До нынешнего утра я лелеял надежду, что этот день отпраздную тем, что расплачусь по всем трем счетам. Химера, иллюзия, мечта! В то время как я дремал на подушке безмятежности, рок — по-гречески «ананке» — развеял все мои надежды. Денег, на которые я рассчитывал (боже, до чего хромает коммерция), мне не уплатили, и вместо крупных сумм, которыми я должен был располагать, у меня оказалось всего лишь три франка, — да и то взятые взаймы, — и я не решаюсь их вам предложить. Но не сомневайтесь, сударь, и для нашей прекрасной Франции, и для меня настанут лучшие дни. Едва забрезжит их заря, я на крыльях полечу, чтобы возвестить вам об этом и взять из вашего дома те драгоценные вещи, которые я там оставил, в ожидании этого дня отдаю их под вашу защиту, а также под защиту закона, который запрещает вам продавать их в течение года, буде вы попытаетесь это сделать, дабы вернуть сумму, коей кредитовали меня в залог моей честности. Особенно прошу вас позаботиться о моем рояле и о большой раме с шестьюдесятью локонами различных цветов, они охватывают всю гамму оттенков волос и срезаны с головок Граций скальпелем Амура.

Итак, милостивый государь и домовладелец, располагайте стенами, в которых я жил, как вам заблагорассудится. Дарую вам на это свое милостивое соизволение, в чем и подписываюсь.

Александр Шонар».

Прочитав это послание, написанное живописцем в канцелярии его приятеля, чиновника военного министерства, господин Бернар в негодовании скомкал его. Затем взгляд его упал на папашу Дюрана, который дожидался обещанной награды, и он резко спросил, что ему надо.

— Я жду, сударь.

— Чего?

— Подарка, который вы… по случаю доброй вести…— пролепетал швейцар.

— Вон отсюда! Это еще что такое? Стоите передо мной в фуражке!

— Но, сударь…

— Без рассуждений! Вон! Или нет, подождите. Пойдемте в комнату художника… Проходимец! Съехал, не расплатившись!

— То есть как? Вы это о господине Шонаре? — недоумевал швейцар.

— А то о ком же? — продолжал хозяин, ярость которого все возрастала. — Если окажется, что он хоть что-нибудь вынес, — я выгоню вас вон! Понимаете: вы-го-ню!

— Быть не может! — шептал бедняга швейцар. — Господин Шонар не съехал, он пошел разменять деньги, чтобы с вами рассчитаться, и наймет подводу для вещей.

— Для вещей! — воскликнул господин Бернар. — Скорей туда! Уверен, что он их уже перевозит. Он вам расставил ловушку и нарочно выманил вас из швейцарской, чтобы вы ему не мешали! Болван вы этакий!

— Боже мой! И болван же я! — дрожью в голосе восклицал папаша Дюран, устрашенный олимпийским гневом хозяина. А тот тащил его вниз по лестнице.

Едва они появились во дворе, как к швейцару подскочил молодой человек в белой шляпе.

— Что же это такое! — он. — Когда же я, наконец, попаду в свою комнату? Ведь сегодня восьмое апреля! Ведь если не ошибаюсь, я именно здесь снял комнату и задаток дал! Так или не так?

— Простите, сударь, простите, — сказал хозяин. — Я к вашим услугам. Я сам объяснюсь с господином, — добавив он, обращаясь к швейцару. — А вы бегите наверх. Этот проходимец Шонар, вероятно, уже вернулся и укладывается. Если застанете — заприте его на ключ и скорей сюда, чтобы вызвать полицию.

Папаша Дюран скрылся в подъезде.

— Простите, сударь, — с поклоном сказал хозяин, когда остался один на один с молодым человеком, — с кем имею честь говорить?

— Сударь, я ваш новый жилец: я снял тут комнату на седьмом этаже и уже начинаю терять терпение, потому что комната до сих пор не освободилась.

— Я в отчаянии, сударь, — отвечал господин Бернар, — у меня тут вышло недоразумение с одним жильцом, вашим предшественником.

— Хозяин, хозяин! — закричал папаша Дюран, высунувшись из окна верхнего этажа. — Господина Шонара здесь нет… но комната есть… Какой же я болван… то есть я хочу сказать, что он ничего не унес, сударь, ни единого волоска!

