— Пришел зубы тебе заговаривать, — сказал он, усаживаясь возле Привалова.

Борис Иванович криво улыбнулся. Он лежал на диване и грел флюс синим светом. Лицо у него было измученное, потное.

— Вы бы, Павел Степанович, отговорили его, — сказала Ольга Михайловна, размешивая в кружке какое-то снадобье. — Куда он с такой щекой полетит?

— Ничего, пусть летит. Вот у меня знаете какой был случай?

И Колтухов, покуривая, покашливая, рассказал, как в тридцать шестом году он ездил в командировку в Мариуполь и по дороге его прихватили сразу ангина и аппендицит.

— Ты приготовила шалфей, Оля? — Привалов взял у жены кружку и ушел полоскать рот.

— Хочу дать тебе поручение, Борис, — сказал Колтухов, когда тот вернулся и снова лег на диван. — Зайдешь в Москве в Госкомитет по изобретениям, узнаешь, как там с моим авторским свидетельством на электретное покрытие для труб.

— Ладно. — Привалов проглотил очередную таблетку. — Скоро твоим трубам конец. Вместе с электретным покрытием.

— Э, пока вы с беструбным возитесь, мои электреты еще послужат. Занятная это штука, Борис…

И Колтухов углубился в любимую тему: дескать, недооценивают еще электреты… А ведь если их мощно зарядить…

Борис Иванович слушал не очень-то внимательно: не в первый раз рассказывал ему Колтухов об электретах. Хотелось спать. То и дело Борис Иванович осторожно шупал флюс: не уменьшился ли?

Проснувшись рано утром, он сунул ноги в туфли и поспешил к зеркалу. Опухоль заметно спала, хотя полной симметрии, конечно, еще не было.

— Оля! — бодрым голосом позвал Привалов. — Приготовь, пожалуйста, чемоданчик. Лечу!

Они с Багбанлы прилетели в Москву, на несколько дней обогнав тяжелый ящик, окованный стальными полосами.

Из аэропорта поехали прямо в Институт поверхности — там, в гостинице научного городка, для них был приготовлен номер.

— Что вы скажете теперь, Григорий Маркович? — спросил Привалов, когда академик ознакомился с материалами опыта.

Но Григорий Маркович не торопился с выводами.

— Прежде всего посмотрим на ваше новое чудо, — сказал он. И обратился к Багбанлы: — Давненько не были вы в Москве, Бахтияр Халилович…

И вот настал день: в институтскую механическую мастерскую въехал грузовик. Мостовой кран снял с него тяжелый ящик. Когда отодрали доски, взгляду сотрудников института предстал бетонный блок. Во время опыта он служил подставкой для кольца Мёбиуса. Теперь из верхней поверхности блока торчала, наподобие дужки ведра, желтоватая металлическая дуга. Остальная часть кольца Мёбиуса «утонула» в бетоне.

Григорий Маркович медленно провел рукой по дуге, торчащей из блока. Рука свободно прошла сквозь металл, ощутив как бы легкое теплое дуновение. Ощущение было не внове для ученого: институтская установка уже «выдала» несколько образцов перестроенного вещества.

Блок разрезали. Та часть кольца, которая «утонула» в бетоне, оказалась непроницаемой. Но анализ показал, что в объеме, занятом кольцом, заключались и все элементы, входящие в бетон. Атомно-молекулярные системы бетона замещали межатомные пустоты в металле. Это было проникновение.

— Дикая, небывалая смесь, — сказал Григорий Маркович, просматривая следующим утром материалы анализа. — И все же — реальная.

— Мы считаем, что кольцо попало в зону собственного влияния, — сказал Багбанлы. — Потому и провалилось.

— Верно. Кольцо поглотило само себя.

— Но почему оно застряло? — спросил Привалов. — Почему не провалилось глубже, сквозь пол, сквозь землю, наконец? Как на него действовала сила тяжести?

— Сила тяжести! Много ли мы знаем о ней? Физическая сущность земного и мирового тяготения еще неизвестна… Можно, конечно, предположить, что кольцо, опускаясь, дошло до какого-то предела, где его встретили силы отталкивания.

— Энергетический предел проницаемости, — сказал Багбанлы.

