И тут дети заметили, что далеко по самому краю поля не спеша скачет всадник. Он тоже обратил внимание на мальчишек, повернул коня и также неторопливо подскакал к ним. Конь вороной, высокий, не в пример лошадкам, что колхозники запрягали в телеги. Весь блестит и лоснится на солнце. Таких коней Аркаша видел только на картинках, в стремительной атаке всадники в краснозвёздных шлемах с высоко поднятыми саблями над головой мчались на врагов. Залюбовались красавцем конём восторженные дети. Хотя на коне без седла оказался парень, к тому же босиком. Осадил коня наездник и строгим голосом выкрикивает:

– А ну, пацаны, вытряхивай колоски на землю! Чего удумали! Запрещено! Не положено колхозное добро расхищать! Быстро с поля! И чтоб никогда не смели появляться на поле!

Жалко было расставаться с собранными колосьями. Но послушно высыпали на землю. Парень был сердитый, но совсем не страшный. Ребята всё равно перепугались. Сказано, что нельзя, и пятилетки быстро пошли с поля. Видели, как объездчик развернул коня и, не оглядываясь, неторопливо поскакал по остальным скошенным обширным колхозным полям.

Мальчишки, молча, поспешно покидали злополучное поле, никаких колосков им уже было не нужно. Дома рассказал маме, как их прогнали с поля. Мать ничего объяснять не стала, только предупредила: «Никогда не ходи на поле за колосками». Аркаше было непонятно. Колхозники колоски не подбирали. Те колоски, что высыпали ребята на поле, и те, что не успели собрать, так и остались лежать на поле, пока их не занесло зимой снегом.

В восемьдесят девятом в книге Солженицына прочитает стареющий учитель про закон 1932 года от «седьмого-восьмого», по которому «обильно сажали – за колосок, за огурец, за две картофелины, за щепку, за катушку ниток (в протоколе писалось за «двести метров пошивочного материала») – на 10 лет».

О колосках с осуждением будут писать авторы школьных учебников истории в конце девяностых, уже после распада СССР. Ни в сорок втором, ни в школьные годы, ни десятилетия преподавания истории не знал и не ведал Аркадий Львович, что запрещалось собирать колоски. О них учебники просто не упоминали.

В конце лета мама на базаре выгодно продала зимнее бархатное с воротником из настоящей лисы пальто. И тут же на вырученные деньги купила козу. Радостная привела её домой. «От козы молока немного, но каждый день с молоком будем, – рассуждала женщина. – К тому же коза пуховая. Двойная выгода». В самом деле, ежедневно расчёсывая, собирали пух мягкий, нежный. «И молоко для детей появилось. Совсем отощали за время войны. Кожа да кости», – приговаривала мать, купая детей.

Мыло купить было негде, на базаре большая редкость. Обходились щёлоком. Заливали золу тёплой водой и настаивали. Такой водой и голову мыть можно и стирать. А стирать приходилось основательно. Как началась война, так вши и блохи замучили. Эпидемия, прямо какая. Расстилали на столе лист бумаги, наклоняли голову и вычёсывали частым гребешком. В белье блох кипятком морили. Но так до конца войны справиться не удалось, боролись, а те никак не хотели покидать своих хозяев. «Странное дело, – недоумевала мама, – кончилась война, и они исчезли бесследно. Видно большая всенародная беда их плодит. Так и в гражданскую было. А потом куда-то подевались».

Дедушка по старости нигде не работал. Но иногда его привлекали как специалиста. Запомнилось Аркаше, как вычерчивал на больших листах кальки дедушка проект силосной башни для одного из колхозов. Черновик чертежа этой башни до сих пор хранится в семейном архиве Аркадия Львовича.

У дедушки была готовальня с дореволюционных времён, а в ней циркуль со вставкой для черчения карандашом, перо к циркулю для туши, циркуль измерительный и рейсфедер. Эти названия Аркаша научился произносить задолго до школы. Помнится, ему долго не давалась буква «р». Вместо «р» произносил «л». Много раз пытался тренироваться и с мамой и с сестрой. Не давался звук и всё. Потом как-то нечаянно получилось. И пошло-поехало. Специально подбирал слова с «р» и вслух всем произносил. Так что «циркуль» и «рейсфедер» произносил без затруднений.

