Лал Чандр, пригнувшись, выскочил в низкую дверь. Федор вырвался из цепких рук нападающих, кинулся за ним. Брахман заметался, длинная одежда мешала ему. С минуту, как в детской игре, они кружили вокруг грозной богини, меняя направление.

Замелькали факелы. С полдюжины индусов снова накинулись на Федора. Но он опять вырвался и, прыгнув, поймал Лал Чандра за рукав. С наслаждением с маху ударил его по скуле. Брахман, кувыркнувшись, свалился в бассейн.

Последнее ощущение — туго перехваченное горло. Федор захрипел…

Очнулся он у себя в комнате. Голова гудела от боли, ныли суставы рук. Пошатываясь, Федор подошел к двери, рванул…

Дверь была заперта снаружи.

Надежды на освобождение не было.

Дважды в день ему приносили скудную пищу. Люди Лал Чандра сторожили его крепко. Близилась развязка…

Однажды вечером Федор, сидя на полу перед низеньким столиком, при свете масляного светильника разбирал свои заметки. Начал он их писать давно, еще по пути в Индию. Да что толку от этих заметок, если… Федор тоскливо оглядел полутемную сводчатую комнату. Не вырваться отсюда.

Он закрыл глаза, уронил голову в ладони…

Заснуть бы здесь, а проснуться в тесной каюте, услышать скрип переборок, рокотание роульсов под канатами, топот босых ног по палубе, боцманские крики: «Всех наверх, фордевинд ворочать!..» Увидеть в оконце зеленое бескрайнее море и белых чаек…

Вдруг в комнату упал камешек. Федор вздрогнул, вскочил на ноги. Откуда-то сверху донесся неясный шорох. Федор поднял глаза и увидел в полутьме смуглую обнаженную руку, просунувшуюся в вентиляционное отверстие.

«Началось, — подумал он тревожно. — Змей ядовитых через дыру набросают или ядовитого зелья насыплют…»

— Оэй, Федор! — раздался тихий оклик.

У Федора отлегло от сердца: он узнал голос Рам Даса. Как же он пробрался узким лазом? Кирпичи расковырял, должно быть…

Федор залез на столик и, дотянувшись, пожал мускулистую руку, торчащую из отверстия.

— Подай голос, — сказал невидимый за стеной Рам Дас.

— Да я это, кому здесь еще быть! Слушай, Рам Дас… — И Федор быстро стал рассказывать о случае в башне.

— Как ты сказал? — перебил его Рам Дас. — Брахман бесплотен? Проходит сквозь стены?…

— Да.

— Ты видел это своими глазами?

— Видел…

— Неужели их боги так сильны? — В голосе Рам Даса Федору послышался страх…

«Все погибло, — подумал Федор в отчаянии. — Одна была надежда — на сикхов. А теперь увидят они на празднике такое чудо — разве устоят?…»

— Слушай, Рам Дас! Это еще не все…

И Федор торопливо досказал о том, как старик сделал бесплотным клинок его ножа.

— Ты говоришь, этим ножом можно поразить Бестелесного? — донесся глухой голос Рам Даса.

— Да! Да! Он у старика за окном. Достань его, Рам Дас!

— К нему трудно пробраться, его крепко караулят… Слушай! Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Но ты… Будь готов ко всему. Прощай, мне пора!

По дорогам шли и ехали люди. С юга, из Гуджрата и Раджпутаны, с севера, от подножия горных хребтов, с востока, из Лахора и Дели, стекались они к безымянному притоку Инда, где совершалось чудо.

В этом краю, где живут вероотступники сикхи, отрицающие богов, боги решили напомнить людям о себе. И богиня любви и смерти, грозная Кали, проявила в заброшенном с давних лет храме невиданную силу…

Так говорили паломникам приветливые люди на перекрестках дорог и в попутных деревнях.

Они раздавали пищу и указывали дорогу. Молитвенно закатив глаза, рассказывали, как некий пандит постиг высшие учения. Отказавшись от тела, он сохранил видимость и поэтому получил имя Махатма Ананга — «великая душа без плоти».

Нашептывали у дорожных костров, как Махатма Ананга, собрав верных учеников, через близкую людям Кали просил богов ниспослать согласие на землю, раздираемую смутами.