— Хорошо, спускайтесь сюда, — ответил господин Бернар. — Прошу вас, сударь, капельку терпения, — продолжал он, обращаясь к молодому человеку. — Сейчас швейцар перенесет вещи моего несостоятельного жильца в кладовую, и через полчаса комната будет в вашем распоряжении. К тому же и обстановка ваша еще не прибыла.

— Простите, а это что? — невозмутимо ответил молодой человек.

Господин Бернар осмотрелся вокруг и заметил одни лишь большие ширмы, уже смутившие его швейцара.

— То есть как? Простите… не понимаю…— прошептал он. — Я тут ничего не вижу.

— Вот, — отвечал молодой человек, раздвигая створки ширмы и являя взору изумленного хозяина великолепный дворцовый интерьер с яшмовыми колоннами, барельефами и картинами великих мастеров.

— Ну а ваша мебель? — господин Бернар.

— Вот она, — ответил молодой человек, указывая на роскошную обстановку «дворца», который он только что купил во дворце Бюльона, где распродавались декорации для любительского спектакля.

— Сударь, мне хочется верить, что у вас есть мебель и посолиднее этой…

— Как! Да ведь это чистейший Буль!

— Вы сами понимаете, мне нужен залог.

— Помилуйте! Целый дворец — для вас недостаточный залог за какую-то мансарду?

— Нет, сударь, мне нужна мебель, настоящая мебель красного дерева.

— Увы, не в золоте и не в красном дереве счастье, как сказал древний мудрец. Кроме того, я не терплю красного дерева. Это дурацкое дерево. В наше время оно имеется у всех.

— Короче говоря, есть у вас, сударь, хоть какая-нибудь мебель?

— Нет, она занимает слишком много места. Как только заведутся стулья, не знаешь, куда сесть.

— Но есть же у вас кровать? На что вы ложитесь?

— Я полагаюсь на провиденье, сударь.

— Простите, еще вопрос, — продолжал господин Бернар. — Скажите, пожалуйста, какова ваша профессия?

В эту минуту во дворе показался носильщик со второй партией пожитков молодого человека. Среди вещей, висевших за спиной носильщика, виднелся мольберт.

— Сударь! — в ужасе вскричал папаша Дюран, указывая хозяину на мольберт. — Он художник!

— Живописец! Так я и знал! — воскликнул господин Бернар, и волосы его парика поднялись от ужаса. — Художник!!! Так вы не навели справок об этом молодом человеке? — обратился он к швейцару. — Так вы не знали, чем он занимается?

— Что поделаешь, — отвечал бедняга. — Он дал мне пять франков въездных, мне и в голову не пришло…

— Долго это будет продолжаться? — наконец молодой человек.

— Раз у вас нет мебели, сударь, я не могу сдать вам комнату, — сказал господин Бернар, поправляя на носу очки. — Закон разрешает не пускать в дом жильца, который не предоставляет никаких гарантий.

— А мое честное слово? — возразил художник с достоинством.

— Оно ценится меньше мебели… Ищите себе квартиру в другом месте. Дюран вернет вам въездные.

— Гм? — промычал в недоумении швейцар. — А я их уже положил на книжку.

— Помилуйте, сударь. Но ведь не могу же я сию минуту найти другую комнату. Приютите меня хотя бы на сутки.

— Обратитесь в гостиницу, — ответил господин Бернар. — Впрочем, — спохватился он, внезапно осененный Удачной мыслью, — если хотите, я могу вам сдать комнату, которая вам предназначалась и где осталась мебель моего должника, но только как комнату меблированную. Однако в таких случаях, как вам известно, плата вносится вперед.

— А вы сначала скажите, сколько требуется за эту конуру? — ответил художник, очутившийся в безвыходном положении.

— Помещение вполне приличное. Плата, принимая во внимание все обстоятельства, будет двадцать пять франков в месяц. Деньги вперед.

— Что деньги вперед — это вы уже сказали. Такие слова не заслуживают того, чтобы их повторяли дважды, — отвечал молодой человек, роясь в кармане. — Найдется у вас сдача с пятисот франков?

— Что? — изумился хозяин. — Как вы сказали?

— Ну, с полтысячи, другими словами. Вы никогда не видели такой ассигнации, что ли? — художник, помахав кредиткой перед глазами хозяина и швейцара, которые при виде ее совершенно оторопели.