Виктория Павловна напряженно смотрела на сцену. Ну, Таша, кажется, хороша. Большого таланта у девочки нет, однако роль ей досталась словно скроенная по личной мерке. Увидевшие юное дарование впервые решат, разумеется, что открыли звезду. А увидеть будет кому, уж об этом она, Виктория Павловна, позаботилась. Она подняла свои старые богемные связи, крутилась, как вор на ярмарке, но сумела-таки заручиться обещаниями многих влиятельных критиков, да и просто известных в театральных кругах лиц. Они придут, обязательно придут на премьеру, и вот тогда – либо пан, либо пропал. Хотя никаких пропал – если на кон поставлено все, проигрыш невозможен!

Появилась Дашенька. Честное слово, в ней есть потенциал! Она-то изображает вовсе не себя, а совершенно другую личность, но кто заподозрит? Прямо-таки живет на сцене, естественная и искренняя. Удивительно, что не она, а Таша – родная племянница самого Евгения Борисовича. Кстати, сейчас его выход. Здесь волноваться незачем, Преображенский – гений и вытянул бы даже самую провальную пьесу. Только почему он задерживается? Девчонки и Кирилл, их партнер, держат паузу из последних сил.

Мощный рык заставил всех вздрогнуть. Казалось, за кулисами бушует разъяренный лев, внезапно обнаруживший, что его коварно лишили законной добычи. Однако собравшиеся твердо знали, что находятся не в дикой саванне и не в зоопарке, а в обычном Доме культуры, где из животных водятся исключительно крысы, пусть и мутировавшие под влиянием цивилизации, но вряд ли способные издавать подобные звуки. Да и никто из людей вокруг, несмотря на гордое звание актеров самодеятельной студии, не сумел бы вложить в бессловесный возглас столько страсти. Этот голос, поставленный не хуже, чем у старых мхатовских мастеров, принадлежал… кому же еще, как не Евгению Борисовичу Преображенскому!

Виктория Павловна вздохнула. Она давно выработала тактику общения со своим сложным подопечным, но каждый раз с трудом заставляла себя к ней прибегнуть. Впрочем, теперь альтернативы не было. Накануне премьеры козырную карту близящейся игры следует холить и лелеять. Поэтому пришлось порывисто вскочить и броситься в направлении загадочного рыка.

За кулисами царил бардак, благоразумно скрытый полумраком. Встревоженные студийцы кольцом стояли в коридоре, а в центре кольца возвышался Преображенский, высокий, мощный, чуть полнеющий мужчина с незапоминающимся лицом, про которое один коллега с завистью заметил: «Как чистый лист бумаги – рисуй что надо». О господи, мало ему внимания, которое магическим образом притягивает на сцене, так вечно устраивает спектакли в жизни!

– Что случилось, Евгений Борисович? Как вы нас всех напугали! Мы боялись, с вами случилось что-то страшное, но вы, слава богу, целы!

В интонации ни в коем случае не должна пробиваться ирония – сплошная восторженная забота круглой дуры о своем идеале. Он это любит.

– Если и цел, то с помощью Бога, а не этой гнусной твари, – пророкотал Преображенский, жестом отвергнутого дочерьми короля Лира (совсем недавно сыгранная шикарная роль) указывая на одну из топтавшихся рядом женщин. Невыразительные черты переменились, приобретя несомненную царственность.

