого там неожиданно были отброшены в прошлый раз. Погода и теперь была прекрасная, тихая, солнечная, но мы уже больше не доверяли ей. Обогнув лед, окружавший остров Белль, мы поднялись по пролив Мирса вдоль льда до оконечности острова Мабелль, и только тогда начали пересекать пролив. Каяк с Луняевым и Шпаковским пропал. На том каяке была наша единственная винтовка, все патроны и некоторые документы. У нас же осталась двустволка и сорок патронов, из которых было десять пульных. Этих запасов нам, конечно, хватило бы ненадолго, и потому по прибытии на мыс Флора предстояло позаботиться об устройстве лука, стрел, различных капканов и силков.
Теперь, переплывая пролив на каяке, мы с опасением посматривали по сторонам, не покажется ли где-нибудь морж. С двустволкой, хотя бы заряженной пулей; плохо воевать с этим чудовищем. Подвигались мы медленно, хотя гребли старательно, и погода была очень хороша. Часов в девять утра мы были уже недалеко от острова и со вниманием всматривались в берега, стараясь найти хоть какой-нибудь признак жилья. От напряженного рассматривания нам иногда казалось, что мы видим на берегу дом, но, по мере приближения, мы убеждались, что это большой камень'. Я думаю, Колумб при высадке на открытую им землю волновался меньше, чем мы. Шутка ли: сегодня без одного дня три месяца, как мы идем к этой земле. И вот этот долгожданный, желанный мыс Флора у нас под ногами. Но вот беда, наши ноги подогнулись, и мы должны были лечь. Никогда еще не чувствовали мы такой слабости в ногах, как сейчас, когда мы почти достигли своей цели. Неужели именно теперь-то и подкараулила болезнь, и нас ждет судьба Архиреева и Нильсена?
Но и помимо того мы чувствовали себя скверно; только любопытство еще поддерживало нас. Мы легли на спины и начали усиленно дрыгать ногами, растирая их, потом прыгать, держась за вытащенный каяк, и минут через десять — пятнадцать такой гимнастики ногам стало лучше. Взяли двустволку с биноклем и пошли на поиски жилища Джексона.
Местность представляла собою громадную площадь, постепенно террасами поднимающуюся от берега к северу, где она была ограничена сплошной стеной идущих параллельно берегу высоких утесов. Площадь была волниста и поворачивала немного влево, так что не всю ее было видно. За стеной утесов на север спускался ледник, должно быть, во всю ширину острова: Он был виден, когда мы подходили на каяке, но с юго-запада его не было видно, так что весь остров производил очень приятное впечатление обилием земли.
Со скал с шумом сбегала вода, образуя во многих местах водопады, и по террасам изливалась в море многочисленными ручьями. Почва еще не просохла, было много грязи и воды. Местами площадь пересекали широкие и глубокие овраги, по дну их шумели потоки. На скалах птиц было видимо-невидимо, и непрерывный шум их положительно оглушал. Между камнями бегали маленькие серые птички, похожие на куликов.
Мы торопливо, поминутно спотыкаясь о камни, а иногда еще «запинаясь» больными ногами, шли вдоль берега на восток и жадно всматривались вперед. За поворотом показалось что-то в роде постройки, но скоро она опять скрылась за холмом. Пройдя еще триста метров, мы увидели, что за этим холмом как будто возвышается шест. Не могло быть сомнения, что мы подходим к самому интересному месту.
Но вот показался дом — настоящий бревенчатый дом с почти плоской крышей на один скат и с трубой. Да, это уже не развалины, а целый дом. Увидели еще дом и еще постройку — и были уже уверены, что здесь, если не город, то порядочный поселок, так как мы за дома впопыхах принимали и все большие камни. Мы были так заняты рассматриванием этого поселка, что не обращали внимания на ближайшие предметы. Вдруг, метрах в шестидесяти, около глубокого оврага мы увидели большой промысловый бот норвежского типа. Он был в полном порядке и лежал килем кверху. Рядом были сложены различные принадлежности — весла, решетки и прочее. Бежим дальше к самому большому дому, ожидая увидеть людей. Если бы мы их сейчас увидали, то, право, не удивились бы, так как мы серьезно вообразили себя в каком-нибудь промысловом поселке, о. существовании которого не знали. Мы не обращали внимания на то, в каком состоянии эти уже близкие теперь дома. Они казались нам новыми, может быть обитаемыми. Возможно, что сейчас откроется дверь, мы услышим незнакомый голос и увидим какого-нибудь норвежца или англичанина с трубкой в зубах.
