Теперь же мне хочется вернуться в растаявшее прошлое, в тот самый подъезд и спросить: не осталось ли тут немного любви… Но это невозможно. А потому в бордель, господа! В лучшее, что еще есть. Или, по крайней мере, в самое честное из того, что будет.

Из всех запоров самый страшный — финансовый. Легко понять страдания бомжа. Куда сложнее вжиться в безразмерную шкуру миллиардера, которому надоело все. Первый «Мерседес» вдохновляет, как поцелуй одноклассницы. Пятый — не вызывает ничего, кроме байроновской тоски. Когда вы упаковались тремя-четырьмя банками, контрольным пакетом сталелитейного концерна, газетой, телеканалом и яхтой с островом — остается только воздеть голову к небесам и заголосить по-бабьи: «За что, Господи?»

Человек, достигший этой стадии развития, начинает чудить, совершая поступки, необъяснимые никакими теориями. Савва Морозов дает деньги на революцию. Форд пишет антисемитские брошюры. Третьяков по баснословным ценам приобретает мазню немытых передвижников. Сын саудовского небожителя, плюнув на американский диплом, создает исламистскую артель по отстрелу нью-йоркских небоскребов.

Их легко осудить. Сложнее — найти лекарство. Между тем, оно есть. Усаму Бен Ладена еще можно спасти. Неизлечимых болезней, кроме старости, вообще не существует. И английский сплин, и русская тоска легко утоляются простым эффективным средством — женщиной-пиявкой. От обычной медицинской, отсасывающей гнилую кровь, эта отличается тем, что способна выкачать излишки из любого денежного мешка.

Она взбалмошна и эксцентрична. Ее фантазия неистощима. Она хочет квартиру в центре Лондона. И еще одну — в Париже, на плас Пигaль. Ей необходимо палаццо в Венеции. Причем именно это, а не вон то. Тот факт, что в палаццо еще теплится старинный патрицианский род, ее нисколько не смущает. Они построили. А мы купим. Правда, милый? Иначе я не доживу до утра… И действительно, покупают. Ей купили бы даже Виндзорский дворец — но, к сожалению, его выставят на торги только с остатками Британской империи.

Именно эти женщины поддерживают пирамиду haute couture, покупая юбчонки за десять тысяч долларов, созданные вдохновенной рукой какого-нибудь крашеного педераста, определяющего модную струю сезона.

Для них в легендарный Horch 1938 года, прямо из-под задницы Геринга, втискивают подогрев сидения и автоматическую коробку передач. Их спинки массируют дрессированные негры. За их здоровьем следят светила науки самой крупной величины. Дети в Зимбабве могут умирать от таинственных эпидемий. Никто даже не шелохнется. Но прыщ на ягодице женщины-пиявки вызовет оживление целой отрасли здравоохранения, суля долгосрочные инвестиции и глобальное оживление на рынке медуслуг. Перепуганный владелец пиявки отдаст все, чтобы возлюбленное существо и дальше комфортно сидело на нем, не дергаясь от непривычной боли.

Что отличает пиявку для миллиардера от прочего женского поголовья? Красота? Отнюдь. Даже наоборот.

«Я посоветовал Михаилу Михайловичу взять на содержание какую-нибудь знаменитую женщину, — пишет Алексей Толстой, — и свел его с прогремевшей на обоих полушариях мадемуазель Сальмон, — шикарной и уродливой, как черт. Она была зла, дралась, предавалась всем существующим порокам и накручивала такие счета, что это поддержало наш кредит еще на месяц».

Вглядитесь в лица светских львиц. Той же покойной принцессы Дианы. Неужели вы в самом деле хотели бы ее? Неужели бедняга аль Файед не мог найти девушку помоложе и покрасивее? Однако не мог! Девушка для миллиардера должна быть с червоточинкой — крепко попользованная предшественниками. Тщеславный писатель Розанов женился на бывшей жене Достоевского. Аристотель Онассис подцепил многодетную вдову Кеннеди. Оба прецедента говорят лишь о том, что между миллиардерами и литераторами много общего. И тех, и других тянет на вселенскую славу и подержанный антиквариат.

