Дочь протягивала руки к матери, а ее тянули назад.

– Дженнсен! – говорили ей прямо в ухо. – Мы должны сделать то, что она хотела.

– Нет! – простонала она. – Пожалуйста, нет...

Ее нежно тянули назад.

– Дженнсен, делайте, как она просила. Мы должны.

Дженнсен кулаками замолотила по залитому кровью полу:

– Нет!

Мир кончился.

– Нет. Пожалуйста, нет. Этого не может быть.

– Джен, мы обязаны уйти.

– Вы уходите, – рыдала Дженнсен. – А мне все равно. Я сдаюсь.

– Нет, Джен, вы не сдадитесь. Вы не можете сдаться.

Себастьян обхватил ее и поднял, поставил на подкашивающиеся ноги. Полубесчувственная Дженнсен не могла даже пошевелиться. Все вокруг было нереальным. Все было как сон. Мир рассыпался в прах.

Поддерживая под руки, Себастьян встряхнул ее:

– Дженнсен, мы обязаны уйти отсюда.

Она повернула голову и посмотрела на мать:

– Мы что-то должны сделать... Пожалуйста... Что-то надо сделать...

– Да, мы должны. Мы должны уйти прежде, чем здесь появятся остальные...

Его лицо было мокрым. Она подумала, что дождь не перестал. Как будто наблюдала за собой с огромного расстояния, и все ее мысли казались бредовыми.

– Дженнсен, послушайте меня...

Мать недавно говорила... Это было так важно...

– Слушайте меня. Мы должны отсюда выбраться. Ваша мать была права. Мы должны идти.

Себастьян подошел к заплечному мешку, стоявшему на столе в другом конце комнаты. Дженнсен осела. Ее колени глухо ударились об пол. В сердце была пустота, только тлели уголья страшной муки, от которой она не могла избавиться. Почему все должно быть так несправедливо?

Она поползла в сторону спящей матери. Мама не могла умереть. Она не могла! Дженнсен слишком любила ее, чтобы она посмела умереть.

– Дженнсен! Горевать будем позже! Мы обязаны отсюда убраться!

За открытой дверью хлестал дождь.

– Я ее не оставлю!

– Она принесла себя в жертву ради вас. Не делайте так, чтобы ее героический поступок пропал зря. – Себастьян заталкивал в мешок все, что попадало под руку. – Вы должны сделать, как она сказала. Она любит вас и хочет, чтобы вы жили. Она велела вам бежать. А я поклялся помочь. Мы должны уйти прежде, чем нас схватят.

Дженнсен уставилась на дверь. Раньше она была закрыта. Дженнсен помнила, как ворвалась в дом и захлопнула ее. А теперь дверь распахнута. Может быть, щеколда сломалась?..

Огромная тень выступила из дождя, двинулась к двери и ввалилась в дом. Могучий человек смотрел прямо на Дженнсен.

Смертельный ужас сковал все ее тело.

Человек двинулся в ее сторону. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Дженнсен увидела нож с буквой «Р», торчащий из шеи мертвого солдата. Нож, который мать велела забрать с собой. Нож был близко. Мать потеряла руку – и свою жизнь, – чтобы убить врага...

Мужчина, похоже, не заметивший Себастьяна, бросился на Дженнсен. А она рванулась за ножом. Липкие от крови пальцы охватили рукоять. Обработанный металл было удобно удерживать в руке. В нем было искусство и функциональность полезной вещи. Смертоносное искусство...

Скрежеща зубами, Дженнсен вырвала лезвие из мертвой плоти и перекатилась по полу.

Прежде чем новый враг настиг ее, Себастьян с рыком вонзил ему в затылок топор. Солдат рухнул на пол рядом с Дженнсен, мускулистая рука навалилась на ее тело.

Дженнсен закричала и, извиваясь, выползла из-под руки, а темная лужа крови уже разливалась под головой убитого. Себастьян потянул девушку за руки, поднял.

– Соберите все, что хотите взять с собой, – приказал он.

Дженнсен двинулась через комнату, медленно, словно во сне. Мир сошел с ума. Возможно, и она, наконец, сошла с ума.

Голос в ее мозгу зашептал на странном языке. Она заметила, что прислушивается к нему, даже почувствовала успокоение от его слов.

«Tu vash misht. Tu vash misht. Grushdeva du kalt misht».

– Мы должны идти, – сказал Себастьян. – Соберите то, что желаете взять с собой.

