Ну что это такое?! Хуйня чистой воды, за которую всякому человеку должно быть стыдно. А вот поди ж ты, имеет право на существование: искусство. И ничего не поделаешь. Плетью обуха...

Мы приехали в Запор ранним утром, в 7 часов утра после "войны". Уже будучи лейтенантами. И поперлись устраиваться в общагу.

Это была середина августа. Ну, лето! Юг. Тепло. Днепр. Пляж. А нужно было, напротив, устраиваться на работу простыми рабочими. А не хотелось. Хотелось спуститься из общаги по южной аллее с пирамидальными тополями к набережной Днепра, к громадному пляжу. И упасть там в горячий песок.

Но злая неволя тоталитаризма заставляла нас работать на металлургическом комбинате. Ебала в жопу. Нужно было к отчету по практике подколоть заводскую справку о получении рабочей специальности. И у всех у нас в этих справках с чисто заводской непосредственностью было написано "Здал техминимум на резчика горящего металла".

Если б не работа, это была бы лучшая практика: солнце, дешевые изобильные продукты, разные колбасы, пирожки, десятки соков, фруктовые кефиры, печенья, фрукты, пряники, овощи, арбузы, дыни, пирожные, конфеты, пирожки, булочки-хуюлочки, маслице-хуяслице. А в Центральном гастрономе, несмотря на антиалкогольную компанию, светлым приветом застоя стояли батареи разноцветных разнокалиберных бутылок. Глаза разбегались, и их потом трудно было собрать в одну кучку. Проклятый застой! Окосеть можно! Спаивали народ мартинями всякими.

Мы жили вшестером в одной очень большой комнате: Я, Бен, Яша, Баранов, Вова Королев и Рубин.

Как и в Черепе скидывались помаленьку, Рубин ходил в ближайщий гастроном, покупал сахар, сухарей-хуйрярей и какой-нибудь колбасы. Развращенный изобилием пищи, я как-то на пробу купил кругляк узкой кровяной колбасы черного цвета. Она почему-то омерзительно воняла. Специфически, наверное. Как заморский плод дуриан. Колбаса лежала на столе и имела такой непрезентабельный вид, что, когда Королев вошел в комнату и увидел ее, то подумал, что совершен хулиганский акт: на стол насрали. Такой вид имела запорожская кровяная колбаса. Мы ее потом съели.

А как приятны и душевны были наши вечерние чаепития! Хорошо было, собравшись вечерком, попить чаю. Отдохновенно, на закате дня, перед погружением в объятия Морфея испить стаканчик-другой ароматного грузинского напитка номер 36. Под интеллигентную беседу о целках.

Раскусывая ароматный сухарик, Вова поделился, как он в общаге сломал одну толстую целку. Был такой случай. Маленький росточком Вова задался целью поебаться. Привел толстую девку, на которую никто не зарился, и которой тоже давно уже пора было расставаться с девственностью, потому что дальше оставаться целкой было уже просто неприлично. Вова замесил круто, по всем правилам - вино, карты, музон. Но на звуки музона после 23-00 нагрянули оперы. И обнаружили весь спектр запретных удовольствий в Вовиной комнате: музыка после 23-00, азартные игры, спиртные напитки и баба после 23-00 в чужой комнате. Вове обломилось моральной пизды в виде хозработ. Но Вова не сдался.

На второй раз все получилось. Вова наконец в беляевской общаге потерял невинность, попутно обесчестив честную до того девушку.

- Кстати, после этого она начала всем давать напропалую, - закончил свой рассказ Вова Королев, хрустя ароматным сухариком и скромно позвякивая ложечкой в стакане.

- Да, Вова первым взял эту крепость... Теперь там сделали музей, - как всегда остроумно заметил я.

Между прочим, последнюю, про музей, фразу мы с Яшкой выпалили одновременно. Он точно поймал мою мысль. Калиостро - не хуй собачий.

Нам слишком хорошо жилось, это не могло долго продолжаться. Мы даже съездили на "Ракете" в Днепропетровск. Мы всячески оттягивали устройство на работу. Прослышав об этом, нас вызвал руководитель практики композитор Берковский и сильно поругал, сказав, что мы его подводим:

- Вам лишь бы насрать руководителю!..

Пришлось устраиваться. Нам с Яшей и Вовой Королевым не повезло больше всех. Мы попали в ад...