И боги дали знамение. Когда в храм Кали внесли тело одного из учеников Махатма Ананга, ушедшего из жизни ради высшего знания, — богиня не приняла его смерти.

И вот уже много дней тело праведника лежит у ног властительницы жизни и смерти и трепещет, ибо Кали не принимает его смерти.

Но так как богиня ведет точный счет родившимся — пришедшим из прошлого перевоплощения; и умершим — ушедшим в перевоплощение следующее, то за возврат жизни праведнику ей в жертву должна быть принесена другая жизнь.[19]

И уже назначен день жертвоприношения, когда грозная Кали вернет жизнь праведнику и всенародно явит могущество старых богов.

Паломники шли тесными толпами. Отстать было опасно: неуловимое братство тугов-душителей уже послало людей на торжество в честь своей богини.

Толпы народа окружили храм. Ложбина между храмом и берегом речки была густо покрыта палатками и шалашами.

В стороне от всех, ниже по течению речки, расположились неприкасаемые.

Яркое солнце освещало пеструю картину — белые одежды мужчин и цветные покрывала женщин, бронзовые лица и тела, полосатые шатры торговцев и бесчисленные повозки.

Говор, крики, детский плач, рев быков, выкрики торговцев, заунывные звуки пунги — дудочек заклинателей змей — все это слилось в нестройный гул и заглушило рокот воды в желобе.

В храм пока не пускали. Но оттуда доносилась ритуальная музыка, и в его широком преддверии храмовые танцовщицы — девадаси — изгибали в культовых танцах свои гибкие смуглые тела, блестящие от душистого масла.

То и дело из храма выходили брахманы с перевязью из тройного шнура через левое плечо — знаком высшей касты. Они благословляли народ и совершали помазание «белой землей»: смесью из разведенной на рисовой воде пыли, растертого сандалового дерева и помета священного животного — коровы.

Суровым жителям северо-запада раздавали южные редкости — жевательную смесь плодов арековой пальмы, листьев бетеля и жженой устричной скорлупы; эта жвачка глушила голод и окрашивала слюну в кроваво-красный цвет.

Раздавали «освободителя грехов» — настой дурмана, освобождающий на время от рассудка и памяти, и «слезы забвения» — приготовленный из мака напиток. Особенно щедро раздавали бханг — напиток из сока нежных верхушек индийской конопли, смешанного с настоем мускатного ореха и гвоздики.

Бродили в толпе смуглые жители Раджпутаны с бородами, зачесанными за уши. Бойкие, верткие торговые люди с юга продавали фрукты, украшения и тайные лекарства: целебную нафту из далекого Бад-кубэ[20] для лечения кожных болезней, толченый носорожий рог — средство от всех болезней, и многое другое.

Тучи мух висели над становищем паломников. Запах душистой мази — нарда — смешивался с запахами пищи, людского и бычьего пота, благовонными курениями, дымом костров и полынным духом наркотиков.

Возбуждение толпы нарастало. Люди требовали чудес.

В полдень, из ворот храма выкатили огромную колесницу Джагганахта-Джаггернаута — владыки мира Вишну в воплощении Кришны.

Статуя из дерева, облицованного слоновой костью, ослепительно блестела на солнце. Впрягшиеся в колесницу люди медленно катили ее по каменистой дороге. Они не чувствовали тяжести: дурманные напитки и курения сделали свое дело. Они хрипло выкрикивали молитвы, их глаза лихорадочно блестели.

Толпа бесновалась. Каждый хотел дотронуться до колесницы. Многие, кому не удалось протолкаться к святыне, в исступлении наносили себе раны — кто ножом, кто острым камнем.

И уже кто-то, обезумев, кинулся под огромное колесо, усаженное шипами. За ним второй, третий… Еще… Вокруг — орущие перекошенные рты… Ведь смерть под колесницей Джаггернаута — это немедленное перевоплощение в высшем образе. Пока изнуренное тело крестьянина, обремененного долгами и голодной семьей, корчится в предсмертных судорогах под широким ободом колеса, душа его может перебраться в тело новорожденного младенца в богатом брахманском доме…