— Эй, — говорю я, — я подпишу твою петицию.

— Спасибо, — говорит она, протягивая мне ручку.

Я подписываю петицию и иду вниз по Пятой Авеню. Скрываясь в толпе людей, я думаю о том, чтобы моя мама сказала о моем пребывании в Нью-Йорке. Может быть, она наблюдает за мной, убеждается, что забавная рыжеволосая девушка нашла мою сумку?

Моя мама тоже была феминисткой. В конце концов, она бы гордилась мной, что я подписала петицию

— Ты здесь! — кричит Лил. — Я боялась, что ты опаздываешь.

— Нет, — я говорю, тяжело дыша, присоединяясь к ней на тротуаре перед новой школы.

Поход в центре города был намного дальше, чем я ожидала, и мои ноги уже устали.

Но я увидела много интересных вещей по пути: каток в Рокфеллер — Центра. Публичная Библиотека Нью-Йорка. Lord & Taylor. То, что называется Зданием Игрушек. — Я получила свою сумку, — сказала я, держа ее вверх.

— Кэрри была ограблена в первый час в Нью-Йорке, — Лил идет к милому парню с ярко — голубыми глазами и волнистыми черными волосами.

Он пожимает плечами. — Это ничего не значит. Мой автомобиль был разбит здесь на вторую ночь . Они разбили окно и украли радио.

— У тебя есть автомобиль? — Удивляюсь я. Пегги сказала нам, что ни у кого нету автомобилей в Нью-Йорке. Все должны ходить пешком или сесть на автобус или ездить на метро.

— Райан из Массачусетса, — говорит Лил, как будто это объясняет это. — Он тоже в нашем классе.

Я протянула руку. — Кэрри Брэдшоу.

— Райан Макканн, — представился он глупо улыбаясь, однако взгляд его был таким серьезным, что казалось он подсчитывает в уме результаты соревнований.

— Что ты думаешь о нашем профессоре, Викторе Грине?

— Я думаю, что он необыкновенный, — быстро отвечает Лил. — Он тот, кого я считаю настоящим мастером своего дела.

— Он может быть и мастер, но определенно лицемер , — отвечает Райан, подстёгивая её.

— Вы едва его знаете, — говорит Лил , в ярости.

— Подождите минутку. Вы, ребята, встречали его? — спросила я.

— На прошлой неделе, — отвечает обычным тоном Райан, — у нас были собрания. У тебя не было?

— Я не знала, что у нас должно было быть собрание, — Я замялась. — Как это случилось? Разве я уже опоздала?

Лил дает Райану посмотреть. — Не у всех были собрания. Только если ты собирался в Нью-Йорк пораньше. Неважно уже.

— Эй, ребята, вы хотите пойти на вечеринку?

Мы оборачиваемся. Парень с улыбкой Чеширского кота держит несколько открыток.

— Это в Пак — билдинг. Вечером в среду. Вход бесплатный, если вы будете там раньше 10 часов.

— Спасибо, говорит Райан с нетерпением, как тот парень, который дал открытки и ушел прочь.

— Ты знаешь его? — спрашивает Лил.

— Я никогда его раньше не видел. Но это круто, не так ли? — говорит Райан. — Где еще к нам подойдет незнакомец, чтобы пригласить на вечеринку?

— Наряду с тысячей других незнакомцев, — добавляет Лил.

— Только в Нью-Йорке, ребятки, — говорит Райан.

Мы направляемся внутрь, а я изучаю открытку. На ней изображен улыбающийся каменный купидон. Снизу написаны слова: “ЛЮБОВЬ. СЕКС. МОДА”. Я сворачиваю открытку и кладу ее в сумку.

                         Глава 4

Райан не шутил. Виктор Грин странный. Во-первых, он сутулится, и это придает ему такой потерянный вид.      Создается впечатление, что однажды он упал с неба и так и не смог обрести себя здесь, на земле. Во-вторых, он носит усы. Над верхней губой они густые, но по бокам жалко свисают, придавая лицу грустное выражение. И он поглаживает свои усы так, словно это, какое-то домашнее животное.

— Кэрри Брэдшоу? — он спросил, изучая список.

Я подняла руку. — Это я.

