– Стоп! – кричал он, вскакивая с места, являясь через минуту из-за кулис. – Ты как ставишь галоп?
– Так и ставлю, – ответствовал тот. Они с незапамятных времен приятельствовали, были на «ты», Иванов хладнокровно воспринимал чудачества князя. – Согласно правил хореографического искусства.
– «Искусства…» – Старый ловелас решительно отстегивал шашку (на офицерских скамьях шумно реагировали), передавал ее стоявшему рядом адъютанту:
– А ну, молодежь, разойдись!
Окруженный остолбенело застывшими балеринами, он принимался показывать, что кому следует делать, в каком направлении двигаться. Сам при этом вытанцовывал нечто, напоминавшее скорее лезгинку, чем галоп. Дон Кихот на пуантах!
Она любила вспоминать, как, кинувшись со смеху за кулисы, налетела с ходу на корчащегося в судорогах молоденького княжеского адъютанта: стоя у колонны, тот прижимал к животу, точно грелку, шашку патрона. Глянув друг на дружку, они захохотали как ненормальные…
Строки из дневника Николая:
«10 июня, вторник: был в театре, ходил на сцену»… «17 июня, вторник: происходили отрядные маневры. Кшесинская 2-я мне положительно очень нравится»… «30 июня, понедельник: был в театре, разговаривал с Маленькой К. перед окном».
Пока, как видим, ничего похожего на бурный роман между ними не происходит. В антракте перед началом балетного отделения царская семья по сложившейся традиции поднимается на сцену поговорить с артистами – они успевают, пользуясь моментом, перемолвиться словечком-другим при посторонних. В первом своем театральном сезоне она только участница кордебалета, отдельной гримуборной ей не положено, к выходам она готовится в общем помещении на втором этаже. Один только раз на протяжении полутора месяцев ей дают станцевать сольный танец и отводят ненадолго собственную гримерную, окна которой по счастливой случайности выходят на царский подъезд. Именно в тот день, отмеченный в дневнике, они разговаривают непродолжительное время тет-а-тет. Все благопристойно, галантно, в рамках приличий. (Современная молодая читательница, дойдя до этого места, скорее всего перевернет, не читая, страницу: ску-у-шно-о…)
Пролетели счастливые красносельские денечки. Она вернулась к родителям в имение, Николай уехал в Петергоф, где проводила остаток лета царская семья. Наследника ожидало вскоре многомесячное путешествие по странам света, задуманное как завершающий этап образования, призванное расширить его кругозор, дать представление о разнообразии и сложности окружающего мира, приобщить к ведению международных дел. «Выбить молодую дурь из головы», как кратко сформулировал задачу венценосный батюшка.
Она тяжело переживает предстоящую разлуку. Замкнулась в себе, молчит часами. Все валится у нее из рук. Ни купанья на Орлинке не радуют, ни шумные вылазки на малинник – ничто. Взяла за правило гулять вечерами по пустынному проселку с дворовой собакой по кличке Клеопатра. Встанет лицом к лесу, смотрит подолгу, как редеет за верхушками деревьев бледно-розовый закат. Родители обеспокоены, шепчутся о чем-то за спиной, сестра дает бесполезные советы. Нервы ее на пределе. В один из дней, не выдержав, она просит, чтобы запрягли шарабан, говорит, что хочет навестить близкую подругу Марусю Паурэ, живущую в Петергофе.
– На один день, Маля, – соглашается нехотя отец. – Завтра будь непременно к ужину.
Господи, да ей бы и мгновенья, кажется, хватило. Увидеть только!..