Дженнсен не могла думать. И не знала, что делать. Она заблокировала голосу доступ в свои мысли и приказала себе делать то, что велела мать.

Она подошла к комоду и начала собирать вещи, которые они всегда брали в походы. Сложила их в заплечный мешок, побросала сверху травы, пряности и сушеную еду. Положила щетку для волос и маленькое зеркальце.

Потом начала собирать одежду матери. Тут рука ее застыла, пальцы задрожали. В голове по-прежнему царила пустота, и Дженнсен двигалась, как выдрессированное животное, делая то, чему ее когда-то научили.

Она быстро оглядела комнату, и мысли ее проснулись.

Итак, здесь четыре мертвых д'харианца. Плюс еще один – утром. То есть всего пять. Это квод плюс один. Где же трое остальных? В темноте снаружи дома? На деревьях? Поджидают в темном лесу? Ждут, чтобы привести ее к лорду Ралу, который пытками доведет ее до смерти?

Себастьян обеими руками взял ее за запястье:

– Дженнсен, что вы делаете?

Она поняла, что втыкает нож в воздух перед собой.

Она равнодушно пронаблюдала, как Себастьян вынимает нож из ее кулака и вкладывает в ножны, как вешает ножны на ее пояс. Потом он подхватил плащ, который сорвал с нее громадный д'харианский солдат, когда она провалилась в этот кошмар.

– Поторопитесь, Дженнсен! Быстро берите все, что хотите.

Себастьян обшарил мертвых, вынимая деньги и засовывая в свои карманы. Потом отстегнул все четыре ножа. Ни один из них не был так хорош, как тот, что висел теперь на поясе Дженнсен, тот, с причудливой буквой «Р» на рукояти, тот, которым воспользовалась мать.

Тем не менее Себастьян запихал все четыре ножа в боковой кармашек заплечника и опять попросил Дженнсен поторопиться. Пока он отстегивал понравившийся ему меч у одного из солдат, Дженнсен подошла к столу. Набрала пригоршню свечей, затолкала их в свой мешок. Себастьян повесил меч на пояс, в компанию к остальному своему оружию. Дженнсен собрала посуду для готовки пищи и пару мисок, засунула все в заплечник. Она не вполне сознавала, что именно берет с собой – подбирала то, что попадалось на глаза.

Себастьян поднял мешок Дженнсен, продел ее правую руку в лямку, как будто перед ним была тряпочная кукла. Затем просунул левую руку в другую лямку и накинул Дженнсен на плечи плащ. Надвинул ей на голову капюшон и подоткнул под него выбившиеся рыжие волосы. Затем взял в руку заплечный мешок матери и, резко дернув, высвободил из черепа солдата свой топор. Прикрепив ручку топора к поясу, он подтолкнул Дженнсен к двери.

– Хотите взять что-нибудь еще из дома, пока мы не ушли?

Дженнсен оглядывалась через плечо, назад, на мать, лежащую на полу.

– Она ушла, Дженнсен, Милостивые духи сейчас заботятся о ней. Теперь она смотрит сверху на вас и улыбается.

Дженнсен подняла на него глаза:

– Правда? Вы думаете – это так?

– Да. Она сейчас в лучшем из миров. Она велела нам уходить отсюда. Нам надо делать так, как она велела.

В лучшем из миров... Дженнсен ухватилась за эту мысль. Ее мир держался только на страданиях.

Она двинулась в сторону двери, следом за Себастьяном, переступая через окровавленные тела, через раскинутые руки и ноги. Она была слишком напугана, чтобы обращать внимание на что-либо, сердце ее слишком болело, чтобы полниться какими-нибудь чувствами. Казалось, в голове у нее все перемешалось. Она всегда гордилась тем, что отличается способностью четко мыслить. Куда же девалось ее здравомыслие?

Уже под дождем Себастьян потянул ее за руку к спускающейся вниз тропинке.

– Бетти, – сказала она, упираясь. – Мы должны взять Бетти.

Себастьян напряженно посмотрел на тропу, затем на пещеру.

– Не думаю, что нам стоит сейчас заботиться о козе. Но вот свои вещи мне взять надо.

Дженнсен увидела, что он стоит под проливным дождем без плаща, уже промокнув до костей. Ей пришло в голову, что не одна она потеряла способность трезво мыслить. Себастьян настолько настроился на спасение бегством, что едва не забыл собственные вещи. Это означало бы для него смерть. А она не может позволить ему умереть!..