— Что это за сухой способ?

— Он заключается в том, чтобы вызвать взрыв. Нечто вроде взрыва пороха.

Еще никогда прежде Карл VI не вел себя столь агрессивно. Пришлось связать его и доставить в карете прямо во дворец Сент-Поль. Едва оказавшись в постели, король провалился в глубокий сон. Одетта де Шандивер, поспешившая было к нему, вздохнула и заняла свое привычное место в углу.

Оказавшись вновь на посту, Франсуа испытывал странное волнение. Он вновь и вновь думал об алхимической лаборатории в тайной комнате замка де Куссон. Он был уверен, что так или иначе в этой второй половине своего существования ему придется вновь оказаться в замке Куссон, встретиться с волками и той частью своей личности, о которой он старался не думать. Ведь Куссоны были алхимиками. Вот и ответ: он станет алхимиком!

Пока Франсуа не имел ясного представления о том, что представляет собой алхимическая деятельность, но какое это имело значение? Он был уверен, что на сей раз не ошибается. Комната его предка Юга всегда ожидала его. Именно там проведет он остаток жизни, которая отныне будет посвящена благородному и таинственному деянию.

***

1 ноября 1397 года в честь Дня всех святых была отслужена торжественная месса в церкви дворца Сент-Поль. Король к тому времени еще не обрел рассудка. Франсуа молился за него, но мысли его были заняты другим: нынешний День всех святых был днем его шестидесятилетия.

Шестьдесят лет! В этом возрасте умер дю Геклен… Много ли рыцарей достигало такого долголетия? Франсуа был намного старше всех королевских стражников. Кто во дворце является его ровесником? Герцоги Беррийский и Бургундский — моложе. Старше были только несколько убеленных сединой священников.

И все время, пока длилась месса, Франсуа задавал себе простой, но весьма важный вопрос: что такое старость?

Он надеялся найти ответ довольно быстро, но вскоре осознал, что, оказывается, это гораздо сложнее, чем он предполагал. Может, старость — это уродство? Именно так выглядела старость на фресках в церквях и во дворцах: изможденная старуха или дряхлый нищий. Но Франсуа вынужден был не без тайной гордости признаться, что вовсе не был дряхлым или жалким. Его волосы не потеряли густоты, они оставались по-прежнему вьющимися и сильными, а седина очень шла синим глазам и загорелой коже. Тело действительно сделалось тоньше. Но если он и утратил атлетическую мощь юности, то все же оставался сухопарым и стройным. Нет, уродливым его никак нельзя назвать. Франсуа прекрасно видел, что молодые женщины смотрят на него без отвращения.

Не означает ли старость угасание разума, слабоумие? На сей счет Франсуа также оставался совершенно спокоен. Его ум был острее, чем в двадцать, тридцать или сорок лет. Физическая немощь? Конечно, бегал он не так быстро, как другие стражники, и был уже неспособен участвовать в рыцарских турнирах. Но он еще прекрасно мог биться, его знание оружия стоило юношеской горячности и пыла.

Чем больше Франсуа размышлял обо всем этом, тем менее ясным казался ему ответ на вопрос «что такое старость?». Ухудшение здоровья? Никогда он не чувствовал себя лучше, чем сейчас. Он ел и пил с аппетитом, и сон его был крепким, как у младенца.

На память ему пришли те случаи, когда он едва не лишился жизни в результате болезни или несчастного случая: летаргический сон в Париже, сильная боль в животе в Люмьеле, лихорадка после смерти дю Геклена, ожог на Балу Пылающих Головешек. В каком-то смысле тогда он был гораздо старше, чем сейчас.

Еще он думал о том, что обычно является причиной отчаяния у стариков: угасание любви. И этого тоже не происходило с ним. Сердце, бившееся в его груди, по-прежнему было юным и готовым на порыв, и даже безрассудство, и Маго — тому доказательство.

Тогда что? Разумеется, он, Франсуа, отличался от других, но только чем? Тщетно ища ответ, внезапно он подумал о том, кого неизменно вспоминал в этот день, — о незабвенном Туссене.

Он едва сдержался, чтобы не закричать, когда по окончании службы выходил из церкви. В памяти всплыли две даты: 1358 год и 1397-й! Вот уже почти сорок лет, как умер Туссен, как он упокоился на своем острове, под розовым кустом Уарда. Просто невероятно!