Увы! Они без конца прогуливаются с Марусей по аллее в виду Верхнего дворца и никого, кроме праздно шатающихся вокруг дачников, не встречают. Расстроенная донельзя возвращается она домой и – вот он, подарок судьбы! – сигнал с того берега! В Красницы пожаловала, удивив ее безмерно, нежданная гостья – балетная артистка Таня Николаева-Числова, новая пассия петербургского донжуана Евгения Волкова, неразлучного приятеля наследника. Визитерша торопится, они разговаривают возле стоящей у ворот коляски. То, что она слышит – невероятно, ошеломительно! – наследник попросил Волкова устроить им свидание наедине. В случае согласия пусть назовет подходящий день. О месте встречи ее известят заблаговременно…
Все последующие дни она в смятении: что предпринять? Голова распухла от дум, все совсем-совсем непросто. На дворе, не будем забывать, – на закате уже, правда, – девятнадцатый век с его моралью, нормами поведения, понятиями о благопристойности. Вольница нравов грядущего времени: бунт стриженных феминисток, теория «стакана воды», свободная любовь – все еще впереди; девушке из приличной семьи решиться на тайное свидание с мужчиной – карту поставить на собственную репутацию: прослыть гулящей, распутной – какой хотите. И «маленькая Кшесинская», прекрасно понимая, на что идет, готова рискнуть…
План, к сожалению, не срабатывает. В решающие дни тайных переговоров за ней идет непрерывная домашняя слежка: что-то наверняка в ее поведении насторожило родителей – в гости ей разрешают ездить только к близким знакомым, с сопровождающим. Словно бы по чьему-то наущению именно теперь ей предлагают в театре несколько новых ролей, в числе которых сразу три – в «Спящей красавице»: феи Кандид в первом акте, Маркизы во втором и Красной Шапочки в третьем. Спектакли сменяются репетициями, домой она приезжает поздно вечером, без сил.
23 октября по старому стилю газеты сообщили об отплытии наследника вместе с братом, великим князем Георгием, из Кронштадта на крейсере «Память Азова». Среди сопровождающих Николая в кругосветном плавании лиц – неутомимый гусар Евгений Волков. В считанные часы перед подъемом трапа он передает ей через Таню просьбу наследника: прислать фотографию. Кинувшись к комоду, она переворошила свои дагерротипы. Все не годилось, на всех она выглядела невообразимой уродиной.
Так он и уехал – без ее фотокарточки.
Они не виделись девять месяцев. Он совершал прогулки в окрестностях египетских пирамид, плыл в Бомбей, Калькутту, на Цейлон, она много танцевала (участвовала в сезоне 1890/1891 года, согласно «Ежегоднику императорских театров», в двадцати двух балетах и двадцати одной опере с танцевальными номерами), брала уроки итальянской виртуозной техники у маэстро Энрико Чекетти, не оставляла занятий с Иогансоном, бывала с сестрой и неразлучной подругой Олечкой Преображенской в гостях, посещала театральные и музыкальные премьеры, читала запоем по ночам. И вот, словно бы вызов ему, оставившему на столь долгий срок любимую ради увеселительного вояжа – крестный ее отец Стракач, владевший модным бельевым магазином «Артюр», преподносит ей подарок за прилежание и успехи: берет с собой по завершению театрального сезона в деловую поездку по Европе.
Они начали с Биаррица, посетили Лурд – святое место для католиков. В гипюровом платочке, обливаясь слезами, молилась она перед чудотворной Лурдской Мадонной, накупила полчемодана образков и сувениров для раздачи дома. Дальше – Италия: Рим, Милан, лелеемый в мечтах «Ла Скала» с неподражаемым кордебалетом, дивными голосами; Неаполь, Флоренция. Наконец – Париж. Здесь у крестного масса дел, и, воспользовавшись нечаянной свободой, она отправляется в одиночку на юг, в Монте-Карло: удовлетворить любопытство, побывать в загадочно-пугающем казино, о котором столько наслышана. В сумочке у нее двести пятьдесят франков, выданных крестным на мелкие расходы; устроившись уютно в купе мчащегося поезда, глядя с любопытством в окно, она твердо решает ни в коем случае не играть.
Натура и темперамент, однако, берут свое. Едва только прибыв на место, галопом пронесясь по залам мимо поглощенных игрой карточных игроков, она устремилась к столу с рулеткой. Постояла недолго за чьими-то спинами. Все последующее происходило словно бы не с ней, помимо воли: кто-то кого-то легонько подтолкнул в спину, чьи-то чужие ноги проковыляли нетвердо к окошечку кассы, чьи-то руки отсчитали на ходу в сумочке половину наличествовавшей суммы – сто двадцать пять франков, кто-то посторонний, не она, подошел к рулетке, выложил горку фишек на расчерченную столешницу рядом с любимым ее числом «семнадцать». Когда запустили колесо и шарик заскакал как бешенный внутри, она сжала до боли кулачки. Чувство, владевшее ею в тот миг, сравнимо было разве лишь с любовным: страх, ожидание и восторг – одновременно…
