Что от треска колод, от бравады Ракочи, От стекляшек в гостиной, от стекла и гостей По пианино в огне пробежится и вскочит От розеток, костяшек, и роз, и костей. Чтоб, прическу ослабив, и чайный и шалый, Зачаженный бутон заколов за кушак, Провальсировать к славе, шутя, полушалок Закусивши, как муку, и еле дыша. Чтобы, комкая корку рукой, мандарина Холодящие дольки глотать, торопясь В опоясанный люстрой, позади, за гардиной, Зал, испариной вальса запахший опять. Так сел бы вихрь, чтоб на пари Порыв паров в пути И мглу и иглы, как мюрид, Не жмуря глаз снести. И объявить, что не скакун, Не шалый шепот гор, Но эти розы на боку Несут во весь опор. Не он, не он, не шепот гор, Не он, не топ подков, Но только то, но только то, Что – стянута платком. И только то, что тюль и ток, Душа, кушак и в такт Смерчу умчавшийся носок Несут, шумя в мечтах. Им, им – и от души смеша, И до упаду, в лоск, На зависть мчащимся мешкам, До слез, – до слез! ПЕСНИ В ПИСЬМАХ, ЧТОБЫ НЕ СКУЧАЛА ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ Грудь под поцелуи, как под рукомойник! Ведь не век, не сряду лето бьет ключом. Ведь не ночь за ночью низкий рев гармоник Подымаем с пыли, топчем и влечем. Я слыхал про старость. Страшны прорицанья! Рук к звездам не вскинет ни один бурун. Говорят – не веришь. На лугах лица нет, У прудов нет сердца, Бога нет в бору. Расколышь же душу! Всю сегодня выпень. Это полдень мира. Где глаза твои? Видишь, в высях мысли сбились в белый кипень Дятлов, туч и шишек, жара и хвои. Здесь пресеклись рельсы городских трамваев. Дальше служат сосны. Дальше им нельзя. Дальше – воскресенье. Ветки отрывая, Разбежится просек, по траве скользя. Просевая полдень, Тройцын день, гулянье, Просит роща верить: мир всегда таков. Так задуман чащей, так внушен поляне, Так на нас, на ситцы пролит с облаков. MEIN LIEBCHEN, WAS WILLST DU NOCH MEHR?[12] По стене сбежали стрелки. Час похож на таракана. Брось, к чему швырять тарелки, Бить тревогу, бить стаканы? С этой дачею дощатой Может и не то случиться. Счастье, счастью нет пощады! Гром не грянул, что креститься? Может молния ударить, — Вспыхнет мокрою кабинкой. Или всех щенят раздарят. Дождь крыло пробьет дробинкой. Всё еще нам лес – передней. Лунный жар за елью – печью, Всё, как стираный передник, Туча сохнет и лепечет. И когда к колодцу рвется Смерч тоски, то мимоходом Буря хвалит домоводство. Что тебе еще угодно? Год сгорел на керосине Залетевшей в лампу мошкой. Вон, зарею серо-синей Встал он сонный, встал намокший. Он глядит в окно, как в дужку, Старый, страшный состраданьем. От него мокра подушка, Он зарыл в нее рыданья. Чем утешить эту ветошь? О, ни разу не шутивший, Чем запущенного лета Грусть заглохшую утишить? Лес навис в свинцовых пасмах, Сед и пасмурен репейник, Он – в слезах, а ты – прекрасна, Вся как день, как нетерпенье! Что он плачет, старый олух? Иль видал каких счастливей? Иль подсолнечники в селах Гаснут – солнца – в пыль и ливень? РАСПАД Вдруг стало видимо далеко во все концы света. Гоголь Куда часы нам затесать? Как скоротать тебя, Распад? Поволжьем мира, чудеса Взялись, бушуют и не спят. И где привык сдаваться глаз На милость засухи степной, Она, туманная, взвилась Революционною копной. вернутьсяЛюбимая, что тебе еще угодно? (нем.) – Ред. |