Франсуа вновь пережил смерти близких, которые видел во сне, под влиянием вина и порошка, и, наконец, все понял! Словно свет озарил его. Именно это и есть старость: глубина погружения во время, нагромождение воспоминаний. Хотя Франсуа не утратил ни красоты, ни разума, ни силы, ни здоровья, ни способности любить, он, тем не менее, стал совершенно другим. Он был морем, в то время как другие — ручьями или мелкими речушками, он был книгой, а другие — лишь несколькими страницами.

— О чем задумались, сир де Вивре?

Он не мог удержаться от возгласа и обернулся. Маго! Она совсем не изменилась. На ней было черное платье, очень бледное лицо обрамляли темные волосы. Она рассматривала его с насмешливой улыбкой, которая была ей так свойственна.

— Вы вернулись?

— А разве я говорила вам, что не вернусь?

— Но почему вы уехали?

— Я была беременна от вас. Я хотела родить ребенка в покое, в месте, о котором никто бы не знал.

— Беременны?

— У меня родился мальчик. Как я вам и говорила, я назвала его Адам. Перед отъездом в Париж я оставила его со своей сестрой в Аркее.

Франсуа потерял всякую способность думать. Это был поистине особенный день в его жизни: поначалу, на мессе в честь Дня всех святых, он понял о себе одну невероятно важную вещь, и вот теперь Маго сделала признание, еще более его поразившее.

Похоже, выражение его лица невероятно забавляло эту женщину. Она заговорила вновь тоном легкомысленным, почти игривым.

— Вы по-прежнему хотите жениться на мне, чтобы иметь наследника?

— Не знаю, я не знаю…

— Ну что ж, даю вам время подумать. Будем с вами жить, как прежде, и посмотрим, соглашусь ли я отдать вам свою руку. Потому что повторяю вам: вначале вы должны меня полюбить. А теперь ступайте!

Франсуа машинально повиновался. Он и сам не понимал, на каком он свете. В башне Венсенского замка он обрел, как ему казалось, смысл своего существования: лаборатория Юга, атанор. Но вот все перевернулось: у него родился сын, наследник, теперь род Вивре не должен угаснуть!..

Франсуа так и не решил, что будет делать, но понимал, что ни в коем случае нельзя оттолкнуть Маго. Одно неосторожное слово, и она может покинуть его, на сей раз навсегда.

Маго привела его в свою спальню. На столе возвышалась та самая, знакомая ему шкатулка черного дерева.

— Это все, что я взяла с собой, когда уезжала. Теперь раздевайтесь, я хочу заточить вас в тюрьму.

— Не собираетесь же вы…

Вместо ответа Маго стала перебирать в пальцах узкие серые ремешки. Надо было либо разорвать их, либо подчиниться. Франсуа робко попытался возразить.

— Но ведь ночь еще не настала. Даже вечерней мессы не было.

— Сегодняшний день не такой, как всегда. Повинуйтесь или навсегда распрощаетесь со своим сыном!

В тот день Франсуа во второй раз познал унижение, оказавшись связанным в постели своей любовницы…

С того момента, как она и говорила, их жизнь потекла по прежнему руслу. Маго вновь заняла место при дворе: Изабо была слишком привязана к подруге и компаньонке и простила ей бегство. Маго танцевала с Франсуа на балах и изредка приглашала в свою спальню. Как и в прошлом, утвердив над ним свою власть, она больше не использовала серые ремешки из волчьей шкуры, а напротив, была в постели нежной и страстной.

Отныне Франсуа утратил всякую возможность влиять на события. Полноправной хозяйкой положения была Маго. Для всех при дворе он выглядел стариком, которым молодая авантюристка вертит, как хочет, и Франсуа с отчаянием осознавал, что играет при Маго д'Аркей роль весьма жалкую.

С каждым днем Франсуа все отчетливей понимал, что сына своего не получит никогда. Впрочем, действительно ли этот самый Адам, которого он никогда не видел, приходился ему сыном? И вообще, существовал ли мальчик на самом деле? Не было ли это ложью, которую Маго измыслила специально для того, чтобы заставить его жениться? Все указывало Франсуа на то, что нужно бежать, но он, тем не менее, оставался…