– Она это сделала нарочно! Гнусная тварь, бездарь, ненавидящая таланты!

Тамара Петровна все-таки разрыдалась, Вика принялась ее успокаивать.

– Женечка, но при чем здесь она? – ласково поинтересовалась Галина Николаевна.

– Разве не эта тварь отвечает здесь за порядок? Вся рутинная работа, которой брезгует нормальный человек, поручена ей. Это она здесь закрывает все и открывает. И никто, кроме нее, не оставил бы открытый люк как раз тогда, когда мне идти мимо него на сцену! Это не случайность, а предумышленное убийство! Меня спас Господь Бог, хранящий таланты! Если бы я не включил здесь свет, меня б уже не было в живых!

– Ну, – раздраженно заметил Кирилл Левинсон, – в таком случае покушались на меня. Первым здесь, как известно, должен был оказаться я, и лишь по случайности я прошел с другой стороны.

Это была правда. Девчонки появлялись из правой кулисы, поскольку женская уборная была там, мужская же располагались слева. Кирилл, партнер Таши, к моменту происшествия уже находился на сцене.

Впервые он попал в студию из-за Дениса, с которым вместе работал. Дашенькин жених, не упуская случая похвастаться артистическими успехами, активно приглашал на спектакли коллег. Большинство из них оставались зрителями, а этот серьезный мужчина лет тридцати пяти неожиданно проявил желание попробовать себя на новом поприще.

Вика была рада. Во-первых, сильный пол всегда в дефиците, а во-вторых, Кирилл был небезнадежен. Флегматик, правда, что для актера плохо. Зато добросовестный, и память хорошая – не то что у Дениса. Внешность, конечно, похуже, чем у главного красавчика театра, но вполне пригодная – такие кряжистые, основательные, напрочь лишенные смазливости хорошо смотрятся в ролях настоящих мужиков. Что касается таланта… если хорошенько разъяснить, что и как, Левинсон по мере сил пытался это изобразить – он парень умный.

– Да кому ты нужен? – заорал Преображенский, на миг притихший от изумления – ему посмели возразить! – Ты, бездарность! Нет, охотились на более крупную дичь – на меня.

– Вот именно, кому я нужен? – буркнул Кирилл. – Оставили случайно люк – велика важность. Не провалился никто, и слава богу. Я лично трагедий устраивать не собираюсь, я не истерик.

– А я, значит, истерик?

– У-у-у! – в голос завыла Тамара Петровна.

Вике захотелось разорваться на две части, дабы одна занялась помощницей, а другая – гениальным премьером. Причем желательно, чтобы эти части разошлись по разным помещениям, поскольку Тамаре Петровне и Евгению Борисовичу следовало говорить прямо противоположные вещи.

Слава богу, Полякову взяла на себя Марина, шепча на ухо нечто утешительное. Кирилла, тоже бывшего на взводе, утихомиривали девочки, а Виктория Павловна вместе с Галиной Николаевной обхаживали Преображенского. Наконец он несколько утих, лицо его изменило выражение, вместо гнева демонстрируя покорность жестокой судьбе, и он горестно заметил:

– Что ж, я – человек слова. Я обещал вам сыграть премьеру, и я ее сыграю, пусть хоть тысячи убийц встанут на моем пути. Но имейте в виду, я ставлю ультиматум! В дальнейшем вам придется выбирать – либо она, либо я. Третьего не дано! Надеюсь, вы слышали меня, Виктория Павловна?

И он летящей походкой двинулся к сцене.

– Конечно, вы, Тамарочка Петровна, – прошелестела Вика на ухо помощнице так тихо, чтобы никто больше не услышал. В глубине души она надеялась, что выбирать не придется. Евгений Борисович пошумит да одумается. Главное – пережить премьеру, а после нее хоть потоп.

Преображенский провел репетицию блестяще.

Премьера была назначена на субботу, и у бедной Виктории Павловны с утра все валилось из рук. Хорошо, хозяйственные дела взял на себя Лешка. Вчерашний скандал сильно действовал Вике на нервы, но она утешала себя мыслью, что норма по скандалам, наверное, уже выполнена, так что нынче неожиданностей не будет.

