«Все же он подобен нам, — говорит старик. — Подобен, но не тождествен. Вы забываете о главном — в человеке осуществлена поистине грандиозная возможность к усовершенствованию. Посмотрите таблицу способностей, рассчитанную машиной. Если у собаки принять способность к усовершенствованию за единицу, то не найдется ни одного животного, у которого она поднялась бы выше десяти. А у человека она равна 1 595 660 800! В миллиарды раз выше, чем у любого животного! В сотни раз выше, чем у нас с вами! Я считаю, что мы создали чудо разума!»

«Пока это чудо глупости и неприспособленности, — зло кричит кто-то. — Ваш разумный человек — дурак. Я пытался внушить этому голому дикарю понятие о некоторых матрицах тяготения, он хлопал зенками и скулил. Тогда я подвел его к корыту со жратвой — и посмотрели бы вы, как он кинулся. Тут он не хлопал глазами. Пройдут миллионы лет, прежде чем ваше чудо природы сообразит, что у него есть кое-какие способности. Предлагаю отклонить предъявленную нам модель и продолжать поиски».

«Голосую предложение — человека не утверждать, — говорит председательствующий. — Другие предложения имеются? Вроде нет. Кто за? Против? Воздержался? Итак, человек отвергается всеми голосами при одном воздержавшемся. Какие будут пожелания к новой модели, которую предстоит запустить в работу?»

Снова поднимается первый галакт.

«Мне думается, не стоит гоняться за внешним подобием, практически оно не выдерживается и превращается в уродство. Нам нужны не сверхъестественные способности, а реальная жизнеспособность, быстрая сметка, цепкая хватка! Предлагаю новую модель сотворить с максимальной приспособленностью к любым условиям жизни».

«Возражений нет? Принято, — говорит председательствующий. — Секретарь, пишите: снабдить следующую модель шерстью, когтями, клыками, рогами, копытами… что там еще? Хвостом, чтобы цепляться за ветки… Как назовем модель? Там, в углу, — я слушаю вас».

«Свободна буква „д“, — доносится голос. — Может, так: дурень, дурман, дьявол…»

«„Дьявол“ звучит неплохо, — решает председатель. — Итак, запускаем в производство дьявола на базе неудавшегося человека. Остается решить последнее — что делать с сотворенными людьми?»

«Истребить! — слышатся голоса. — В землю! К чему плодить незащищенных уродцев?»

Против этого опять протестует старик. Он напоминает разбушевавшемуся собранию, как много благородных начал вконструировано в человеческий мозг. Пусть люди проходят свой нескорый путь усовершенствования. Им много дано, из них много получится.

«Не нами! — шумят в зале. — Нам они ни к чему!»

«Резон тут есть, — говорит председательствующий. — Истреблять людей не стоит. Если добрая основа, заложенная в них, разовьется, человек устоит в жестокой борьбе за существование. А возьмут верх недоработки, что же, жалеть о гибели этой модели не придется».

И вот людей изгоняют из аварийного лагеря небесных инженеров и ученых, из рая, где обезьяну переконструировали в человека. Отныне он будет рождаться в муках, трудиться в поте лица своего, изнемогать под бременем забот и болезней.

А взамен появляется усовершенствованная модель — умный, ловкий, работящий дьявол. Тут уж нет сомнений — модель удалась. Хвостатое и рогатое существо — мастер на все руки: и скачет, и пляшет, и прыгает с ветки на ветку, и ныряет в воду, и проползает в земные расщелины. Его можно видеть в лесу и в поле, у моря и у кратера вулкана, он особенно любит эти местечки с их серным дымом и пламенем, ему там тепло и ароматно. Старательный и услужливый, истинный черт своего бога, он насмехается над неудачами изгнанных в самостоятельное существование людей, а те мстят ответной ненавистью — не дай бог черту попасть в человечьи лапы: мигом разорвут в клочья!

И когда галакты наконец выправляют поломки корабля, они прихватывают с собой и дьяволов: у тех встает дыбом шерстка при мысли, что придется остаться один на один с неудавшейся людской породой.

