Да, что было — то было. Водил польские полки против ратей Грозного первый русский дисидент Андрей Курбский и, под старость, писал ему из изгнания свои язвительные укоризны.

Не случайно стерлось из народной памяти некогда громкое имя Курбских — народ не прощает отступникам. Зато навсегда запечатлел в своем фольклоре имя его современника и возможного противника. Не исключено, что ратная судьба сводила где-нибудь под Могилевом или Псковом двух героев: Ермака и Курбского.

Ермак в народе считался основателем Камской вольницы и покорителем Казани. В песнях и народных сказаниях подвиги Курбского приписывались отчасти Ермаку. И хотя народные сказания и былины на чистом вымысле не рождаются, участие Ермака во взятии Казани ничем не подтверждается. Но зато есть другой исторический документ о казацком атамане.

В конце июня 1581 года комендант Могилева Стравинский прислал польскому королю Стефану Баторию донесение. В нем Стравинский сообщал об оборонительных боях, которые он вел с русскими войсками, и упомянул фамилии нескольких русских воевод, атаковавших Могилев. Среди тех, чьи имена назвали коменданту пленные, указан и «Ермак Тимофеевич — атаман казацкий». Все-таки штурмовал крепости Ермак — атаман казацкий! Просто перепутаны в песне Казань и Могилев.

Документ, написанный Стравинским, позволяет с уверенностью утверждать, что Ермак участвовал в Ливонской войне и в ходе ее встречался с Курбским, причем не обязательно в 1581 году. Ведь война тянулась почти четверть века, а Ермак, прежде чем стать атаманом, должен был досыта наслужиться рядовым казаком. Впрочем, о нем вся речь впереди.

В эти же военные времена служил Стефану Баторию еще один замечательный человек — полонизированный итальянец Алессандро Гваньини. Воинственный авантюрист успешно командовал войсками, начальствовал над Витебской крепостью и на досуге писал компилятивный труд «О северной и восточной Сарматиях», беззастенчиво перелагая Герберштейна. Были в этом труде Лукоморье, колдуны, невиданные звери и каменная Золотая Баба — кумир обдоров.

Упомянув Сигизмунда Герберштейна, мы должны остановиться на нем подробнее. Как аттестовал его Андрей Курбский: «муж искусный во шляхетских науках, приходил два раза к Москве, образовал свои дарования в Высшем Венском училище, состоял на службе у австрийского императора. В 1517 году Максимилиан отправил его послом к королю польскому Сигизмунду и великому князю московскому Василию Иоанновичу. Он заслужил особое уважение великого князя, который часто угощал его роскошными обедами, забавлял сокол иною охотою и беседовал и ним. Через 8 месяцев Герберштейн возвратился к Максимилиану с богатым запасом сведений о России, дотоле в Европе едва известной. Когда Герберштейн приезжал в Москву, Семен Курбский был еще жив и рассказывал Сигизмунду о своем походе 1499 года на Югру. О том, как 17 дней взбирался он на Рифейские горы, покрытые вечными снегами, как он с товарищами заложили на пустынном берегу Печоры крепость и отправились от нее на лыжах собаках к берегам Оби. От князя Семена получил Герберштейн его «Дорожник пути в Югру и Сибирь».

В 1526 году Герберштейн снова появился в Москве. Талантливый ученый и внимательный наблюдатель в короткий срок успел собрать материал, на который иному пришлось бы затратить десятилетия.

В 1549 году он издал свои «Записки о государстве Московском», полностью включив в них «Дорожник» князя Семена Курбского. В них повествование о России было дано настолько основательно, что иностранцы, посещавшие Россию после него, без всякого смущения использовали это сочинение для придания солидности собственным трудам. Не был в этом плане исключением и А. Гваньини.

Сведения, сообщаемые Герберштейном, принимались как исключительно достоверные и внимательно изучались. Та часть, где публиковался «Дорожник пути в Югру и Сибирь», привлекала особенное внимание. Чудеса и богатства таинственного Лукоморья при устье Оби не сходили с уст. А некий данцигский сенатор Антон Вид еще до опубликования «Записок» Герберштейна, между 1537–1544 годами, издал и обнародовал карту, на которой были обозначены обские низовья.

На этой карте, за страной «Тюменью великой» и за городом «Сибирь», по левой стороне Оби была нарисована похожая на католическую мадонну Золотая Баба с ребенком на руках. У ее ног — язычники, приносящие в жертву богине меха. Завистливая Европа грезила богатствами Лукоморья.

Разгоряченные рассказами летописцев о богатствах Югры и Сибири, жадные до чужих сокровищ, европейские монархи вынашивали планы по захвату новых земель, искали смельчаков, готовых отправиться в рискованные экспедиции к «странам полунощным». А уж на Руси появился такой герой, с именем, как удар меча, — Ермак. (Существует два варианта происхождения имени Ермак. Оба связаны с одеждой. Тюркское — от эрмек, «армяк» — верхняя одежда из грубой верблюжьей шерсти. Человек, носивший армяк, мог получить прозвище по названию одежды. И угорское «ермак охчам» — шелковый платок, всегда носимый на голове остяцкими богатырями из опасения, чтобы их не сглазил союзник их неуязвимого противника — злой дух. Если казацкий атаман носил на себе платок, он мог получить прозвище от его остяцкого названия. Не забудем, что Прикамье — родина вогулов.) Подстрекаемый промышленниками Строгановыми, сей славный сын казачества привел с собой с бранных полей Литвы дружину «буйственную и храбрую», с которой и переволок казацкие челны через «Камень» и спустил их на сибирской стороне в неторопливые воды Туры. Невелика казацкая дружина, а Сибирь впереди необъятна и неведома. Что там?

А и там, как повсюду, нет мира и согласия. Данника Москвы, князя и владыку Сибирского юрта Тайбугина Едигера умертвил шибанский царевич Кучум и сам сел на ханство. И сидел бы себе потихоньку, так нет — послал своего племянника Маметкула задирать Москву — разорять русские городки в Перми Великой. Изрядно погулял Маметкул, но от Нижне-Чусовских городков повернул назад — неспокойно и в своем ханстве: недовольные тайбугины точат ножи на хана.

Не хотят княжата-тайбугины кланяться пришлому бухарцу Кучуму, не хотят по его велению молиться пророку Мухаммеду, не почитают мулл и все норовят вернуться к своим родовым идолам, что еще сохраняются в сибирской тайге и барабинских степях. «У чужого хана и бог чужой», — говорят потомки Тайбуги и косят глазом на московскую сторону, на Белого царя, со времен Едигеровой шерти на древнюю веру не посягавшего.

В надежде укрепить свое влияние на коренное языческое население трижды призывал Кучум в свою столицу Искер мусульманских проповедников из Бухары, пытался силой принудить сибирских татар, вогулов и остяков принять ислам.

Недовольные притеснениями Кучума ждали удобного случая, чтобы расквитаться за все. Неожиданные пришельцы из России годились в союзники против засилья бухарцев.

Ермак, вступая в Сибирскую землю, меньше всего думал о религиозных разногласиях в ней. Вся Россия была представлена в его дружине: русские, чуваши, мордва, украинцы, манси, татары. Около трети составляли пленные немцы, шведы, литовцы, поляки, для которых путь на родину шел через Сибирь. Объединить их одной верой было невозможно, да и вряд ли думали отчаянные казацкие головы о спасении души, когда не жалели и жизни. Впрочем, было в Ермаковой дружине три попа и один монах-расстрига, которых атаман не освобождал от тягот воинской службы.