— Представь себе, что нет! — сказал Малыш. — У тебя будет одиннадцать яблок.

— Ты так думаешь! — воскликнул Карлссон. — Вот ты и ошибся! Потому что позавчера вечером я стибрил двадцать шесть яблок в саду на острове Лидингё, и из них у меня осталось только три да еще одно, от которого я только чуточку отгрыз. Ну что ты на это скажешь?

Малыш не знал, что тут и говорить. Но потом сообразил.

— Ха-ха! Все-то ты врешь! — сказал он. Потому что в июне яблоки на деревьях не растут.

— Вот как! — сказал Карлссон. — А где же вы берете тогда ваши, ты и все другие воришки яблок в этом доме?

Тут Малыш решил плюнуть и не пытаться больше учить Карлссона устному счету.

— Но теперь ты, по крайней мере, знаешь, что такое сложение? — спросил он.

— Думаешь, я не знаю, что это — то же самое, что воровать яблоки, — сказал Карлссон. — И тебе незачем учить меня, потому что я и так уже все знаю. Я самый лучший на свете слаживальщик яблок, а если у меня найдется время, я возьму тебя с собой на остров Лидингё и покажу тебе, как делается слажение яблок.

Карлссон сунул себе в рот последний кусочек бутерброда и тут же перешел к войне подушками. Но это дело не так спорилось, как прежнее, потому что Бимбо поднял бешеный лай, лишь только Карлссон кинул подушку в голову Малыша.

— Гав! — залаял Бимбо, вцепившись зубами в подушку.

А потом они оба, Бимбо и Карлссон, стали рвать подушку, причем каждый к себе, пока подушка не лопнула. Тогда Карлссон подбросил ее вверх к потолку, пух вылетел из нее и начал красиво-красиво падать на Малыша, который, лежа на диване, покатывался от смеха.

— Мне кажется, идет снег, — сказал Карлссон. — Снег идет все сильнее и сильнее, — сказал он, снова подбрасывая подушку к потолку.

Но тут Малыш заявил, что надо кончать с войной подушек и вообще пора спать. Время было позднее — они услыхали, как в прихожей дядя Юлиус желает спокойной ночи фрёкен Бокк.

— Ну а теперь пойду и лягу в свою короткую кровать, — сказал дядя Юлиус.

Карлссон необычайно обрадовался.

— Ха-ха! — сказал он. — Ну и веселую же штуку я придумал!

— Что за веселая штука? — поинтересовался Малыш.

— Такая веселая штука, которую обычно проделывают, когда ночуют у кого-нибудь, — ответил Карлссон.

— Ты имеешь в виду «игру в мешок»? Когда подкладывают «мешок» в чужую постель? Теперь уже слишком поздно — ты, верно, не собираешься этим заниматься?

— Не-а, теперь уже слишком поздно, — сказал Карлссон.

— Да, слишком поздно, — повторил довольный Малыш.

— Так что я не собираюсь этим заниматься, — заверил Малыша Карлссон.

— Замечательно! — обрадовался Малыш.

— Потому что я это уже сделал, — сказал Карлссон.

Удивленный Малыш так и сел на диване.

— Кому же ты положил мешок… надеюсь, не дяде Юлиусу?

Карлссон закудахтал от смеха и спросил:

— Ну и хитрюга же ты, как ты догадался?

Малыш просто корчился от смеха во время войны подушек, а сейчас только хихикал, хотя знал, что делать этого нельзя.

— О, как разозлится дядя Юлиус! — воскликнул он.

— Да, мне бы очень хотелось на это посмотреть, — сказал Карлссон. — Так что я собираюсь ненадолго слетать и заглянуть в окно спальни.

Тут Малыш перестал хихикать.

— Никогда! Ни за что на свете! Подумать только, а вдруг он тебя увидит! Он подумает, что ты и есть тот самый шпион, и тогда, сам понимаешь, что будет…

Но Карлссон был упрям. Раз уж он играл «мешок», значит, необходимо посмотреть, очень ли рассердился тот, кому его подложили, а иначе какой смысл во всей этой затее, уверял он.

— И вообще я могу спрятаться под зонтиком! — сказал он.

Он принес из тамбура мамин красный зонтик, потому что по-прежнему лил дождь.

— Я ведь не хочу, чтобы пижама Буссе промокла! — сказал Карлссон.

Он стоял уже в распахнутом окне, раскрыв зонтик и приготовившись к полету. «Это просто ужасно», — подумал Малыш и стал умолять Карлссона:

— Пожалуйста, будь осторожен! Будь осторожен, смотри, чтобы тебя никто не заметил, иначе — всему конец!