«Прощай, неустроенная планета! — торжественно говорит старик. — Верю, что зароненное нами зерно даст плоды. Хоть я и дожил до возвращения, но до яркого твоего расцвета, человек, не доживу. Живи и совершенствуйся!»

Он машет мне рукой, этот добрый старик, а я в ответ смеюсь, до того забавны придуманные мною картины. И тут меня охватил стыд. Я намеревался обосновать мысли Андре, доказать их правдивость, а вместо того иронизировал над ними.

Не может быть, чтоб здесь все было неправильным, сказал я себе с раскаянием, Андре преувеличивал, но не заблуждался. Я вызвал МУМ.

— Проанализируйте мысли о галактах, некогда переконструировавших обезьяну в человека. Проверьте все картины, возникшие в моем мозгу, и дайте им оценку. Только, пожалуйста, одним словом. Не люблю ваших «с одной стороны, с другой стороны»…

МУМ ответила одним словом:

— Чепуха.

— Ну, хорошо, пусть не одним словом, — сказал я. — Может, годится хоть для грубой гипотезы?

На этот раз МУМ ответила так:

— Годится для фантастической повести.

Я вспомнил, что другая МУМ, на Оре, точно так же оценила эту идею Андре. С моей стороны не было никакого издевательства над его памятью. Успокоенный, я заснул.

Весь тот год, что мы летели к двойному скоплению Персея, я был погружен в исследования свойств пространства.

Я не буду описывать подробности опытов. Неудачи и успехи зафиксированы в памяти МУМ, пусть обратится к ней, кто заинтересуется. Важно одно: эксперименты установили, что колебания плотности пространства подчиняются волнообразным законам. Мы получали сферические волны, конические, цилиндрические — кинжальный луч, пронзающий простор. И лишь один из законов колебательных движений не оправдывался для волн плотности пространства — они распространялись всегда со сверхсветовой скоростью. Световой барьер был для них низшей границей. Мы получали волны пространства, в миллионы раз более быстрые, чем свет, а можно было идти и выше. Сам свет являлся предельным случаем волн пространства, этим объяснялось его загадочное постоянство в движущихся системах.

А когда открытие было изучено, мы смонтировали цех новых машин — генераторы волн пространства, приемники и дешифраторы депеш, передаваемых этими волнами.

Теперь мы могли принять любое возмущение — от околосветовых, когда пространственная волна шла на низком уровне, готовая превратиться во вспышку света, и до высоких, со скоростями, в миллиарды раз превышающими световую. Отныне разрушители не могли подкрасться к нам незамеченными. Они оставались невидимыми в оптике, но не в пространственных волнах. Борьба слепого со зрячим перестала грозить нам.

И теперь я снова удивился, до чего высокая организация у этих чудовищных существ, что были названы разрушителями: сердце у каждого было не только гравитационным орудием, но и совершенной станцией волн пространства.

Ольга мечтала о создании диспетчерской службы звездоплавания.

— Ныне звездолет отчалил и пропал, ибо он движется быстрее света. Вскоре диспетчер на Оре будет знать состояние любого звездолета, сколько бы тысяч светолет ни разделяло их. Отдавать команды кораблям в другой край Вселенной, немедленно получать ответы — голова кружится, так это грандиозно!

А я вспоминал Андре, тосковавшего о Жанне и не увиденном им Олеге. Нет, сколь радостней была бы его жизнь, умей он сноситься с дорогими ему людьми! Нигде не чувствовать себя непреодолимо отрезанным от близких, быть здесь, в новом мире, и мгновенно переноситься туда, в мир старый, — разве не осуществляется в этом мечта о вездесущности?

— Слушать Землю! — сказал я. — Видеть Землю! Везде быть с Землей!

А затем произошло то, что уже не раз происходило в нашей галактической одиссее и что должно было стать привычной и скучной картиной, но вместо этого каждый раз представало неожиданным, грандиозно-прекрасным явлением.

Двойное скопление звезд Хи и Аш Персея, тусклая дымка, долгий год не менявшая ни формы, ни размеров, ни яркости, вдруг ожила и пошла в рост. Скопление менялось на глазах, менялось ежедневно, потом ежечасно, росло, раскидывалось, звезды в нем укрупнялись, наливались сиянием.