— Ну, грустную песенку петь не надо, — разрешил Карлссон. — Зато ты можешь начать приставать ко мне, умоляя, чтоб я остался у тебя ночевать.

— А тебе хочется этого? — спросил Малыш.

В эту минуту Карлссон как раз запихнул себе в рот целую булочку. Поэтому ответить он не мог, но зато усердно закивал головой. Бимбо залаял. Ему казалось, что Карлссону нельзя спать в кровати Малыша. Но Малыш взял Бимбо на руки и шепнул ему на ухо:

— Понимаешь, я могу спать на диване, а твою корзинку мы сейчас же перенесем туда.

Фрёкен Бокк гремела на кухне посудой, и когда Карлссон услышал это, он возмущенно сказал:

— Она не поверила, что я — первый ученик в классе!

— Пожалуй, ничего удивительного в этом нет, — сказал Малыш.

Он прекрасно знал, что Карлссон не очень-то силен и в чтении, и в письме, и в арифметике. Хуже всего в арифметике, хотя фрёкен Бокк Малыш сказал совсем-совсем другое.

— Тебе надо упражняться в счете. Может, хочешь, чтоб я подучил тебя немного сложению?

Тут Карлссон фыркнул так, что брызги горячего какао разлетелись по всей комнате.

— А хочешь, я подучу тебя немного стыду-совести! — сказал он. — Уж не думаешь ли ты, что я не знаю слаже… ну, то, что ты сказал?

Но времени для занятий устным счетом у них все равно не оказалось, потому что тут как раз раздался громкий звонок у входных дверей. Малыш понял, что на сей раз это дядя Юлиус, и кинулся открывать дверь. Он предпочел бы встретить дядю Юлиуса один, и думал, что Карлссон останется лежать в кровати. Зато Карлссон вовсе так не думал. Он помчался за Малышом, а полы купального халата били его по ногам.

Малыш широко распахнул дверь и на лестничной площадке в самом деле увидел дядю Юлиуса. В руках тот держал чемодан и саквояж.

— Добро пожаловать, дядя Ю… — начал было Малыш.

Но не успел больше вымолвить ни слова. Потому что в эту минуту послышался ужасающий выстрел, и дядя Юлиус тут же рухнул на пол без чувств.

— Ты что, Карлссон! — в отчаянии закричал Малыш.

О, как он раскаивался в том, что подарил Карлссону этот револьвер.

— Как нам теперь быть? Зачем ты это сделал?

— Это был салют! — оправдывался Карлссон. — Да, салют, который дают в честь важных гостей и чиновников высокого ранга.

Малыш стоял у дверей — такой несчастный, что чуть не плакал. Бимбо безумно лаял, а фрёкен Бокк, также услыхавшая выстрел, прибежала, запыхавшись, и начала размахивать руками и охать над бедным дядей Юлиусом, лежавшим на коврике у дверей, словно срубленная сосна в лесу. Один Карлссон принимал все с невозмутимым спокойствием.

— Без паники! Только без паники! — повторял он.

Схватив лейку, из которой мама Малыша поливала комнатные растения, он слегка, словно из душа, полил дядю Юлиуса. Это в самом деле помогло, и дядя Юлиус медленно открыл глаза.

— Все дождь и дождь, — пробормотал он. Но лишь увидев вокруг обеспокоенные лица, окончательно очнулся.

— Чт… чт… что случилось? — яростно взревел он.

— Был салют, — объяснил ему Карлссон, — хотя кое-кто его не сумел оценить и рухнул на пол.

Но теперь уже заботу о дяде Юлиусе взяла на себя фрёкен Бокк. Она вытерла его полотенцем и отвела в спальню, где ему предстояло на время поселиться. Слышно было, как она объясняла ему, что этот маленький, мерзкий, толстый мальчишка один из школьных товарищей Малыша, которого необходимо выгонять всякий раз, как только он появляется.

— Слышишь? Вот тебе! — сказал Малыш Карлссону. — Обещай, что никогда больше не будешь давать салют!

— Пожалуйста! — угрюмо ответил Карлссон. — Приходишь тут, пытаешься устроить маленький уютный праздник для гостей, но разве кто-нибудь бросается к тебе, и целует в обе щеки, и кричит, что ты самый лучший шутильщик на свете, ха-ха! Нахалы вы все и бездушные куклы — вот вы кто! Вся ваша бражка!

Малыш не слушал его. Он стоял, внимая жалобам дяди Юлиуса, доносившимся из спальни. И тюфяк слишком жесткий, говорил дядя Юлиус, и кровать слишком коротка, и одеяла слишком тонкие. Да, сразу было видно, что к ним приехал дядя Юлиус.