Может быть, в пиявках их привлекает доброта? Черта с два! Всласть насосавшись, та мгновенно перебирается на кожу следующей жертвы финансового полнокровия, превращая ее из миллиардера в жалкого обладателя нескольких миллионов, вновь полного юношеских комплексов. Ум? Эта ее составляющая тоже весьма специфична и не позволяет интересоваться ничем, кроме себя самой.

Выброшенная из привычной среды обитания, пиявка чахнет, теряя иммунитет на глазах. Ее рабочие губки обвисают в безвольной улыбке. Плечики жалко опускаются. Тряпочка haute couture болтается на тощих бедрышках, как карантинный флажок. Жизнь кончена. Финансовые потоки изменили направление.

Еще вчера она давала советы молодым режиссерам («Мы ждем от вас амбициозных проектов!») и поучала начинающих политиков («На последней пресс-конференции вы могли бы высказаться получше!»). Но теперь пиявка не чувствует ничего, кроме душевной пустоты. Если ее немедленно не подберет очередной благотворительный фонд, ей конец. Ведь даже сопляк-старшеклассник не рискнет появиться с такой пенсионеркой на людях.

Тогда что же? Что отличает ее от других? Наглость, господа! Она свято верит, что стоит не меньше, чем ее пациент. Подобно миллиардерам, она убеждена, что все деньги мира плохо лежат и что именно она поможет им перелечь лучше.

Мысль сомнительная. Особенно для человека с философским складом ума. Но где вы встречали миллиардеров-философов?

— Господи, как хочется замуж за нового русского! — открыла душу очкастая математичка Соня англичанке Надежде. — Или за нового украинца. Или за киргиза. Все равно за кого. Лишь бы за нового!

— Ну, ты хватила! — ответила отличавшаяся скептицизмом Надежда.

— Куда нам…

Была большая перемена. Первоклассники, как тараканы, носились по паркету. Отец Паисий, учитель закона Божьего, появившийся в школе в связи с возвратом религиозных ценностей, как раз рассказывал очень подходящий анекдот:

«Подстрелили нового русского. Братва к нему кинулась, а он им шепчет: «Цепь и "Мерседес" можете в гроб не класть. А мобильник вместо свечки суньте. Уж больно я к нему привык — кулак будет чесаться».

Два чудом уцелевших в гимназии педагога-мужика — физрук и историк — радостно загоготали, но Соня только презрительно покосилась в их сторону:

— Остолопы! Гимнаста нашего краном на брусья не затащишь. А историк от политических перемен и вовсе одурел. Если завтра рабовладельцы придут, станет рабовладельчество проповедовать. Если амазонки — матриархат. И туда же… Ржет… А те, над кем они смеются, летят на черных «Мерседесах» к светлому будущему и плевать на всех хотели.

— Нам-то что от их лебединого лета?

— А то, что или вместе с ними лететь, или прозябать, как болотным уткам.

Соне было тридцать девять лет. Больше всего на свете она любила две вещи. Элитарный рассказ Кафки «Превращение» о том, как человек становится насекомым. И фильм «Красивая женщина» с Ричардом Гиром — про миллионера, сделавшего из проститутки дорогую цацку. Первое ее возвышало в собственных глазах. Второго она стыдилась. А больше всего боялась Соня, что через год ей будет сорок. Об этом она тоже решила никому не говорить.

Чтобы добраться со школы домой, нужно было перейти через окружную дорогу. Обычно уставшая Соня переползала через нее без особых проблем, но на сей раз стоило только поставить ногу на асфальт, как возле ноги затормозил огромный черный автомобиль.

В автомобилях Соня разбиралась плохо. Но этот сразу внушил ей доверие. Может, потому, что у него было аж четыре обручальных кольца на носу. Затемненное стекло медленно, как медвежья лапа, поползло вниз, и из-за него высунулся курчавый профиль императора Каракаллы с крупным носом и далеко уходящим в сторону руля подбородком. На руле крабьей клешней лежала мужская рука и на пальце ее боевой добычей поблескивал наглый рубиновый перстень.