В обществе в то время Чехова, Горького и Толстого считали чем-то вроде

святой Троицы, символизирующей все лучшее, что было в независимой России,

в противоположность темным силам царизма. Чехов жил в соответствии со

своими либеральными убеждениями: поэтому, когда Академия, по подсказке

правительства, исключила Горького из своих членов (почти сразу после

избрания), Чехов, как и старый социалист Короленко, отказался от членства. Но

на литературную деятельность Чехова эта сторона жизни не влияла – она не

привнесла новых элементов в его творчество.

Гораздо важнее была связь с Художественным театром. После Иванова

Чехов написал несколько легких одноактных комедий, имевших большой успех

у публики, но не существенных для его творческого развития. В 1895 г. он

снова обратился к серьезной драме и написал Чайку (по-английски ее смешно

перевели The Seagull, нужно было просто The Gull). Она была поставлена в

Императорском театре в Петербурге в 1896 г. Пьеса была плохо понята

актерами и плохо сыграна. Премьера с треском провалилась. Пьеса была

освистана, и автор, пораженный неудачей, покинул театр после второго

действия и уехал в Мелихово, поклявшись больше никогда пьес не писать.

В это время К. С. Станиславский (Алексеев; выходец из богатой

московской купеческой семьи) и драматург Владимир Немирович-Данченко

основали Художественный театр (этому театру предстояло стать важной вехой в

истории русской сцены). Им удалось заполучить Чайку для одной из первых

постановок.

54

Состав исполнителей был удивительно удачным и на редкость подходящим

для пьесы, которую предстояло поставить. Они поняли Чайку, работали, не

жалея сил, – и постановка 1898 г. стала настоящим триумфом. Вдохновленный

успехом, Чехов с новыми силами обратился к драматургии и написал свои

самые знаменитые пьесы непосредственно для труппы Станиславского. Дядя

Ваня (задуманный еще в 1888 г.) был поставлен в 1900 г., Три сестры – в

1901 г., Вишневый сад – в январе 1904 г.

Каждая пьеса имела еще больший успех, чем предыдущая. Между

драматургом, актерами и зрителями была полная гармония, Чехов был на

вершине славы. Он повсюду считался величайшим писателем России наряду с

Толстым и Горьким. Однако он не стал так богат, как Редьярд Киплинг или

Габриэле Д’Аннунцио, даже как Горький.

Дело в том, что, как и его любимые герои, он был удивительно

непрактичен: в 1899 г. он продал все свои сочинения издателю Марксу за

75 000 рублей (37 500 долларов). После заключения сделки выяснилось, что

Маркс не имел представления об объеме этих сочинений: он рассчитывал на

четыре тома рассказов, а получил девять!

В 1901 г. Чехов женился на актрисе Художественного театра Ольге

Леонардовне Книппер, и жизнь его еще больше изменилась. Последние годы он

прожил большей частью в Ялте, где купил дачу. Его постоянно осаждали

назойливые посетители, с которыми он был добр и терпелив. Болезнь

прогрессировала. В июне 1904 г. его здоровье настолько ухудшилось, что врачи

порекомендовали Баденвейлер – маленький курорт в Шварцвальде. Там 2 июля

1904 года он умер. Его тело перевезли в Москву и похоронили рядом с отцом,

умершим в 1899 г.

Литературная деятельность Чехова отчетливо делится на два периода:

до и после 1886 года. Английский читатель и более «литературная» русская

публика знают его по последним произведениям, но можно сказать, что

значительно большее число русских знают его как автора ранних

юмористических рассказов, а не как автора Моей жизни или Трех сестер.

Характерно, что наиболее популярные и типичные для Чехова юмори стические

рассказы, известные каждому даже полуобразованному русскому (например,

Лошадиная фамилия, Винт, Жалобная книга, Хирургия и т. д.), не были

переведены на английский язык. Верно, перевести эти рассказы очень трудно, –

уж очень силен в его шутках местный колорит. Но верно также, что

англоязычный поклонник Чехова не имеет вкуса к шутовству и ищет у Чехова

совсем другого. Уровень журналов, в которых сотрудничал молодой Чехов, был

крайне невысок.

Юмористические издания были прибежищем пошлости и дурного вкуса.

Шутки были грубыми и бессмысленными. Им не хватало благородного дара

абсурдности, который приравнивает человека к богам; не хватало остроумия,

сдержанности, изящества. Это было просто банальное шутовство, и рассказы

Чехова не слишком выделялись на общем фоне, хотя и отличались более

высоким уровнем мастерства. Господствующей нотой во всех рассказах была

незамысловатая издевка над слабостями и глупостями человеческого рода; даже

критик с особо острым зрением не смог бы разглядеть в них человеческого

сочувствия и тонкого юмора – столь знакомых читателю зрелых произведений

Чехова.

Большинство этих рассказов Чехов никогда не переиздавал, но все-таки

несколько десятков ранних вещей включены в первый и второй тома его

собраний сочинений. Только несколько из них – те, что потоньше – удостоились

английского перевода. Но даже в самых грубых вещах Чехова заметно его

55

высокое мастерство, а в экономности его художественных средств кроется

обещание таких рассказов как Спать хочется и На святках. Довольно скоро

Чехов начал отклоняться от прямой линии, навязанной ему юмористической

прессой, и уже в 1884 г. написал Хористку – рассказ еще несколько

примитивный и неуклюжий по лирическому построению, но в целом почти на

уровне лучших его зрелых рассказов.

Со сборника Пестрые рассказы (1886 г.) началась литературная

известность Чехова; кроме шутовских упражнений сюда вошли рассказы совсем

другого рода; в них под внешней веселостью скрывается печаль: русская

критика называла это избитой фразой «смех сквозь слезы». Такова Тоска: сырой

зимней ночью извозчик, только что потерявший сына, пытается рассказать

седокам о своем горе, но ему ни в ком не удается пробудить сочувствия.

В 1886 г., как уже говорилось, Чехов освободился от гнета

юмористических журналов и начал развивать свой собственный стиль,

пробивавшийся и раньше. Этот стиль был и остался поэтичным по существу,

но прошло еще некоторое время, прежде чем определились основные признаки

типично чеховского рассказа. В рассказах 1886–1888 гг. уже присутствуют

многие элементы, но они еще не слились воедино: тон описательной

журналистики (в наиболее чистом виде в Перекати-поле); чистый анекдот,

иногда просто иронический ( Пассажир 1-го класса), иногда щемяще

трагикомический ( Ванька); лирическая атмосфера ( Степь, Счастье);

психология болезненного состояния ( Тиф); притчи и нравоучения, обрамленные

условным, нерусским окружением ( Пари, Без заглавия).

Однако в этих рассказах уже главенствует одна из любимых и наиболее

характерных для Чехова тем – отсутствие понимания между людьми,

невозможность для одного человека чувствовать так же, как другой. Тайный

советник, Почта, Именины, Княгиня – все основаны на этой идее, ставшей

лейтмотивом позднего творчества Чехова. Действие наиболее типичных

рассказов этого периода происходит в одной и той же местности – в степи

между Азовским морем и Донцом, где протекали детство и юность Чехова. Это

место действия Степи, Счастья, Воров.

Эти рассказы построены как лирические симфонии (хотя последний из них

также и анекдот). Их доминирующая нота – суеверие, смутный ужас (Чехов