Каллиопа обвила руками его шею. Теперь Джеймс и сам не знал, кто из них больше изнывает от жажды и почему они стоят в холле, когда их комнаты совсем рядом.

У нее был такой же вкус, как и запах, – лавандовый.

Хлопнула дверь, и обоих как будто окатили из ведра холодной водой. Джеймс оборвал поцелуй и, посмотрев на Каллиопу, увидел приоткрытый рот и широко раскрытые глаза. Черт, ему так хотелось целовать ее и дальше, но... Они развлекаются, а время бежит!

– Будет время, когда нас никто не прервет, обещаю.

Он повел Каллиопу дальше и остановился перед дверью Тернберри, но она оказалась заперта. Тогда Джеймс достал из кармана тонкую металлическую пластинку, поковырял ею в замке и открыл его, в то время как Каллиопа с изумлением смотрела на него.

Их глазам предстал страшный беспорядок – полная противоположность спартанской обстановке у Рота.

– Нам потребуется немало времени.

Джеймс кивнул. Они решили начать с бумаг, валявшихся на полу. Ползать среди них было неудобно, и все, что хотел Джеймс после поцелуя, – это затащить Каллиопу обратно в ее комнату.

И тут Каллиопа с торжеством подняла какой-то лист.

– Вот он, я его узнала! Это лист из кабинета Петтигрю!

Они склонили головы к бумаге. К несчастью, от ее волос и кожи исходил запах, который всегда ее окружал.

Джеймс с усилием заставил себя обратиться к бумаге и прочел вслух: «Надо что-то делать с ситуацией вокруг Стивена Чалмерса. Разберитесь и примите меры». Подписи не было, но в углу стояла знакомая печать. Джеймс похолодел.

– Министерство иностранных дел!

Но как такой документ мог оказаться в комнате Тернберри?

– И что это может значить? – поинтересовалась Каллиопа.

– Все, что угодно.

Разочарованная, Каллиопа взяла другой лист.

– Похоже на свидетельство о рождении. Джеймс присмотрелся внимательнее. Свидетельство о рождении Эдмонда Генри Сэмюела Крейна. Дата – 1802 год.

– Это сын Хоулта.

Часы пробили четыре раза.

– Уходим. Время позднее, нас могут поймать. – Он положил лист на место, а затем взял Каллиопу за руку. Она не сопротивлялась.

Выглянув за дверь, Джеймс тут же отпрянул: полуодетая женщина перебегала от комнаты к комнате и в каждую тихо стучала. Когда он выглянул во второй раз, мужчина, на ходу расстегивая штаны, проскользнул в комнату за несколько дверей от них.

Каллиопа пыталась выглянуть из-за его спины, но он все стоял, выжидая. Лишь когда беготня в коридоре на время прекратилась, Джеймс открыл дверь, и они, пробежав несколько шагов, ввалились в ее комнату.

Каллиопа расхохоталась:

– Какая-то музыкальная шкатулка!

Джеймс тоже усмехнулся.

– На загородных вечеринках такое бывает. Хорошо, что нам не надо играть в эти игры.

В этот момент Каллиопа заметила странное выражение его лица, и смех замер на ее губах.

– Да, это была бы плохая идея. По-моему, нам пора отдохнуть. Можно поговорить и завтра.

Энджелфорд молчал, и она испугалась, что он не внимет ее мольбам. Сказать по правде, Каллиопа и сама отчасти хотела этого. Она попыталась придушить преступную мысль, но та не поддавалась.

Джеймс подошел к ней, прерывисто дыша.

– Милорд, нет... – Она не узнала свой голос и, качнувшись ему навстречу, запрокинула голову, чтобы посмотреть в его глаза. Он коснулся пальцем ее губ и наклонился. Осталось два дюйма, один дюйм...

Каллиопа приподнялась на цыпочки. Его рука потянулась к ней, и она закрыла глаза...

Порыв воздуха – это все, что она почувствовала, а открыв глаза, увидела лишь его удаляющуюся спину. В руке Энджелфорд нес лишнее одеяло, лежавшее у нее на кровати. У Каллиопы отвисла челюсть.

– Я уйду на рассвете. Слуги уже поднимутся, и вы будете в безопасности. – Джеймс опустился на кушетку, на которой его ноги никак не хотели умещаться. Это было очень неудобно, но он решил терпеть.

Каллиопа возмутилась. Она подошла к шкафу, выдернула ночную рубашку и оглянулась, но Энджелфорд по-прежнему лежал, отвернувшись к стене.