— Да. Именно энергетический. — Григорий Маркович вытащил из папки лист миллиметровки и положил его на стол перед собеседниками. — Я попросил наших энергетиков составить этот график по фазам вашего опыта. — Он ткнул карандашом в чертеж: — Здесь отсчет расходуемой мощности. А этот волнообразный участок отражает момент бешеного расхода энергии.

С минуту длилось молчание. Все трое внимательно разглядывали график.

— Точнее — момент поглощения веществом энергии, — продолжал Григорий Маркович. — Если хотите — энергетический провал. У вас просто не хватило энергии, чтобы заполнить его…

— А если бы хватило? — быстро спросил Привалов.

— Если бы хватило — думаю, опыт прошел бы спокойно до конца. — Академик наставил на Привалова длинный палец: — Вы не довели до конца процесс перехода вещества в новое качество, процесс перестройки внутренних связей. Поэтому процесс бурно пошел обратно, возвращая энергию — не только затраченную вами, но и высвобожденную энергию поверхности.

— Энергия поверхности? Значит, мы…

— Да, Борис Иванович. То, что вы назвали взрывом, было именно высвобождением энергии поверхности. Помните, зимой я говорил о новом источнике энергии? Так вот: вы его получили.

За окном шелестел летний дождь. Привалов крепко потер лоб ладонью. Нелегко было сразу «переварить» сжатый вывод ученого. «Как свободно парит его мысль!» — подумал он с уважением.

Багбанлы постучал по графику ногтем:

— Этот отрезок кривой надо превратить в точку.

— Верно, Бахтияр Халилович. Сократить процесс во времени — для этого потребуется независимый и достаточно мощный источник энергии.

— Какой? — спросил Привалов.

— Пока не знаю. Электронно-счетная машина проработает данные вашего опыта и уточнит энергетический режим.

Григорий Маркович подошел к окну, распахнул его. В комнату вместе с шорохом дождя вошел запах мокрых трав, смолистый лесной аромат.

— Так или иначе, — негромко сказал он, глядя в окно, — мы познаем свойства превращенного вещества. Мы научимся управлять энергией поверхности.

Вечером того же дня Григорий Маркович позвонил в гостиницу и вызвал Багбанлы.

— Какие у вас планы на вечер, Бахтияр Халилович?

— Кроме телевизора, никаких.

— Тогда берите Бориса Ивановича и выходите, я вас встречу. Мы пойдем к Ли Вэй-сэну. Наш китайский коллега сегодня возвратился из отпуска и привез какую-то интересную вещь. Он приглашает нас на чашку чая.

Ли Вэй-сэн приветливо встретил гостей в палисаднике маленького коттеджа и провел их в скромно обставленную гостиную. Подвижной, сухонький, он захлопотал, поставил на стол вишневое варенье, принялся заваривать чай.

— Настоящий китайский чай, — проговорил Григорий Маркович. — Не каждый день бывает…

Он с наслаждением потягивал чай из маленькой тонкой чашечки. Южане тоже похвалили нежно-розовый напиток.

— Нет, — сказал Ли Вэй-сэн, морща, лицо, в улыбке. — Вижу по вашим лицам, что чай вам не по вкусу.

— Почему же, — вежливо ответил Багбанлы. — Чай хорош. Но у нас на юге заваривают его по-другому.

— О варвары! — смеясь, сказал Ли Вэй-сэн. — Грубый кирпично-красный настой, который щиплет язык, вы предполагаете… Нет, предпочитаете легким, ароматным ощущениям. Я извиняю вас только потому, что мы пьем чай на одну тысячу с половиной лет больше, чем вы.

— Изумительный чай, — сказал Григорий Маркович. — Налейте-ка еще, дружище Ли.

— А в Москве и вовсе не умеют заваривать чай, — вставил Привалов. — Пьют подкрашенную водичку.

— Жареную воду, — кивнул Багбанлы. — Впрочем, de gustibus поп est disputandum.[46]

— Вот именно, — подтвердил китаец. — А теперь, товарищи, я хочу познакомить вас с одной историей. У себя на родине я нашел старую сказочку, которая… Впрочем, выводы я предоставляю сделать вам самим.

Он раскрыл папку. Гости принялись разглядывать листочки фотокопий с рукописи, вышитой иероглифами на шелку.

— Итак, слушайте, — сказал Ли Вэй-сэн.

И, заглядывая в листки фотокопий, он начал рассказывать.