Д.П. Святополк-Мирский
История русской литературы
с древнейших времен по 1925 год
Том 2
СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА
(1881 – 1925)
1
СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (1881–1925)
Предисловие автора
Глава I
1. КОНЕЦ ВЕЛИКОЙ ЭПОХИ
2. ТОЛСТОЙ ПОСЛЕ 1880 Г.
3. ЛЕСКОВ
4. ПОЭЗИЯ: СЛУЧЕВСКИЙ
5. ЛИДЕРЫ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ: МИХАЙЛОВСКИЙ
6. КОНСЕРВАТОРЫ
7. КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ
Глава II
1. ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ И НАЧАЛО ДЕВЯНОСТЫХ
2. ГАРШИН
3. ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ПРОЗАИКИ
4. ЭМИГРАНТЫ
5. КОРОЛЕНКО
6. АДВОКАТЫ-ЛИТЕРАТОРЫ
7. ПОЭТЫ
8. ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ
9. ЧЕХОВ
Промежуточная глава I
Первая революция (1905)
Глава III
1. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРОЗА ПОСЛЕ ЧЕХОВА
2. МАКСИМ ГОРЬКИЙ
3. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ШКОЛА «ЗНАНИЯ»
4. КУПРИН
5. БУНИН
6. ЛЕОНИД АНДРЕЕВ
7. АРЦЫБАШЕВ
8. СЕРГЕЕВ-ЦЕНСКИЙ
9. ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ПРОЗАИКИ
10. ВНЕ ЛИТЕРАТУРНЫХ ГРУППИРОВОК
11. ФЕЛЬЕТОНИСТЫ И ЮМОРИСТЫ
Глава IV
1. НОВЫЕ ДВИЖЕНИЯ ДЕВЯНОСТЫХ ГОДОВ
2. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ: БЕНУА
3. МЕРЕЖКОВСКИЙ
4. РОЗАНОВ
5. ШЕСТОВ
6. ДРУГИЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ ФИЛОСОФЫ
7. «ВЕХИ» И ПОСЛЕ «ВЕХ»
Глава V
1. СИМВОЛИСТЫ
2. БАЛЬМОНТ
2
3. БРЮСОВ
4. ПОЭТЫ-МЕТАФИЗИКИ: ЗИНАИДА ГИППИУС
5. СОЛОГУБ
6. АННЕНСКИЙ
7. ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ
8. ВОЛОШИН
9. БЛОК
10. АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
11. МАЛЫЕ СИМВОЛИСТЫ
12. «СТИЛИЗАТОРЫ»: КУЗМИН
13. ХОДАСЕВИЧ
Промежуточная глава II
Вторая революция
Глава VI
1. ГУМИЛЕВ И ЦЕХ ПОЭТОВ
2. АННА АХМАТОВА
3. МАНДЕЛЬШТАМ
4. ВУЛЬГАРИЗАТОРЫ: СЕВЕРЯНИН
5. МАРИНА ЦВЕТАЕВА
6. «КРЕСТЬЯНСКИЕ ПОЭТЫ» И ИМАЖИНИСТЫ: ЕСЕНИН
7. НАЧАЛО ФУТУРИЗМА
8. МАЯКОВСКИЙ
9. ДРУГИЕ ПОЭТЫ ЛЕФА
10. ПАСТЕРНАК
11. ПРОЛЕТАРСКИЕ ПОЭТЫ
12. МЛАДШИЕ ПОЭТЫ ПЕТЕРБУРГА И МОСКВЫ
Глава VII
1. РЕМИЗОВ
2. А. Н. ТОЛСТОЙ
3. ПРИШВИН
4. ЗАМЯТИН
5. МЕМУАРЫ И ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ
6. ШКЛОВСКИЙ И ЭРЕНБУРГ
7. ВОЗРОЖДЕНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЫ ПОСЛЕ 1921 Г.