— Я. — Он исправил. — Одна из многих вещей, которые вы выучите в этой программе — это приведённая грамматика. Вы поймете, что это улучшает вашу манеру говорить.

Я краснею. Я в классе всего пять минут и уже произвела плохое впечатление.

Райан поймал мой взгляд и подмигнул, как бы намекая: "А я тебе говорил".

— А, вот и Лил. — Виктор Грин кивает, поглаживая свои усики. — Все ли знакомы с мисс Элизабет Ватерс? Она одна из самых многообещающих писательниц. Я уверен, что мы еще многое от нее услышим.

Если бы Виктор Грин сказал что-нибудь этакое обо мне, я бы волновалась, что все в классе меня возненавидят. Но Лил не такая. Она спокойно приняла похвалу Виктора, как будто привыкла, что ее таланты всегда восхваляются.

В эту секунду я ей даже завидую. Я стараюсь уверить себя, что все в этом классе талантливы. Ведь иначе они бы не были здесь, верно? Включая меня. Может быть, Виктор Грин просто не знает, насколько я талантлива? Пока не знает.

— Вот так вот работает эта программа.

Виктор Грин ёрзает, как будто он что — то потерял и не может вспомнить что.

       — Тема на это лето — дом и семья. — В последующие 8 недель вы напишите 4 коротких истории, или роман, или 6 поэм, изучая эти темы. Каждую неделю я буду выбирать три или четыре работы для чтения вслух. Далее мы их обсудим. Есть вопросы?

Рука, принадлежащая худому парню в очках и с гривой светлых волос, взметнулась вверх. Несмотря на его сходство с пеликаном, он все равно решил произвести впечатление, будто думает, что он лучше остальных в этом классе.

— Насколько длинными должны быть эти короткие истории?

Виктор Грин трогает свои усики. — Настолько, чтобы хватило рассказать историю.

— Так это значит две страницы? — спрашивает девушка с угловатым лицом и рыжеватыми глазами.

На ней задом наперед надета бейсбольная кепка, из-под которой видна шикарная копна черных волос, а на шее множество ожерелий из бисера.

— Если вы сможете рассказать целую историю в пятистах словах то, пожалуйста, — ответил Виктор Грин мрачно.

Девушка довольно кивает.

       — Просто мой отец — художник. И он говорит, что...

Виктор вздыхает. — Мы все знаем кто твой отец, Рэйнбоу.

Минуточку, Рэинбоу? Это что за имя такое? И кто этот художник, ее отец, которого все знают?

Я сижу, сзади сложа руки. Парень с длинным носом и светлыми волосами ловит взгляд Рэйнбоу и кивает, двигая свой стул немного ближе к ней, как если бы они уже были друзьями.

— У меня вопрос. — Райан поднял свою руку. — Можете ли вы гарантировать, что после прохождения это курса мы станем писателями?

От этого вопроса Виктор Грин сгорбился еще сильнее. Мне стало интересно, не уйдет ли он так совсем под землю.

Он напряженно трогает свои усы обеими руками.

       — Хороший вопрос. Но ответа нет. Скорее всего, девяноста девять и девять процентов из вас вообще не станут писателями.

Класс стонет.

— Если я не стану писателем, я потребую назад свои деньги, — шутя, говорит Райан.

Все смеялись, кроме Виктора Грина.

— Если ты так думаешь, ты должен связаться с канцелярией.

Он завивает кончики усов пальцами. Эти усы сведут меня с ума. Интересно, если Виктор Грин женат, то, что его жена думает о его поглаживании усов. Жить с этими усами, это все равно, что жить с еще одним человеком. Может у них даже имя есть, и они питаются отдельно. И внезапно, я загораюсь со страстью. Меня не волнует, что Виктор Грин говорит: Я собираюсь сделать это. Я собираюсь стать настоящим писателем, если это даже меня убьет. Я осматриваю класс и своих одногруппников. Теперь судить только мне.

— Слушай, — говорю я, шлепаясь на кровать Лил. — А кто отец Рэинбоу?

— Барри Джессен, — ответила она со вздохом.

— Кто, черт возьми, этот Барри Джессен? Я знаю, только то, что он художник и все.

— Он не просто какой-то художник. Сейчас он один из самых важных художников в Нью-Йорке. Лидер одного нового творческого движения. Они живут в заброшенном здании в Сохо.