— Он мешает нам работать.

— Из-за него я не успею закончить «Переход через Чермное море» к открытию выставки. Он не захотел, чтобы я писал с него фараона.

— Из-за него мне не удалось закончить работу, которая мне заказана. Он отказался сходить в библиотеку за нужными мне справками.

— Он нас разоряет.

— Решительно, держать его невозможно.

— Вот и уволим его… Но в таком случае надо с ним рассчитаться.

— Ну и рассчитаемся, только бы убрался! Давай деньги, я сочту, сколько мы ему должны.

— Какие деньги? Казначей-то у нас ведь не я, а ты.

— Ничуть не бывало, казначей — ты. Управление финансами поручено тебе, — возразил Родольф.

— Но уверяю тебя, у меня нет ни гроша, — вскричал Марсель.

— Неужели уже ничего не осталось? Быть не может! Нельзя истратить пятьсот франков за неделю, особенно когда соблюдаешь строжайшую экономию и ограничиваешься только самым необходимым. (Ему следовало бы сказать: самым излишним.) Надо проверить расходы: ошибка непременно обнаружится.

— Возможно, — сказал Марсель, — но деньги вряд ли обнаружатся. Как бы то ни было — заглянем в расходную книжку.

Вот образчик отчетности, которая велась под покровительством святой Экономии:

«Девятнадцатое марта. Приход — 500 франков.

Расход: турецкая трубка — 25 франков, обед 15 франков, разные расходы — 40 франков», — читал Марсель.

— Что это за разные расходы? — Родольф.

— Сам знаешь, — отвечал тот. — Это вечер, после которого мы вернулись домой только под утро. Впрочем, в данном случае мы сэкономили на дровах и свечке.

— Дальше. Читай.

— «Двадцатое марта. Завтрак — 1 франк 50 сантимов, табак — 20 сантимов, обед — 2 франка, лорнет — 2 франка 50 сантимов». Ну вот, лорнет — это твой расход. И зачем тебе понадобился лорнет? Ты и так отлично видишь…

— А ты отлично знаешь, что мне надо было написать отчет о выставке для «Покрывала Ириды». Невозможно быть художественным критиком, не имея лорнета. Расход вполне законный. Дальше.

— Трость…

— Ну вот, это — твой расход, — вставил Родольф. — Мог бы обойтись без трости.

— За двадцатое число других расходов не было, — продолжал Марсель, не ответив на выпад приятеля. — Двадцать первого мы завтракали в ресторане, обедали в ресторане, ужинали — тоже.

— В тот день мы, вероятно, истратили немного?

— Так оно и есть. Сущие пустяки… Каких-нибудь тридцать франков.

— Да куда же это?

— Теперь уж не помню, — ответил Марсель. — Тут помечено: разные расходы.

— Графа неопределенная и предательская, — прервал его Родольф.

— «Двадцать второе марта. В этот день к нам поступил Батист, в счет жалованья ему выдано было 5 франков, шарманщику — 50 сантимов, на выкуп четырех китайчат, которых, невзирая на весь их шарм, бесчеловечные родители собирались утопить в Желтой реке, — 2 франка 40 сантимов».

— Постой! — воскликнул Родольф. — Разъясни, пожалуйста, тут какая-то несообразность. Если сам ты пленяешься шарманкой, это еще не значит, что все родители должны поддаваться шарму своих чад. Да и вообще, что за надобность выкупать каких-то китайчат? Будь они еще маринованные — куда ни шло.

— У меня доброе сердце, — ответил Марсель. — Ну, продолжай. Пока что мы довольно строго блюли экономию.

— За двадцать третье число записей нет. За двадцать четвертое тоже. Два безупречных дня! Двадцать пятого выдано Батисту в счет жалованья три франка.

— Уж очень часто мы даем ему деньги, — глубокомысленно промолвил Марсель.

— Зато будем меньше ему должны, — ответил Родольф. — Читай дальше.

— «Двадцать шестого марта — различные полезные расходы, связанные с нашим служением искусству: всего 36 франков 40 сантимов».

— Что же это такое полезное мы купили? — задумался Родольф. — Не помню. Тридцать шесть франков сорок сантимов — что же это может быть?

— Неужели забыл? В тот день мы взбирались на крыши собора Богоматери и любовались Парижем с птичьего полета…

— Но вход на башни стоит восемь су, — заметил Родольф.