Промедление смерти подобно, говорят некоторые. Это точно. Мы попали в самую жопу. В теплое местечко. Я, Микоян и Королев Вова.

Мы стояли в обороне на последней точке. Мы работали на уборке раскаленного металла с линии стана 550.

Раскаленный меньяр (короткий квадратный профиль) шел через форштосс по рольгангу, автоматически сталкивался на боковой отвод, откуда шлепперами сбрасывался на бугеля. Бугеля - это вилкообразные подставки, куда падает прокат.

Вот он падает, падает, а потом его надо краном убирать и взвешивать. Но хуй не в этом. Искусство это не "что", искусство это "как". Хуйня крылась в технологии подъема. Ведь просто так эту массу раскаленных докрасна металлических прутов или бревен не поднять. Надо перевязывать как кучу хвороста. Поэтому с двух сторон на раскаленную пачку прутов вручную набрасывались кольца из толстой проволоки и за них вручную же цеплялись крюки крана.

Кольца вязались из отожженной проволоки. От бунта этой проволоки нужно было отсчитать 6 витков, положить проволоку на наковальню и отрубить колуном. Потом связать кольцо в 4 витка - работа очень высокой интенсивности, поскольку в процессе производства строповочного кольца участвовали не только руки и не только ноги (ими придерживались нижние витки проволоки), но и живот, который служил для формовки кольца. Животом связанному кольцу придавалась овальная форма. Методом налегания.

Два кольца накидывались по бокам на связку металла. Вот это и было самым ужасным: 4-5 тонн раскаленного докрасна или добела металла излучали нестерпимый жар. К этому раскаленному мареву нужно было подойти вплотную и надеть кольца на торцы связки и зацепить за них опустившиеся крановые крюки.

Знаете, впервые я почувствовал смутное беспокойство еще когда нам троим на складе вместо обычной спецодежды выдали штаны и куртку из толстенного войлока. И еще рукавицы из шинельного сукна обитые кожей и пропитанные негорючим составом. Но они все равно горели, дымясь белым дымом. Случайное неосторожное касание металла во время строповки - и черная рукавица вспыхивала, а на коже оставался ожоговый, трудно выводимый черный след - въевшиеся в руку остатки сгоревшего огнегасящего состава.

Поначалу у нас не было даже пластиковых щитков на лице, которые пристегивались к каске. Их выдали только через несколько смен, поэтому сперва, надевая кольца и цепляя крюк, я отворачивал рыло, щурил глаза, работал практически вслепую и чувствовал как на лбу в буквальном смысле закипает пот. И рожа была вся красная, обожженная. Зенки лезли из орбит. Ну а после того как выдали щитки, стало полегче, жгло только шею.

Технология стана 550, равно как и других заводских станов, не менялась десятилетиями. Еще отец Яшки, проходивший в свою бытность практику в Запорожье, вязал эти кольца. А теперь мы. А говорят, в одну речку нельзя войти дважды. До хуя можно войти. Особенно у нас.

На холодильнике проходящий металл, пока он не остыл, клеймил специальный мужик. Подбегал, прикладывал к торцу клеймо и хуячил молотком. Раньше здесь был специальный пневматический клеймитель, но он сломался, и остался один мужик. Интересы у нас с мужиком были разные. Когда шел мелкий сорт - "макароны" - нам была лафа: во-первых, тонкий металл успевал остыть почти до малинового цвета, а во-вторых, пока насыплются полные бугеля этой мелкоты, можно посидеть на лавочке. А мужик заебывался клеймить каждую макаронину. Долбил как дятел. Зато когда катали крупный сорт, нам приходил пиздаускас. Клеймовщик вразвалку приближался к металлу, вальяжно хуякал по нескольким бревнам и садился. А мы въебывали как пчелки папы Карло: с одной стороны, несколько таких бревен полностью заполняли бугеля и мы то и дело бегали делать подъемы, вязали кольца, звонили в колокол по крану. С другой стороны - толстый металл не успевал остыть на холодильнике и оставался бело-желтым. Мы горели. Горели на работе. А иногда бревно ложилось на бугеля косо и приходилось в два лома выворачивать его в нужном направлении. Просовываешь лом под белый раскат в плывущем мареве раскаленного воздуха и виснешь на нем в противовес животом, а напарник в это время делает тоже с другой стороны.