— Без паники! Только без паники! — сказал Карлссон, вылетая из окна прямо в дождь.

А Малыш остался, охваченный паникой, он не только утратил всякое спокойствие, но и так нервничал, что непрестанно кусал кончики пальцев.

Минуты шли, лил дождь, Малыш ждал. И вдруг он услыхал из спальни душераздирающий крик дяди Юлиуса. Он звал на помощь. И тут же в комнату Малыша влетел Карлссон. Очень довольный, он, кудахча от смеха, выключил мотор и поставил на коврик зонтик, чтобы с него стекла вода.

— Он видел тебя? — боязливо спросил Малыш. — Он еще не лег в постель?

— Он наверняка пытается это сделать, — сказал Карлссон.

Тут снова послышались громкие крики дяди Юлиуса.

— Я должен пойти и посмотреть, что с ним, — сказал Малыш и кинулся со всех ног в спальню.

Там, запутавшись в простынях, сидел дядя Юлиус, бледный, с вытаращенными глазами, а на полу, рядом с ним, валялась сплошная беспорядочная груда подушек и одеял.

— С тобой мне говорить нечего! — сказал, увидев Малыша, дядя Юлиус. — Зови сюда фрёкен Бокк.

Но фрёкен Бокк, верно, сама услыхала крики, потому что тут же примчалась из кухни и как вкопанная остановилась на пороге.

— Боже милостивый! — воскликнула она. — Господин Янссон, вы что, перестилаете постель?

— Нет, вовсе нет, — сказал дядя Юлиус, — хотя мне и не нравится эта новая мода стелить постели, мода, что принята в этом доме… но сейчас я не в силах даже думать об этом.

Он замолчал и лишь тихонько стонал. И тогда фрёкен Бокк подошла к нему и положила руку ему на лоб:

— Что вы, господин Янссон, вы больны?

— Да, я болен, — с трудом произнес дядя Юлиус. — Я, должно быть, болен… А ну, исчезни! — обратился он к Малышу.

И Малыш исчез. Но остановился за дверью, так как ему очень хотелось услышать, что еще скажет дядя Юлиус.

— Я разумный и трезвый человек, — продолжал дядя Юлиус. — Ни газеты и вообще никто и ничто не могут вбить мне в голову какие-либо глупости… поэтому я наверняка болен.

— Чем, отчего? — не переставала удивляться фрёкен Бокк.

— Мне являются видения… бредовые видения, — сказал дядя Юлиус.

А затем, понизив голос так, что Малыш едва мог расслышать, что он говорит, он прошептал:

— Я не хочу, чтобы вы, фрёкен Бокк, рассказывали об этом кому-нибудь. Но фактически дела обстоят так, что мне явился Йон Блунд[16].

Когда на следующее утро Малыш проснулся, Карлссон исчез. Пижама валялась на полу, окно было раскрыто, и Малыш понял, что Карлссон улетел к себе домой. Без него комната опустела, но, с другой стороны, это было к лучшему. Теперь у фрёкен Бокк не будет повода скандалить. Ей даже и знать не надо, что Карлссон ночевал здесь. Просто удивительно, как стало тихо, скучно, даже как-то мрачно без Карлссона. Хотя с Карлссоном было немало хлопот, но без него Малышу всегда становилось скучно, и сейчас ему захотелось поприветствовать Карлссона. Он подошел к окну и три раза дернул за телефонный провод, хитроумно спрятанный за занавеской.

Этот телефон Карлссон специально соорудил для того, чтобы Малыш мог подавать ему сигналы. Стоило потянуть за провод, как в домике Карлссона начинал звонить колокольчик. Карлссон сам придумал условные сигналы.

— Один звонок означает: «Иди сюда!», — объяснил он, — два: «Иди сюда, пожалуйста», а три: «Подумать только, как хорошо, что на свете есть ты, Карлссон, такой красивый, ужасно умный, в меру упитанный, храбрый и вообще замечательный!»

И вот именно это Малышу и хотелось сказать сейчас Карлссону, поэтому он дернул за провод три раза и услыхал, как на крыше зазвонил колокольчик. И тут же последовал ответ, да еще какой! На крыше прогремел револьверный выстрел, а затем донеслось пение Карлссона, хотя из-за дальности расстояния оно звучало очень тихо. Карлссон пел свою любимую «Буссе-биссе-бассе-бум-фаллера».