Как бы не так! Полвторого позвонила Таша. Заливаясь слезами на другом конце провода, она сообщила, что играть сегодня не может, и положила трубку. Слава богу, у Виктории Павловны имелись адреса членов студии, и она срочно отправилась к девочке на дом. Таша, такая ответственная, такая серьезная, и вдруг подвести всех, сорвать спектакль! Просто наваждение!

Лицо девушки опухло, глаза покраснели и ввалились. «Умер кто-то из родителей», – с ужасом подумала Вика. Она знала, что Ташины родители работают по контракту за границей и вернуться должны не скоро.

– Что случилось, Ташенька? Расскажи мне, тебе станет легче!

Таша судорожно показала рукой в угол комнаты и зарыдала. Там лежала какая-то тряпка, рядом стояло блюдце. Ну и что? Постепенно из бессвязных слов Виктория Павловна восстановила картину случившегося. А произошло следующее.

Часов в двенадцать к племяннице явился Преображенский. Он был возбужден, как обычно перед спектаклем, носился по квартире, тискал котенка. Котенок этот жил у Таши всего неделю, но она успела очень его полюбить. Такой серенький, пушистый, ужасно доверчивый и ласковый. Даже коготки никогда не показывает, представляете? Прыгает вокруг и ждет от жизни только хорошего и всех любит!

– И что дядя? – вернула Ташу к теме Виктория Павловна.

Евгений Борисович привычно дразнил племянницу бездарью, но она не обижалась. Она знала, что в дни премьер он не в себе.

– Повезло тебе, бездарь! – разводил руками он. – Мариночка наша словно лично для тебя роль писала. Будет у тебя успех, а там, глядишь, и в сериал какой сняться позовут. Вичка-то наприглашала зрителями этих халтурщиков, которые фильмы пекут как блины, по сто штук на одной сковородке. Для них такая бездарь, как ты, – самое то, просто находка.

– А я не соглашусь, – засмеялась Таша. – Мне халтура ни к чему.

– И дура будешь, если не согласишься. За эту халтуру неплохо платят.

– А мне хватает.

Он хмыкнул:

– Пока я содержу, так хватает. Но я ведь все-таки не Дед Мороз!

Таша почувствовала себя задетой.

– При чем здесь ты? Мне присылают родители.

– Ну да, присылают и через меня передают! – расхохотался дядя. – А ты, дура, поверила? Думаешь, за границей – золотые горы? Умный человек, он и здесь разбогатеет, а неудачник – тот и в Африке неудачник. Вот это – про твоего папашу. Говорил я Светке, куда тебе этот недоделанный, но бабе разве объяснишь? Вот теперь бедствуют в эмигрантском квартале, еле на квартиру зарабатывают, а все бьются, кретины, надеются зацепиться да получить гражданство. Больно они там нужны! Я их сразу предупредил: «Вам ни копейки не дам, а девчонку, так и быть, содержать буду, пока в возраст не войдет». Но я-то не вечный, ты на это не рассчитывай.

Сердце Таши бешено заколотилось, в горле пересохло, и она холодно сказала – нет, попыталась холодно сказать, а вместо этого хрипло выдавила:

– Я переведусь на вечерний и пойду работать.

Евгений Борисович, покачав головой, притянул девушку к себе.

– Бедная моя дурочка, – нежно произнес он. – Ну нельзя же всему верить. Уж и пошутить с нею нельзя! Как же ты, такая доверчивая, жить-то будешь?

– Пошутить? – повторила та.

– Ну конечно! Ты что, первый день меня знаешь? Обыкновенная шутка. Все у твоих родителей хорошо, и в помощи моей они не нуждаются. Впору, чтобы они мне помогали.

– Это точно? Ты точно тогда шутил, а не теперь?

– Честное пионерское! Ох, Таша-Таша, – дядя вздохнул. – Когда же ты повзрослеешь? В двадцать лет вроде уже пора. Честное слово, смотрю я на тебя и думаю: неужели до сих пор в старых девках ходишь? По нынешним временам уже в двенадцать без презерватива на улицу не показываются, одна ты у нас со странностями. Или, наконец, кого-нибудь завела?

– Не твое дело! – покраснев, ответила Таша.

– А почему не мое? У меня для тебя жених имеется. А то не знаешь? И, главное, любит тебя очень. Ведь для тебя же внешность наверняка не главное, так? – съехидничал Евгений Борисович. – Тебе важны чу-у-уйства!