Переодеваясь, она все время смотрела, не подглядывает ли он, но Джеймс не подглядывал и уж тем более не предлагал помочь.

Девушка сжала зубы. Ей бы расслабиться, но она вместо этого смешалась и разозлилась, сама не зная почему.

Наконец она скользнула под одеяло и молча уставилась в потолок. Постепенно ее сморил беспокойный сон, под утро он тихо ушел, как и обещал.

Какая ужасная ночь!

У Джеймса болел каждый мускул. Кажется, он так и не сомкнул глаз, терзаемый либидо и узкой кушеткой. Каллиопа установила характер их отношений, чего он и придерживался, несмотря на то что она демонстративно хлопала дверцей шкафа и вообще вела себя, как взбесившаяся пчела, потерявшая мед. Джеймс знал, что она тоже плохо спала, ее дыхание всю ночь оставалось неровным. Все-таки иногда так трудно понять прекрасный пол!

Джеймс сбросил одеяло на пол и встал с кушетки. Каллиопа, кажется, заснула. Маленький комочек под одеялом – как с ней быть? Самая пугливая куртизанка, которую ему доводилось видеть. Ведет себя как оскорбленная невинность. От таких женщин надо бежать как от чумы! Интересно, понимает ли она, какие сигналы подает?

Джеймсу никогда не приходилось обхаживать женщину, но временами ему казалось, что с ней он ведет себя именно так.

Выйдя за дверь, он тихо, но решительно запер ее. В его комнате уже ждал камердинер.

– Роджерс, я не в настроении долго копаться. Постарайся свести все к минимуму.

Слуга фыркнул. Он, кажется, потратил небывало много времени на чистку брюк и ботинок и ждал похвалы, но Джеймсу было не до него. Он сердито отослал Роджерса и спустился к завтраку, терзаемый догадками по поводу хода мысли у женщин. К счастью, за столом его встретил только Рот.

– Господи, Энджелфорд, как ужасно ты выглядишь! Не ожидал от тебя такой мрачности, после того как вы удалились вместе с Эсмеральдой. – Сам Рот выглядел весьма бодро. – Я думал, ты будешь похож на кота, съевшего канарейку...

Джеймс испепелил нахала взглядом и грубо выхватил у официанта тарелку. Положив себе деликатесов с бокового столика, он сказал:

– Ну как, покрыл графиню?

Рот ухмыльнулся еще шире и подцепил сосиску.

– Нет, к разочарованию леди Фландерс. А она-то надеялась заранее отпраздновать день рождения леди Петтигрю! Похоже, она неутомима. Это восхитительная черта, но прочие ее свойства не соблазняют меня на предложенную трату времени. Уверен, твоя краля тоже злится неспроста – наверное, ожидала, что ты ее разденешь и вкусишь все ее изобильные прелести.

– Кстати, о дне рождения и подарках, – желая поскорее сменить тему, сказал Джеймс. – Хоулт утверждал, что возьмет Эдмонда на какую-нибудь вечеринку, поскольку парень повзрослел. Не помню, сколько ему лет, но Хоулт считает – это будет забавно. Скоро у него день рождения...

– Да, двадцать лет. Мальчику пора вступать в армию, как сделали мы в его возрасте.

На ранний завтрак пришли две дамы, и Джеймс не смог получить от Рота никаких дополнительных сведений. Рассматривать Рота как подозреваемого ему не хотелось – его инстинкт говорил, что Рот не имеет отношения к исчезновению Стивена или к смерти Солсбери. Но и вычеркнуть его из списка он пока не мог.

Рот – один из лучших агентов – всегда работал под глубоким прикрытием. После предательского убийства Солсбери Рот стал действовать еще более скрытно, тонко, но неуклонно избегал публичных мероприятий. Удивительно, что он появился у Петтигрю. После того как Джеймс закончит расследование, ему придется основательно поговорить с другом и коллегой.

А пока он получил нужную информацию. Память Рота была безошибочной; если он говорит, что Эдмонду исполнится двадцать лет, значит, свидетельство о рождении, найденное в комнате Тернберри, – фальшивка. Там сказано, что ему двадцать один.

Зачем Тернберри держит у себя свидетельство о рождении сына Хоулта? Конечно, он секретарь Хоулта, но, если то, что заподозрил Джеймс, правда, Хоулт никому не доверит этот документ и всю информацию будет оберегать ценой жизни.