4 Облако. Звезды. И сбоку Шлях и – Алеко. – Глубок Месяц Земфирина ока — Жаркий бездонный белок. Задраны к небу оглобли. Лбы голубее олив. Табор глядит исподлобья, В звезды мониста вперив. Это ведь кровли Халдеи Напоминает! Печет, Лунно; а кровь холодеет. Ревность? Но ревность не в счет! Стой! Ты похож на сирийца. Сух, как скопец-звездочет. Мысль озарилась убийством. Мщенье? Но мщенье не в счет! Тень как навязчивый евнух. Табор покрыло плечо. Яд? Но по кодексу гневных Самоубийство не в счет! Прянул, и пыхнули ноздри. Не уходился еще? Тише, скакун, – заподозрят. Бегство? Но бегство не в счет! 5 Цыганских красок достигал, Болел цингой и тайн не делал Из черных дырок тростника В краю воров и виноделов. Забором крался конокрад, Загаром крылся виноград, Клевали кисти воробьи, Кивали безрукавки чучел, Но, шорох гроздий перебив, Какой-то рокот мёр и мучил. Там мрело море. Берега Гремели, осыпался гравий. Тошнило гребни изрыгать, Барашки грязные играли. И шквал за Шабо бушевал, И выворачивал причалы. В рассоле крепла бечева, И шторма тошнота крепчала. Раскатывался балкой гул, Как баней шваркнутая шайка, Как будто говорил Кагул В ночах с очаковскою чайкой. 6 В степи охладевал закат, — И вслушивался в звон уздечек, В акцент звонков и языка Мечтательный, как ночь, кузнечик. И степь порою спрохвала Волок, как цепь, как что-то третье, Как выпавшие удила, Стреноженный и сонный ветер. Истлела тряпок пестрота, И, захладев, как медь безмена, Завел глаза, чтоб стрекотать, И засинел, уже безмерный, Уже, как песнь, безбрежный юг, Чтоб перед этой песнью дух Невесть каких ночей, невесть Каких стоянок перевесть. Мгновенье длился этот миг, Но он и вечность бы затмил. 1918 БОЛЕЗНЬ 1 Больной следит. Шесть дней подряд Смерчи беснуются без устали. По кровле катятся, бодрят, Бушуют, падают в бесчувствии. Средь вьюг проходит Рождество. Он видит сон: пришли и подняли. Он вскакивает: «Не его ль?» (Был зов. Был звон. Не новогодний ли?) Вдали, в Кремле гудит Иван, Плывет, ныряет, зарывается. Он спит. Пурга, как океан В величьи, – тихой называется. 2 С полу, звезда́ми облитого, К месяцу, вдоль по ограде Тянется волос ракитовый, Дыбятся клочья и пряди. Жутко ведь, вея, окутывать Дымами Кассиопею! На́утро куколкой тутовой Церковь свернуться успеет. Что это? Лавры ли Киева Спят купола или Эдду Север взлелеял и выявил Перлом предвечного бреда? Так это было. Тогда-то я Дикий, скользящий, растущий Встал среди сада рогатого Призраком тени пастушьей. Был он как лось. До колен ему Снег доходил, и сквозь ветви Виделась взору оленьему На́ полночь легшая четверть. Замер загадкой, как вкопанный, Глядя на поле лепное: В звездную стужу как сноп оно Белой плескало копною. До снегу гнулся. Подхватывал С полу, всей мукой извилин Звезды и ночь. У сохатого Хаос веков был не спилен. 3 Может статься так, может и́наче, Но в несчастный некий час Духовенств душней, черней иночеств Постигает безумье нас. Стужа. Ночь в окне, как приличие, Соблюдает холод льда. В шубе, в креслах Дух и мурлычет – и Всё одно, одно всегда. |