— Он вечно всем недоволен, — сказал Малыш Карлссону. — Мне кажется, он доволен только самим собой.

— От этого я его быстренько отучу, если ты меня хорошенько попросишь, — обещал Карлссон.

Но Малыш лишь хорошенько попросил Карлссона, чтобы он, пожалуйста, не делал этого.

Через час дядя Юлиус сидел уже за столом и ел цыпленка, а фрёкен Бокк, и Малыш, и Карлссон, и Бимбо стояли рядом и смотрели. «Ну прямо как король!» — думал Малыш. Потому что фрёкен в школе рассказывала, что у королей в старину во время трапезы придворные всегда стояли за спиной и смотрели, как они едят.

Дядя Юлиус был толстый, необычайно высокомерный и самодовольный, но Малыш вспомнил, что примерно такими же бывали в старину и короли.

— Убери собаку! — велел дядя Юлиус. — Ты хорошо знаешь, Малыш, что я не терплю собак.

— Но Бимбо ведь ничего плохого не делает, — возразил ему Малыш. — Он такой тихий и добрый.

Тогда на лице дяди Юлиуса появилось шутливое выражение, которое он всегда напускал на себя, когда хотел сказать какую-нибудь гадость.

— Вот как, значит, в нынешние времена такие пошли порядки. Маленькие мальчики возражают взрослым, когда им дают какое-нибудь распоряжение, вот как, значит, такие теперь пошли порядки… не могу сказать, что мне это по душе.

До сих пор Карлссон только и делал, что смотрел на цыпленка, но тут он задумчиво посмотрел на дядю Юлиуса. Он долго стоял, глядя на него.

— Дядя Юлиус, — в конце концов сказал он. — Тебе никто не говорил, что ты красивый, и весь такой умный, и в меру упитанный мужчина в цвете лет?

Такого роскошного комплимента дядя Юлиус, по-видимому, не ожидал. Он пришел в дикий восторг, что было заметно, хотя он и не желал в этом признаваться. Он лишь скромно хихикнул:

— Нет, никто мне об этом не говорил!

— Вот как, значит, никто не говорил? — удивился Карлссон. — Тогда с какой же стати тебе могла прийти в голову такая дурацкая идея?

— Карлссон, не надо, — с упреком сказал Малыш, потому что теперь он и в самом деле решил, что Карлссон ведет себя бессовестно.

Но тут Карлссон разозлился.

— «Карлссон, не надо! Карлссон, не надо! Карлссон, не надо!» — передразнил он Малыша. — И чего ты все время нудишь, ведь я же ничего плохого не сделал!

Дядя Юлиус строго посмотрел на Карлссона, но потом, наверно, решил не обращать на него внимания. Он снова принялся за цыпленка, и фрёкен Бокк стала уговаривать его взять еще кусочек.

— Надеюсь, цыпленок вкусный! — сказала она.

Дядя Юлиус вонзил зубы в цыплячью ножку так, что она захрустела, а потом, по своему обыкновению, шутливо сказал:

— Да, спасибо! Хотя цыпленку этому наверняка года четыре-пять, не меньше, я чувствую это по зубам!

Фрёкен Бокк чуть не задохнулась от возмущения, и на лбу у нее тотчас же выступили сердитые морщинки.

— У цыпленка, верно, зубов вообще нет, — обрезала она. Тут дядя Юлиус еще более насмешливо сказал:

— Нет, но они есть у меня!

— Хотя ночью, как я слышал, их у тебя нет! — сказал Карлссон.

Малыш страшно покраснел, ведь это он сказал Карлссону, что дядя Юлиус, когда спит, держит свои вставные зубы в стаканчике с водой, рядом с кроватью. К счастью, в эту же минуту фрёкен Бокк заревела от обиды из-за того, что дядя Юлиус сказал, будто цыпленок жесткий. Единственное, что могло сломить ее, это нелестные замечания по поводу того, как она готовит еду. И теперь она горько плакала.

Дядя Юлиус, верно, даже предположить не мог, что она примет это так близко к сердцу. Он быстро поблагодарил ее и, почти устыдившись своих слов, уселся в кресло-качалку, где мог спрятаться за газетой.

Карлссон рассерженно пялил на него глаза.

— Фу, какими злющими могут быть некоторые, — сказал он и, подбежав к фрёкен Бокк, стал утешать ее, похлопывая по рукам и по плечу.