От прокаженной отодвинулись, и Виктория Павловна узрела Тамару Петровну. Час от часу не легче! Тамара Петровна Полякова – очередной подарок судьбы, вторая козырная карта, на которой можно строить большую игру. Правда, Полякова не актриса, поэтому данный козырь скрыт от посторонних глаз, лишь в конце завтрашней программки (кстати, после репетиции обязательно напомнить Тамаре Петровне, чтобы проследила за работой типографии) – так вот, в конце программки будет тускло отмечено – «ведет спектакль Т. П. Полякова». Можно б и не отмечать, да уж больно дама обидчива, чуть что – в слезы. Наверное, дело в возрасте, недаром говорится «что старый, что малый». Хотя шестьдесят – не совсем старость, так что физически и умственно Полякова в полном порядке. Всю жизнь просидев в НИИ рядовым инженером, она с детства бредила театром. С семьей как-то не получилось, вот и осталась одинокой старой девой, из тех, которые составляют ядро поклонниц многих артистов – разумеется, не смазливых мальчишек, атакуемых сексуально озабоченными акселератками, а настоящих артистов и артисток. Подобные зрительницы способны профессионально разобрать любую пьесу и наизусть помнят роли своих кумиров, тонко отличая проходные от судьбоносных. Они – идеальные потребители той неуловимой субстанции, ради которой и существует театр, но, увы, природа не дала им таланта. А они отдали бы за этот дар, за право прикоснуться к мифическому миру сцены все на свете!

В шестьдесят Тамара Петровна осуществила заветную мечту. Нет, в ней не проснулся дремавший дотоле гений, она стала не жрицей – лишь прислужницей, однако такой, без которой жрецы прекрасного не могли бы существовать.

А вот душой студии, ее богом-творцом, являлась, несомненно, Виктория Павловна Косицкая. Почти двадцать лет назад она закончила режиссерское отделение театрального института, подавала неплохие надежды, но после бурного романа вышла замуж за военного и отправилась кочевать с ним по просторам все еще необъятной, хоть и подрастерявшей изрядные куски родины. Формально работала редко, да обычно было и негде, однако не упускала случая организовать самодеятельный театр. Скучающие офицерские жены были рады проявить себя и развлечься, так что недостатка в актрисах не было, а энергия и обаяние Вики приманивали в студию и актеров-мужчин. Между делом родила сына Лешку (сейчас парню тринадцать). Недавно вернувшись с мужем в Питер, попыталась возобновить старые связи. Многие однокурсники достигли степеней известных, а некоторые при этом умудрились не забыть милую Вичку, обещали помочь устроиться. Но тут грянуло страшное. Мужа послали в Чечню, и не прошло месяца, как он погиб.

Вика всегда полагала, что ее Сашка – не слишком-то яркая личность. Иногда даже удивлялась, и как ее в свое время угораздило в него влюбиться? Молчаливый, спокойный, флегматичный. Что он есть, что нет. Мог целый день просидеть дома, практически не подавая голоса. Подвижной, словно ртуть, активной жене это казалось диким. Но почему-то другие мужчины, куда больше соответствующие идеалу, тонко чувствующие, артистичные, абсолютно ее в сексуальном плане не привлекали. Смирившись со странной особенностью своего организма, Вика стала верной, хотя и не слишком домовитой спутницей жизни. Впрочем, Сашка не жаловался. Раз ему требуется в квартире армейский порядок, значит, сам и должен его наводить – подобную максиму считали справедливой оба супруга. Оба также были согласны с тем, что ему повезло отхватить жар-птицу, она же запросто могла бы подыскать себе кое-что получше.

И вот теперь, когда Сашки не стало, выяснилось – лучше быть невозможно. Это иллюзия, что незаметно есть он или нет. Его присутствия, одного факта его существования было достаточно, чтобы пронизывать Викину душу невидимыми токами, которые и составляли основу счастья. Оказывается, жилось так легко и просто, поскольку в жизни была опора, неощутимая, но надежная. Пока ты дышишь, необходимости воздуха не чувствуется, а вот лишись его – и умрешь.

Вика не умерла, хоть и была к тому близка. Но ведь рядом находился моментально повзрослевший Лешка, как же оставить его в этом мире одиноким. Привидением бродила она по дому, машинально ела подсунутую сыном еду, машинально ложилась вечерами в кровать, однако не засыпала, а все прокручивала в памяти прошлое, с тоскою понимая – если б вернуться назад, вела бы себя иначе, повторяла бы мужу вновь и вновь: «Я люблю тебя, я люблю тебя так же сильно, как сразу после первой встречи, но по-другому!» Господи, скольких радостей она его лишила из-за собственной слепоты, и вот теперь ничего не поправишь!