— Да. Но, спустившись вниз, мы поехали обедать в Сен-Жермен.

— Ну, все ясно!

— Двадцать седьмого ничего не записано.

— Превосходно. Значит, сэкономили.

— Двадцать восьмого выдано Батисту в счет жалованья шесть франков.

— Ну, теперь уж я уверен, что мы ничего не должны Батисту. Весьма возможно, что он нам должен… Надо будет проверить…

— Двадцать девятое. Знаешь, за двадцать девятое никаких записей нет. Вместо них — начало статьи о нравах.

— Тридцатое. Ну, в этот день у нас обедали гости: расход порядочный — тридцать франков пятьдесят пять сантимов. Тридцать первое число, это сегодня. Мы еще ничего не израсходовали. Видишь, — сказал Марсель в заключение, — записи велись очень тщательно. Израсходовано куда меньше пятисот франков.

— Значит, в кассе должны оставаться деньги.

— Можно проверить, — ответил Марсель, выдвигая ящик. — Нет, не осталось ни гроша. Одна паутина.

— Паутина с утра — не жди добра, — молвил Родольф.

— Куда же делась такая куча денег? — Марсель, совершенно сраженный видом пустого ящика.

— Черт возьми! Ясное дело — мы все отдали Батисту, — сказал Родольф.

— Погоди-ка! — воскликнул Марсель и стал шарить в ящике, где оказалась какая-то бумажка. — Счет за квартиру. Счет за последний месяц! — воскликнул он.

— Как же он сюда попал? — Родольф.

— Да еще оплаченный! — добавил Марсель. — Это ты заплатил домовладельцу?

— Я? Бог с тобой! — ответил Родольф.

— Но как же это понять…

— Да уверяю тебя…

«Непостижимая тайна» — запели они вдвоем финальный мотив «Дамы в белом».

Батист, заядлый любитель музыки, тотчас же появился в комнате.

Марсель показал ему счет.

— Да! Забыл вам сказать, — небрежно пояснил Батист, — утром, пока вас не было дома, приходил домовладелец. Я заплатил ему, чтобы он больше себя не утруждал.

— А откуда вы взяли деньги?

— Взял, сударь, из ящика, он был отперт, я даже подумал, что вы нарочно оставили его отпертым, и решил: «Хозяева забыли наказать мне перед уходом: „Батист, домовладелец придет за квартирной платой, заплати ему“, — вот я и отдал ему деньги, словно вы мне так приказали… хоть вы и не приказывали.

— Батист, — проревел в ярости Марсель, — вы злоупотребили нашим доверием: с сегодняшнего дня вы у нас больше не служите! Верните ливрею!

Батист снял с головы клеенчатую фуражку, представлявшую собою всю его ливрею, и подал ее Марселю.

— Хорошо, — сказал тот, — можете идти…

— А жалованье?

— Что, несчастный? Вы получили больше, чем вам причитается. Вам за каких-нибудь две недели выдали четырнадцать франков. Куда вы деваете столько денег? Содержите плясунью, что ли?

— Канатную, — поддакнул Родольф.

— Значит, я окажусь на улице и мне негде будет приклонить голову, — вздохнул бедняга.

— Берите назад ливрею, — ответил на это растроганный Марсель.

И он вернул Батисту фуражку.

— А ведь не кто иной, как этот олух растратил наше состояние, — заключил Родольф, провожая глазами несчастного Батиста. — Где же мы сегодня будем обедать?

— Это выяснится завтра, — ответил Марсель.

Как— то в субботний вечер, еще до того как Родольф подружился с мадемуазель Мими, с которой мы вскоре познакомим читателя, он за табльдотом встретился с девушкой по имени мадемуазель Лора, она у себя на дому торговала подержанными вещами. Узнав, что Родольф -главный редактор великосветских журналов «Покрывало Ириды» и «Кастор», модистка решила, что он может посодействовать ей в отношении рекламы, и стала его многозначительно поддразнивать. На выпады девушки Родольф ответил таким фейерверком мадригалов, что ему позавидовали бы Бенсерад, Вуатюр и все Руджеро галантной поэзии. А к концу обеда, когда мадемуазель Лора узнала, что Родольф вдобавок и поэт, она ясно намекнула ему, что не прочь считать его своим Петраркой. Больше того, без всяких обиняков она назначила ему свидание на другой же день.