Paralipomena
1. ДРАМА
2. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
Указатель имен и названий
3
Предисловие автора
Эта история русской литературы с 1881 г. (год смерти Достоевского)
задумана как продолжение книги, посвященной более раннему периоду. Я вы -
брал 1881 г. в качестве удобного рубежа – но он ни в коей мере не является
поворотным пунктом для самой русской литературы. Эта дата отмечает скорее
не начало, а конец: конец классического периода русского реализма. Для
проведения более точной границы надо или вернуться к 1845 г., или пройти
вперед к 1895 г. Можно сказать, что первые пятнадцать лет из периода,
представленного в этой книге, являются временем старения, то есть осенью
великой эпохи реализма: величайшая фигура этих лет – поздний Толстой –
человек предыдущего поколения; а второй по величине – Чехов – гений явно
«осеннего» склада. Настоящий новый период, а не отблески старого,
начинается только с развитием революционного реализма Горького, а еще
отчетливее – с антиреалистическим движением символистов. Поэтому трудно
решить, каких писателей нужно внести в этот том, а каких отнести к более
раннему периоду. Однако мне не хотелось делить творчество отдельных
писателей на два тома, за исключением Толстого – фигуры достаточно крупной,
чтобы выдержать такую операцию. Для другой книги я оставил тех писателей,
чье творчество представляет жизненно важную часть движения шестидесятых и
семидесятых годов и непременно должно обсуждаться в рамках этого периода.
Такими писателями являются, например, Салтыков и Глеб Успенский, хотя
многие из их лучших произведений появились после 1881 г. Другие писатели
того же поколения, вроде Лескова и Леонтьева, которые противоречили общему
настрою времен своей молодости и только в восьмидесятых годах приобрели
славу, продолжавшую расти после их смерти, – включены, напротив, в этот том.
В некоторых случаях писатели (особенно Фет), рассматривающие ся в данном
томе сжато, будут более подробно проанализированы в истории предыдущего
периода. Представляя англоязычному читателю современную русскую
литературу, я стремился максимально придерживаться фактов, намеренно
избегая обобщений. Моя книга не претендует на большее, чем служить
Бедекером или Марриевским путеводителем по современной русской
литературе. Общей панорамы, которую так охотно дают иностранцы, не
обремененные слишком большими познаниями, и которую так трудно дать
русскому, чье знакомство с мельчайшими деталями мешает широте обзора, –
так вот, общей панорамы тут не будет. Я буду счастлив, если некоторые новые
факты или мнения, изложенные на этих страницах, изменят упрощенные и
поспешные выводы, сделанные англосаксами (и не только ими) о моей стране.
Но я не тешу себя иллюзиями. У всеведущих гениев Запада вошло в привычку
упражнять свою интуицию на русской теме – здесь они могут двигаться
свободно, не стесненные избыточной, несущественной и ненужной
информацией.
Западные историки русской литературы обычно с самого начала
оповещают своих читателей о том, что русская литература отличается от всех
других литератур мира своей тесной связью с политикой и историей общества.
Это просто неверно. Русская литература, особенно после 1905 г., кажется
удивительно аполитичной, если вспомнить, каких колоссальных политических
катаклизмов она была свидетельницей. Даже разрабатывая «политические»
сюжеты, современные русские писатели остаются по сути аполитичными –
даже когда они заняты пропагандой (как Маяковский), она в их руках
превращается не в цель, а в средство. Я все-таки включил в книгу две
4
промежуточные главки о политике и о взаимодействии политики и литературы.
Я сделал это не потому, что в разговоре об Андрееве и Блоке две революции
важнее, чем гражданская война в разговоре об Уитмене и Уитьере, – а потому,
что (хотя русская революция у всех на устах) очень мало кто из родившихся к
западу от Риги знает хоть какие-нибудь факты, нужные для понимания вопроса.
Если литература сама по себе мало подверглась влиянию политики, то
отношение к русской литературе (а это совсем другой вопрос) всегда
находилось под большим влиянием политических предрассудков. После 1917
года это влияние, естественно, возросло. Многие просоветски настроенные
русские готовы лишить Бунина звания великого писателя за то, что он был на
стороне белых, а многие эмигранты соответственно откажут в этом звании
Горькому, потому что он поддерживал Ленина. Но, к счастью для будущего
русской цивилизации, по обе стороны советского частокола есть люди, не
поддавшиеся «гражданской войне в умах», и число их постоянно растет.
Я не пытался скрыть собственные политические симпатии, и люди,
знакомые с русскими реалиями, легко их обнаружат. Но берусь утверждать, что
моя совесть литератора свободна от политических пристрастий, что как
литературный критик я одинаково честно отношусь ко всем: к реакционеру
Леонтьеву, к либералу Соловьеву, к большевику Горькому, к «белогвардейцу»
Бунину и коммунисту Бабелю. Мои суждения могут быть личными и
субъективными, но эта субъективность вызвана не партийно-политическими, а
литературными и «эстетическими» пристрастиями. Однако и тут у меня есть