Но дедушка делал только расчеты и составил смету, к строительству его не привлекали, хотя несколько раз приглашали для консультаций. А вот на крахмалопаточном заводе он что-то несколько раз ремонтировал. И каждый раз приносил домой литровую банку патоки и несколько кусков жмыха. Патока имела какой-то привкус и запах, не очень приятный, но была сладкая и тягучая как мёд. Лакомились от души. Жмых из подсолнечника был очень вкусный, только такой твёрдый, что зубами не откусить, приходилось молотком откалывать маленькие кусочки, и потом долго держать во рту, чтобы разжевать. Жаль, что жмыха было мало, а то бы ели каждый день. Вкуснее любых конфет.

На паточный завод по осени на телегах с высокими бортами мальчишки постарше возили сахарную свёклу. Малышня выбегала к дороге и просила возчиков бросить свёколки. Некоторые, расщедрившись, бросали несколько свёклин. Гурьбой налетали на такие вкусные дары. Несколько раз Аркаше тоже удавалось подобрать и принести домой. Варили. А она же сладкая как сахар, потому и называется сахарная. Конечно, до настоящего сахара далеко, но вкусно. Сахар купить было негде, да, скорее всего, и не на что. Приспособились пить чай с сахарином. Старшие объяснили, что в сахарине сахара нет, никакой питательности не содержит, но безвредный, а чай получается на вкус сладкий. Лучше бы не рассказывали, чай был бы вкусней.

Ребята иногда во время игр и прогулок выходили к полю, сплошь засаженному свёклой. Но рвать, никогда не смели. Одно дело у возчиков попросить, а на поле сорвать – это воровство. Ребятишки достаточно взрослые, понимали, что воровать нехорошо.

У деревенских ребятишек было развлечение, с помощью сделанной из проволоки ручки гонять колесо. Те, что постарше, использовали обода с автомобильных колёс, которыми крепятся шины. Аркаше такое колесо было не под силу. Гонял диски, которых в мастерской МТС можно было взять сколько угодно. Соревновались, кто быстрее, демонстрировали умение виртуозно управлять колесом, делая сложные развороты, восьмёрки и другие фигуры.

У каждого мальчишки была рогатка. У Аркаши никогда хорошей не было. Ребята постарше где-то доставали резину, нарезанную из противогазных шлемов. Где же Аркаше было достать такую резину. Рогатки вырезали из близко расположенных сучков. Такая рогатка метко стреляла. Такую рогатку Аркаше сделать не удавалось. Стрелял недалеко и не метко.

Где вы встретите сельского парнишку, не имеющего кнута? Самым примечательным, мечта любого мальчишки, кнут пастуха. Утром, как начинают выгонять коров, гордо идёт через всю деревню пастух и точно выстрелы раздаются щелчки его длинного в несколько метров кнута. Кнут пастуха – произведение искусства. От короткой ручки идёт ремённое плетение в восемь концов, потом переходит в шесть, в четыре, в три, в два и на самом конце плетение из тонкого пучка волос конского хвоста. Обращается пастух с кнутом как скрипач со скрипкой. Точным движением на длину кнута хлестнёт зазевавшуюся или отбившуюся от стада корову, и та сразу понимает, что от неё требуется. А когда размахнётся, чтобы слышало всё стадо, пацаны млеют от полученного удовольствия.

У ребят кнуты намного короче пастушьего, но тоже громко щёлкали. Вот и соревновались, у кого громче получится. Аркаша в таких соревнованиях участия не принимал. Но кнут имел и пощелкать любил. Правда, плести научился только в три ремешка. Кнут не такой внушительный, как у других сверстников. Концы для кнутов умели добывать все. Подходит Аркаша к лошади, запряженной в телегу, станет возле оглобли, возьмёт в руку несколько волосинок, немного, чтобы больно не было. Дёрнет, конь даже не шелохнётся. Несколько приёмов и конец для кнута есть. А как сладостно слушать громкие пронзительные щелчки кнута, изготовленного самостоятельно.